133. Н. А. ЗАХАРЬИНОЙ
9 — 14 декабря 1837 г. Вятка.
9 декабря 1837. Вятка.
Ангел мой! Я ужасно утомлен; такое множество мыслей, проектов, и все это так быстро. — Знаешь, как в летний день несутся гряды облаков: то покроют небо и сделается темно, то клок лазури выкажется, то примут форму чудовища, то чего-то таинственного, то окружат солнце — и свет его еще сильнее от их тени. — Это солнце, этот свет — ты. А остальное несется вихрем, бурею; только оно одно тихо, спокойно смотрит с своей высоты. Часто думаю я о моей встрече с папенькой; да, тайна наша должна быть высказана. Мне становится тягостно жить без тебя; ты, ангел, посланный мне небом, должна быть беспрерывно тут. — Жуковский читал «I Maestri» — желал бы знать мнение поэта. Арсеньев отвечает на то письмо, что в конце генваря подастся представление обо мне государю от наследника. Посмотри, Наташа, как внезапно все переменилось; посмотри, эти надежды стали так близко, что их нельзя уже разглядеть, и как нежданно подкрались они... Я все еще отчетливо не понимаю эти слова: отъезд, Владимир, представление, отпуск. Я ровно ничего не делаю, сижу целые часы и думаю, беру книгу и ничего не понимаю.
10 декабря.
Буря бьет корабль; туман, мгла... уже готовы все на гибель; вот кормщик пал на колена — молится... Мгла рассевается, и желтая полоса берега вырезывается из-за нее. Но каков этот берег, близко ли от него родина... Наташа, возьми разом мои письмы, с начала ноября и до нынешнего, да тут целая жизнь: и отчаянные стоны, и крики радости, и утомление души, и ее восторг, а месяцу нет. Иногда мне все наши мечты кажутся так, сбыточными, так близкими, что дух занимается... Сегодня я видел во сне благословение пап<еньки> — тебя не было, но он с улыбкой благословил меня и сказал, что он давно знает. Если б!! А иногда я возвращаюсь к той ужасной мысли, что все это наказание за ту несчастную. Может быть, она совсем не от этого больна, но ее болезнь преследует меня. Нет, надобно скорее ехать. Увидим, придет ли завтра повеление.
13 декабря.
Итак, во Владимир!
Кажется, это последнее письмо из Вятки. Как ждали мы этого последнего. Но оно только последнее из Вятки, а разлука все-таки нема, тупа, гнетуща. — Бумага пришла, о надзоре ничего не сказано в ней, и я еду без жандарма. Вероятно, 22 числа пущусь в путь. Ну, что-то будет — перемена, обновление, а всё черные полосы пересекают лазурь.
Письмо от тебя получил, ты все моя прелестная, дивная подруга! Отвечать теперь не стану, я что-то полон и пуст. Не знаю, что со мною делается; придет минута, я так радостно смотрю на тебя, так исполнен жизни и любви, а через минуту саван и гроб. Эта мысль теперь очень часто у меня. Да, чужие мы здесь, лишь бы вместе. Нот, прощай, земля и люди. Здесь слишком тяготит все. Но вместе, вместе...
О Наташа, ты права, писавши однажды, что, может, ты сгорела бы, приблизившись ко мне. Да, я дышу огнем, у меня вместо крови — огонь, вместо мыслей — огонь. Как я прижал бы тебя к моей клокочущей груди, Natalie... Да, и этот-то огонь сожжет самого меня, он не вымерен по груди человеческой. Я должен умереть, потому что нельзя вынести разом это блаженство — Любовь ангела, и это несчастие — разлуку и преграды, потому что душа, испытавшая радость неба, не хочет больше земли. Потому что я твой Александр, а тебе душно и тесно здесь. — Полина поздравляет тебя с сближением; я остановлюсь и погожу поздравлять с этим. Посмотрим, что будет, а там уж радоваться.
