134. Н. А. ЗАХАРЬИНОЙ
15 — 21 декабря 1837 г. Вятка.
Декабря 15-го, Вятка в последний раз!
Душа моя, вместо 22 я еду 26 утром рано. Витбергу так хотелось, чтоб я провел первый праздник с ними, что я отложил, но 26 решительно и непременно еду, след., 27 к ночи в Яранске, 29 в Нижнем и 31 во Владимире. Новый год — и от доски до доски все новое.
Смех с моим путешествием: теперь губернатор хочет, чтоб я 26-го вечер провел у него; итак, оно опять сутками отдалилось. А я что-то все это время пуст; скучные хлопоты, всякие вздоры, беспрестанные посещения. — Когда пап<енька> приедет во Владимир, я ему лично вручу письмо, ибо при разговоре он может остановить на первой фразе, а письмо должен прочесть. Ну, как-то развяжется этот узел, который в нашей жизни любви сплели всех родов несчастия? Сегодня будут письма; но уж от тебя не жду. Не знаю, предчувствие или что, но всякий вечер на меня налетает мрачная грусть и давит тяжелым камнем. Ах, уж лишь бы нам взглянуть друг на друга, лишь бы раз вперить взор мой в твой взор, обращенный на меня, и, согласен с тобою, отдать жизнь и всё; нет, жить слишком тяжко. — Ты, я думаю, давно мечтаешь, что я на дороге; но скоро, скоро. — Правда, со мною многого лишаются здешние друзья!
Декаб<ря> 19.
Твое письмо от 11-го. — Я растерзал душу твою моим письмом от 30 нояб<ря>... Все письмо твое писано с некоторым негодованием. Прости меня, ангел, прости, Божественная. Вспомни, я тебя раз спросил: была ли бы ты счастливее, более ли бы любила меня, ежели б душа моя была ясна, чиста. Ты говорила — нет. Неси же следствия этой судорожной души, вот она своими болезненными изломанными голосами и вливает грусть в твою ангельскую душу. Но теперь уж эта болезнь миновала. И ты говоришь: «На что я тебе и на что моя любовь»?! Наташа, неужели ты не знаешь, на что ты мне и на что твоя любовь. После этого и бог может спросить вселенную, на что он ей. Зачем написала твоя рука эту холодную, мертвую строку?
Опять сватовство!.. Да скажи ему прямо, неужели он и этого не стоит. Ты права, Natalie, права, нет нам удела здесь; итак, пусть наша жизнь будет приготовление к свиданью и к вечному соединению там, где нет времени. — От Тат<ьяны> Петр<овны> получил письмо; вспомнил былое; я дружен с ней был, — это ты, ангел, это твоя любовь (на что мне твоя любовь??), и остальное мрачно, черно. — Боже, когда же исполнится мера страданий, назначенных нам! Прощай.
Твой Александр.
21 декабря.
«Поезжай», и я поеду. А зачем? Куда я тороплюсь? — Туман, из-за которого ничего не видно. Но там, во Владимире, я могу в неделю иметь весть от тебя, могу четыре раза писать к тебе, и мое письмо, свежее, теплое от моего дыхания, на другой день будет прилетать отогревать тебя. И душа моя покойнее будет там; сверх этого, я хочу ехать отсюда, чтоб грусть разлуки с друзьями была уже в прошедшем. Оттуда я могу следить шаг за шагом проклятую историю с женихами. Сегодня целую ночь снилась мне ты — и так хороша, так мила. Неужели еще год пройдет до нашего свиданья? А может, мне можно будет приехать не в Москву, а к вам в Загорье? Ах, ежели б мне удалось склонить папеньку. Боюсь и мечтать, и тогда ты приехала бы ко мне во Владимир. Целые часы, дни сидели бы мы друг с другом. И все это необъятное блаженство в руках отца, и неужели рука его не дрогнет задушить целую будущность света и рая! Я не могу последовательно писать. Кипит кровь, волнуется душа.
Новая фаза жизни начинается! Скорей перевернем страницу, а ежели она еще чернее — все равно до дна пьем чашу.
А как грустят обо мне Витб<ерги>, Полина и Скворцов; много был я им, после меня останется огромное пустое место. Что ж делать, — они знали, что встретились с пилигримом, что его путь не окончен; они должны были в день первой встречи подумать о дне разлуки. Когда ты получишь это письмо (28), я, буду верстах в ста от Вятки — ангел, твое благословенье на дорогу.
Примечания
Печатается по тексту — 408, где опубликовано впервые. Местонахождение автографа неизвестно. Год уточняется по содержанию письма (отъезд из Вятки).
Ответ на письма Н. А. Захарьиной от 30 ноября — 5 декабря и 9 — 12 декабря 1837 г. (Изд. Павл., — 398 и 401 — 403).
Все письмо твое писано с некоторым негодованием. — 11 декабря Наталья Александровна писала: «Минута пробужденья — свинцовая плита на грудь, а за нею и все минуты, как плита на плиту... Кажется, перестаешь дышать, свет меркнет в глазах, глухой стон вырывается из груди, — на что ж мне моя чистота, на что высота и эта необыкновенная сила, они не помогают тебе, на что мне здоровье, покой, блаженство, на что надежды на будущее, — ты грустен, тебя это не услаждает, а для меня все состояния равны, для меня нет ничего, кроме тебя. И на что ж любовь моя, она не врачует твою больную душу, не облегчает страданий ее, она не отирает слезу твою, не хранит тебя от нападения людей, даже очах пыли, на что ж моя любовь?» стр. 402).
Опять сватовство!.. — «Мне не говорят ничего, кроме намеков, и я ничего не знаю, кроме того, что Мак<ашина> была у него, приехала с адской радостью, и с той минуты пошло все так, как при начале сватовства; его ждут, я не могу опомниться, не могу верить» (там же, стр. 401 — 402).
<ьяны> Петр<овны> получил письмо... — Это письмо Т. П. Пассек неизвестно. В своих воспоминаниях она о нем не упоминает.
Ответ Н. А. Захарьиной от 30 декабря 1837 г. — 6 января 1838 г. — — 414.