148. Н. А. ЗАХАРЬИНОЙ
5—6 февраля 1838 г. Владимир.
5 февраля 1838. Владимир.
Ангел мой, моя прелестная подруга, как давно я не писал тебе. У меня гостил Кетчер, один из близких родственников души моей. Отлетели эти 4 года мрака, я снова юношей мечтал, но уже мечта моя не та — она сильнее, шире, выше. Кетчер первый из друзей увидел меня и говорит, что я стал лучше, чище, сильнее, и говорит, все это сделала любовь. Слышишь ли, мой ангел — любовь, ты, Наташа, это сделала. Я ему читал несколько писем твоих и видел его слезу. Витберг тебя назвал ангелом, он не умел выразить. Представь себе мой восторг в эти минуты, Наташа, — ты мне принесла огромное блаженство, я счастливейший человек. Вот и тебе доля чистая той симпатии, которою окружают меня, — теперь ты будешь идолом, святостью всех любящих меня. — Теперь больше, нежели когда, я решился действовать не отлагая. Я даже думаю, не нужно переезжать от княгини. Я объяснюсь — мне откажут. А в продолжение этого времени у Кетчера будет все готово: и храм, и священник, и всё. Рекомендую вам, Наталья Александровна, Кетчер — мой шафер. На него вера моя беспредельна, он окончил борьбу, которая во мне была, ж заставил решиться. Он даже брался устроить все здесь, скакать в Москву привезть тебя; десять, пятнадцать человек за счастье почтут ему в этом помочь. Наташа, ты скоро будешь моя! — Ни слова более, что тут можно сказать языком.
Княгиня пишет, что благодарна мне за дружбу к тебе — я не вытерпел и написал пап<еньке>, что я нисколько не заслуживаю в этом сиятельной благодарности.
Благодарю за чернильницу, — все, все от тебя для меня свято, благодарю за кольцо еще больше, да, оно вечно будет у меня на руке и встретится только с другим — обручальным. И за письма, я еще не читал их. Кетчер через несколько дней доставит тебе отрывок из «Там», который будет напечатан в «Сыне отечества», и начало биографии — вот тебе на замену писем пока. М<едведева> нарисовала картинку к твоему рожденью «к 22 октября». Я пришлю ее тебе, когда получу.
6 февраля.
Я мельком пробежал письма свои — это важнейший документ нашего развития и моей жизни, превосходно, что они у тебя сохранились. Без них мне почти не было бы возможности продолжать биографию. Тут я весь, как был. Посмотри этот лед в первых письмах: я содрогнулся, читая записку, в которой я поздравлял тебя в 1833 году с рожденьем — мне недосуг было прийти, а что делал? — и после пусть прочтут фантазию. Потом я как-то снисходителен с тобою, ценю твои таланты; из казарм письма принимают жизнь, они с огнем, но это огонь не любви, ты не необходимость мне, я люблю тебя, но хочу ехать из Москвы куда б то ни было; однако там-сям прорывается и другое чувство; в той фразе, в которой наименее можно ждать любви, высказалась она едва ли не в первый раз. Чего я боялся твоего замужства, отчего я тебе указывал на монастырь, — тут сверх участья есть что-то. Девятое апреля было венчанье наших душ. Но после — вот она ужасная эпоха апатии, лени, устали, начало жизни вятской, я не хочу себя оправдывать, но душа, натянутая 9 месяцев, опустилась, я долго с отвращением смотрел на толпу, но свыкся и пал.
