125. Н. А. ЗАХАРЬИНОЙ
17 — 19 октября 1837 г. Вятка.
17 октября 1837.
Знаешь ли ты, мой ангел, как мать сидит у тела сейчас умершего ребенка? Она видит, что он умер — но она уверяет себя, что это сон; она еще раз хочет оттолкнуть мысль холодную, мысль лишения. Но, наконец, она встает — и не плачет; все мутно, пошло, глупо, какая-то мысль одна завладела душой, но она боится определить, что это за мысль. Все принимает вид страшного привидения, уродства. Камень на груди, камень на голове, свинец вместо крови — она поняла, что дитя, розовое, милое, теперь труп бледный, ледяной, но она не может понять, что уж кончено, что и вперед не будут тянуться эти ручки, что это смерть. Вот моя история с надеждами. — Все кончилось, это я понимаю, а что еще год здесь жить — этого я не могу постигнуть, что еще, может, триста шестьдесят пять дней я не увижу Наташу — я не могу сообразить этого. А между тем все окружающее меня приняло точно характер тупой глупости, нелепого в форме и в идее. — Наташа, ангел, сестра, в прошлом письме ты говоришь мне, чтоб я был покоен. Ты знаешь мой огненный, бешеный характер? Помнишь ты следы огня, эту лаву души, ты ее отыскала в «I Maestri» — ну, этой-то душой огня, душой волкана — Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!.. И быть покойным. А к тому же эта тьма неприятностей, которым тебя подвергают теперь, — и быть покойным. — Вот я воображаю этого господина жениха; так, он хочет непременно сто тысяч, ровный счет и 4000 казенных процентов. А его убеждают: «Посмотрите, она хороша собой — за это можно сбавить 15 000». «Так и быть, 10 000 руб. сбавляю». Боже мой, эту красоту, этот лик ангела, этот образ божества, всего святого для меня на земли, они его меряют рублями; подлецы! продают, как Иуда, — тот, по крайней мере, был с характером и повесился, а эти три века живут. Я ведь знаю их; как это все должно быть неделикатно, больно твоей нежной душе. О Наташа, теперь я тебя уговариваю — отвернись от этих падших людей к твоему Александру; в его объятиях ты с избытком найдешь замену всему, поцелуями уврачует он раны, нанесенные ими. Я всё перенесу — и ссылку, и разлуку — только дай мне волю, когда грустно — грустить. Зачем мне быть покойным... Вот бросился бы к тебе, умер бы в твоих объятиях — а цепь-то, проклятая цепь гремит на ноге, держит ее. И чудаки люди — им хочется жить в болоте, по горло в грязи — ну, живите там, вам указана цель высокая, вы ее забыли; Христос приходил напомнить, но вам лужа и грязь практической жизни приятнее света веси божией, — живите ж там, но оставьте же волю тем, которые не хотят с вами делить ваших гнусностей; я ничего больше не желаю, как покинуть вас всех, с моей Наташею бежать. Не тут-то было. Тут родительская любовь предупреждает необдуманный поступок руку ангела, я ее приложу к горячему лбу, и гармония прольется в душу, и стройное песнопение любви раздастся в ней. Наташа, знаешь ли, что я хочу тебе сказать? — Что я тебя ужасно, безмерно люблю, и довольно.
19 октября.
А вот тут рядом через перегородку другая сцена. Там художник гибнет, не понятый современниками; бедность, нужда — давит, огромное семейство — давит, а мысль необъятная, которую убили при рождении, — давит больше всего прочего. — На днях как-то воскрес его гений, он набросал дивный проект; слезою поздравил я его и восторгом. — А посмотри толпу: она кричит, что он крал казенные деньги. У них всё деньги, их чувства — четвертаки, их мысли — ассигнации на несуществующий банк. — Наташа, эта толпа — наши братья; j'ai l'honneur de vous saluer, mes frères![101] Ха-ха-ха, братья!
19 октября.
Твое рождение!
Прощай, ангел, прощай.
Твой Александр.
Наташе.
Примечания
Печатается по автографу (ЛБ). Изд. Павл., стр. 362 — 364. На автографе пометы Герцена: «177» и Н. А. Захарьиной: «29-е октября».
... в прошлом письме ты говоришь мне, чтоб я был покоен. — 1 октября Наталья Александровна писала: «... Меня страшит твоя грусть, за тебя боюсь, в последнем письме ты грустен... Ведь тебя только может утешить то, ежели я спокойна и не страдаю, ты сам говорил. И я вновь клянусь, что готова на всё, на самые жесточайшие истязания, и не поморщусь; так будь же и ты, мой свет, ясен и чист, рано или поздно увидимся, обнимемся и — в вечности одно существо, одно подобие Его» стр. 354).
Там художник гибнет... — Речь идет об А. Л. Витберге.
... мысль необъятная, которую убили при рождении... — Неосуществленный проект храма на Воробьевых горах.
... он набросал дивный проект... — Возможно, что это был тот проект храма в «тевтоно-готическом» стиле, который хранится в Кировском областном музее (см. В. А. Снегирев. Архитектор А. Л. Витберг. М. — Л., 1939, стр. 82). См. также письмо 207.
Ответ — в письме Н. А. Захарьиной от 25 — 31 октября 1837 г. (часть от 29 — 31 октября) — — 371.
[101] имею честь кланяться вам, братья мои! (франц.). — Ред.