108. Н. А. ЗАХАРЬИНОЙ
7—9 июня 1837 г. Вятка.
7 июня 1837.
Еще и еще пишут мне о неприятностях, которые ждут нас и Москве. Признаюсь, при всей твердости моей, это несколько оскорбляет меня. Итак, Наташа, видно, весь мир, вся вселенная должна для меня быть заключена в одной тебе. Странно управляет судьба; посмотри, как всякий рекрут, всякий солдат идет в отпуск домой; забыты пот и пыль казарм, забыты притеснения, горести; мысль свидания с своими отталкивает все горькое, и вот эта минута радости откровенной, безотчетной... А я, после горьких испытаний, после бурь, после тюрьмы и изгнания, явлюсь домой, и холодная мысль станет между сыном и отцом, и отравлен первый поцелуй, и голос сильный, святой скажет: «Это твой отец, он много для тебя сделал», и другой голос, такой же сильный, скажет: «Вот этот человек — единственное препятствие между тобою и твоим счастием» — и нет уже безотчетной радости. О люди! Не знаю, писал ли я тебе — но все равно напишу еще раз: у меня есть одна прелестная мысль, за нее я ухватился обеими руками, это последняя дань юности, это молитва благодарности богу и тебе, это — заключение поэтической жизни. Слушай. Когда ты будешь моя, когда и буду волен располагать жизнию, то мы начнем вот с чего. Уедем в Италию — не в большой город, нет, в какой-нибудь самый незначительный, в Нису или где-нибудь в Сицилии, хоть в деревеньку, лишь бы на берегу моря; море мне необходимо, море — это торжество природы — auguste fanfare[88]. Там проживем мы год или два без людей, там, убаюканные волнами моря и теплым воздухом, мы отдохнем, там мы будем счастливы. О Наташа, мы будем блаженны; одна любовь, одна любовь займет это время — сотрется пыль с души, зарастут эти глубокие раны, сотрутся эти черные пятна. Тут наберем мы запас сил и чувств на всю жизнь. Приходи же, время это; за что же вянуть нам, дожидая его долго? А после что... тогда я с верою отдамся провидению и человечеству, тогда я уже кончу все земное; тогда, ежели жизнь моя не нужна, я могу умереть, ибо что может собственно мне дать жизнь лучшего, как эти два года с ангелом. О, с каким восторгом посмотрю я тогда с горы на природу Италии, на эту лучшую часть планеты, и с каким восторгом обращу взор на тебя, на это лучшее создание планеты. Как обниму я тебя, и сколько любви найдешь ты в этих объятиях. Там расскажу я тебе историю моего сердца, которую ты уже так хорошо знаешь, — и повесть моя будет огненна, и с восхищением будешь ты слушать ее. И слезу вместе прольем на эти воспоминания, и улыбку пошлем в их могилу. Наташа, будь же тверда теперь, пройдем через это болото, настанет день, мы его минуем — и жизнь наша сольется в один поток, которого путь к небу.
Я теперь читаю огромное сочинение Dumont D'Ur<ville> <«Voy>age autour du Monde». Восток — как манит он <...>[89] душу,. умеющую чувствовать; там другая природа — пышная, огромная; там другие люди с вечным покоем, с почившею мыслию, с минутным пробуждением, с поэзией; там люди затеряны, как песчинки их Гималаи; их подавила богатая природа. Желал бы я взглянуть на Восток, на Индию — колыбель идей и фактов, на мистический Египет... и будто это невозможно, и будто год жизни нельзя потратить для этих стран...
Перечитывал твои письма прошлого года, в мае и июне писанные. Мы те же, совершенно те же, выше ты не могла подняться, ты достигла предела человечества, сказав «люблю», но развилась ты многостороннее с тех пор. И тогда уже мы надеялись на скорое свидание. — Как жестоко играла с нами судьба. Ровно год тому назад, 8 июля 1836, писала ты первое письмо из Загорья. Там ли ты, ангел, теперь?
Вот что прервало мое письмо: слышу пение, подхожу к окну, и из ворот против моего дома несут покойницу, жену бедного офицера. Холодно провожают гроб человек десять посторонних; отирая слезы, идет старик-муж; перед крышей гроба какой-то юродивый с кривляньем, с сумасшедшим видом, — пронесли, и след простыл, но что-то мрачное осталось на душе; лучше те похороны, где пышность заглушает думы; лучше те, где плач и стенания — на живых обращается тогда внимание, а тут смерть во всей наготе. Спи же мирно, незнакомая!
9 июня.
в комнате.
По письму от мам<еньки> от 2 июня видно, что ты еще и Москве; с будущей почтой жду от тебя.
Прощай, Natalie, прощай, мой ангел.
Твой Александр.
Полина всякий раз просит писать много, много дружбы и симпатии.
Наташе.
Примечания
Печатается по автографу (ЛБ). НС, 1897, № 6, стр. 52 — 54. На автографе пометы Герцена: «[156] 150» и Н. А. Захарьиной: «28-е, воскресенье».
Еще и еще пишут мне о неприятностях, которые ждут нас в Москве — Речь, по-видимому, идет о не дошедших до нас письмах матери и брата Герцена.
... Нису... — т. е. Ниццу, которая тогда принадлежала не Франции, а Италии.
... сочинение Dumont D'Ur<ville> «Voyage autour du Monde». — Вероятно, речь идет о книге, вышедшей под редакцией известного путешественника J. -S. -C. Dumont d'Urvillе. Voyage pittoresque autour du Monde. Résumé général des voyages de découvertes...» («Живописное путешествие вокруг света. Сокращенное описание исследовательских путешествий»). Тт. 1 — 2. Париж, 1834 — 1835.
Ты как-то писала, что застенчива... — В письме от 24 апреля 1837 г. (стр. 273).
Ответ Н. А. Захарьиной от 29 июня — 18 июля 1837 г. — Изд. Павл., стр. 308 — 312.
— Ред.
[89] Автограф поврежден. — Ред.