Сейчас твое письмо от 4-го — как скоро. Скажи Саше, что прежде нежели ты писала мне, я уже думал о ее спасении и именно думал то, что ты писала. Поклонов не слишком много, лучше больше рублей, пусть скажут, сколько надобно, я достану. Впрочем, замечу, ежели ты Матвея принимаешь за лакея, ты очень ошибаешься, я тебе мог бы сказать один анекдот про него, в котором он поразил меня своим благородством; ему каплю образованья — и он отличный человек. Я как-то по приезде был очень весел и шутя спросил у него: «Чего ты хочешь теперь?» — «Вы не сделаете того, что я попрошу». — «Что же?» — «Нет, не смею просить». Наконец, сказал: «Я желал бы знать, что за статья у вас, где о Полине, ее одну я не слыхал». Я взял ее и прочел ему от доски до доски, объясняя иностранные слова. Что же — с слезами бросился он ко мне, целуя руку, и сказал: «Так вот он, ангел в статье о Витберге». Что скажешь на это?
Сегодня меня судьба столкнула опять с несчастным и столкнула на минуту — и, может, никогда не увидимся, в следующий раз я напишу тебе об ней — может, даже напишу целую статью. Кетчер сидит у меня и переписывает мои статьи, непременно хочет взять с собою, и я ему повелел доставить тебе.
Рукой Н. Х. Кетчера:
Вы приобрели себе нового друга, который некогда сомневался в вас; но убеждение после сомнения прочнее; ни уверять, ни много говорить о дружбе я не умею. Довольно — я друг вам, и вы не можете не быть мне другом, оценив так хорошо людей, с которыми хотя я и не вырос, но сроднился так же тесно. Все нападки толпы, этих пасквилей на человечество хотя и болезненны, но ничтожны, и не подавить им добра; оно восторжествует! Не видав вас, потому что раз, в который я с вами где-то встретился, я не называю видеть, по нескольким строкам я понял, узнал вас. Прощайте, надеюсь вскоре>увидеть вас с ним не в этом душном чистилище. До свидания.
«Честь имею рекомендоваться и пр.»
Ну, продолженье о старых письмах.
Письмо 12 октября 1835 г., может, лучшее, что когда-либо я писал, это огонь, бешенство, но это проникнуто такой силой, таким огромным размахом души. Это письмо могло сжечь тебя, ежели бы в тебе было больше земли; щеки вспыхнули, когда я перечитывал его. Всякая острота — молния, ни одной мысли, и все это кипит, вырывается само собою, взгляни даже на почерк. Я почти задохнулся. Но не странно ли: два следующие письма не стоят строки того. Любовь рвется, но нет того полета, нет того порыва. Нет, мне ужасно нравится письмо 12 октября, а между тем ряд воспоминаний стал возле писем, одна апатия могла продиктовать глупую фразу: «Она довольно хороша, чтоб быть героиней маленького романа в Вятке». Какая низость! Чудная эпоха! Я увлекся этой женщиной как женщиной и именно оттого понял, что люблю тебя; я был уверен в твоей любви прежде нежели ты сказала, но эта уверенность как-то принимала судорожный вид, как все бытие, признаюсь, я не понял всей высоты твоих писем, когда ты писала в конце 35 г., а то возможна ли эта глупая оговорка: «Тогда склоню голову на твою грудь (ежели эта грудь не будет принадлежать другому)». Фу, мерзость какая, и это я писал В конце декаб<ря> (25) 1835. Глупо, и только объясняет мое тогдашнее положение. Героиня маленького романа выросла в большое угрызение совести, и я доселе не могу дать отчета, как это случилось. Ты меня знаешь, Наташа, всякая мысль, всякий порыв от 1834 тебе известен. Ну как мог я пасть так? Любил ли я ее — нет, это ясно, лучшее доказательство письмо 12 окт<ября>. Но точно я сначала был неравнодушен, она была первая симпатия, я границ не знаю, мне было весело, что встретил созвучие. В это именно время боролись во мне тысяча страстей. Я увидел в ней особое внимание ко мне. Жена старика не имеет почти никогда той святости, которая окружает девушку и женщину. Все это вместе с бездействием завлекало больше и больше — но не оправдание же все это мне, так мог бы оправдываться Н. П. Голохвастов, а твой Александр... Нет, этой раны я не скоро освобожусь. Падение низкое, гадкое!