Твой Александр.
14 декаб<ря>.
Здесь я узнал, что такое унижение, здесь я должен был поклониться чудовищному Калибану — наук и гиена вместе. У меня в голове кружилось и грудь стенала — а выбора не было; здесь встретил я девочку с ребячьей душою и с огненными глазами, и взлелеял ее, бросил огонь в не душу и ходил за ее душою, как за цветком, и здесь же я встретил юношу, не знавшего ни силы своей, ни цены — и ему огненное крещение, и тогда я подвел юношу к этой девушке. — И они будут счастливы целую жизнь! Здесь стоял я у изголовья несчастного Витберга, здесь видел поэта во всей славе — Жуковского. Здесь, наконец, я встретил лилию, вырастающую на пробу, и сорвал ее для того, чтоб насладиться запахом, и задушил ее... Отсюда понесу я воспоминания, переплетенные дружбой, на черном fond сукна, которым покрывают плаху. — Но здесь же пламенно и чисто мечтал я о тебе, здесь лилися слезы, которые еще едва обсохли.
Странно, мысль смерти все яснее, чище делается в моей голове. Будто мы не довольно жили и будто нам здесь еще есть будущее. О Наташа, как ты высока в последнем письме, говоря, чтоб друзья не оплакивали нас тогда. Но наше время еще не пришло; хоть одну гармоническую страницу, хоть один день поэзии и любви, без всякой примеси постороннего.
— я опять поэт. Но раны не зажили, кровь струится. Ангел, прилети ко мне, отвей твоим дыханьем черные образы.
Наташа, надейся — легко возможно, что я весною буду в Москве! Как при этом слове расширяется душа, вмещает небо и землю, а сама пропадает в бесконечности, т. е. в любви. Любовь, любовь — кроме любви, нет ничего.
Да, многие горячими слезами оплачут мой отъезд. Друзья, в сущности, я вам совсем не нужен. Моя жизнь совершилась, она кончена — посмотрите, вон там далеко стоит ангел с улыбкой, — его бог послал, чтоб принести туда мою душу.
Александр.
На обороте:
Примечания
Печатается по автографу (ЛБ). Впервые опубликовано: стр. 403 — 404. На автографе пометы Герцена: «192» и Н. А. Захарьиной: «25 декабря». Часть письма, датированная 14 декабря, написана на отдельном листе.
Ответ на письмо Н. А. Захарьиной от 23 — 28 ноября 1837 г. (Изд. Павл., — 392).
«I Maestri»... — См. ниже письма 143 и 146.
Арсеньев отвечает на то письмо ~ ~ от наследника. — Ответ К. И. Арсеньева на обращение к нему Герцена (см. об этом в письме 123) остается неизвестным. Представление наследника-цесаревича Николаю I (по-видимому, о переводе Герцена в Москву), если и было подано, ни к каким положительным результатам не привело.
... девочку с ребячьей душою... — Речь идет о Полине Тромпетер.
...— Имеется в виду А. Е. Скворцов.
... лилию, вырастающую на гробу... — Так назвал здесь Герцен П. П. Медведеву.
... как ты высока в последнем письме, говоря, чтоб друзья не оплакивали нас тогда. — Наталья Александровна писала 23 ноября: «Жаль друзей, горька им будет разлука с тобой. Плачьте, плачьте, други, улетит ваш соловей, закатится ваше ясное солнце! Но, други, утешьтесь тем, что чем далее от вас, тем ближе ко мне! Плачьте и креститесь, рыдайте и благодарите бога. Боже мой, я воображаю, как трогательно будет провожанье. О, как полетела бы я отереть их слезы, — осиротеет Вятка! Утешь ее бог, а тебя принеси скорей ко мне, скорей!» (Изд. Павл., стр. 390).
Ответ H. A. Захарьиной от 22 — 30 декабря 1837 г. —
[105] как добрые друзья (франц.). — Ред.