Наташа, теперь отвернись от этого несчастного человека, который ломается в борьбе с собою, который своими руками разрывает сердце, блуждает то в небе, то в аду, и взгляни на твои письма. Ты одна и та же с первой записки до письма, которое я получил: всё светлая, небесная, спокойная, тот «голубь с белыми крылами, который играет в солнечном луче и для которого нет выше», как ты писала, только песнь твоя делается звучнее, только взгляд шире. Я не унижаю себя, — нет, я тебе назначен богом, я понимаю, что ты ни в одной груди не нашла бы той любви, как в моей, и теперь я довольно хладнокровно пишу. Знаешь ли, что еще превосходно в моих письмах — это мысль, пришедшая на бумажной фабрике. Вот уж живее, лучше сравнить нельзя моей жизни, как эти свирепые колесы, как эта безумная струя воды, и в заключенье ты — небо в окошечке, а потом ты — все небо.
Пришлю письма назад с Ег<ором> Ивановичем>, но ненадолго, а потом приду к «грабителям за собственностью» — это превосходно. Прощай, до свиданья.
Александр.
Печатается по автографу (ЛБ). Впервые опубликовано: — 456. На автографе помета Герцена: «216».
В текст письма в настоящем издании внесено исправление:
Стр. 279, строка 3 снизу: а то возможна ли эта глупая оговорка — вместо:
Ответ на письма Н. А. Захарьиной от 29 января — 1 февраля, 1 — 3 февраля и 4 февраля 1838 г. (Изд. Павл., стр. 442 — 446, 449 — 453).
У меня гостил Кетчер... —
Благодарю за чернильницу... — Наталья Александровна послала с Н. Х. Кетчером чернильницу с картинкой своей работы.
... благодарю за кольцо еще больше... — Посылая с Н. Х. Кетчером кольцо, Н. А. Захарьина писала 31 января: «... Кольцо, которое мне подарила маменька (Л. И. Гааг) более двух лет тому назад» стр. 445).
... отрывок из «Там», который будет напечатан в «Сыне отечества»... — Намерение напечатать в «Сыне отечества» отрывок «Там» (первоначальное название повести «Елена») не было осуществлено (см. I, 500 — 501).
... читая записку, в которой я поздравлял тебя в 1833 году с рожденьем... —
— Речь идет о «фантазии» «Это было 22 октября 1817».
Матвея принимаешь за лакея... — 2 февраля 1838 г. Н. А. Захарьина писала о Саше Вырлиной: «Прежде, нежели я перешагну здешний порог, она должна быть вольная, а это устроить очень легко, вот как: найми кого-нибудь сыграть роль жениха. Я думаю, твой Матвей способен мниться к княгине, сказать, что он ее видал давно, хочет жениться, наконец, просить, сотни поклонов, ежели это не поможет, сотни рублей, только с тем, чтобы до свадьбы дали отпускную <...> Только не вздумал бы в самом деле жениться на ней, она ни под каким видом не согласится, да я думаю из ровни ей нет достойного ее» .(Изд. Павл., стр. 450). О камердинере Герцена Матвее Савельевиче см. биографическую справку в ЛН, — 782.
... статья ~ где о Полине... — «Симпатия».
... Юна довольно хороша ~ ». — Не совсем точная цитата из письма к Н. А. Захарьиной от 1 октября 1835 г. Относится к П. П. Медведевой.
... мысль, пришедшая на бумажной фабрике ~ все небо. — О своем посещении бумажной фабрики Герцен писал Н. А. Захарьиной 6 — 7 сентября 1835 г. Письмо обрывается на полуфразе, и в дошедшем до нас тексте сравнения, о котором упоминает Герцен, нет.
«грабителям за собственностью»... — Н. А. Захарьина, обсуждая план предстоящего свидания, предлагала Герцену по приезде в Москву явиться в дом княгини Хованской «как к грабителям за своею собственностью» (письмо от 1 — 3 февраля 1838 г., Изд. Павл.,
Ответ Ы. А. Захарьиной от 8 — 11 февраля 1838 г. — стр. 458 — 460.