188. А. Л. и А. В. ВИТБЕРГАМ
Владимир. 1838. июня 3-го.
С искренним и живым восторгом прочли мы, почтеннейший, любезнейший Александр Лаврентьевич, ваше письмо от 24. И вы не хотели тогда дать мне поцеловать вашу руку! Я целую ее теперь. О, я умею чувствовать эту струю теплоты, умею понимать слова с уст ваших. Вы ближайший мне родственник. Боже мой, как я богат, как счастлив, и любовь и симпатия венчают меня. — Дайте остановиться, волнуется сердце, о, как бы я прижал вас к груди моей, как пролил бы вместе слезу. Ведь тогда, в 1835, я, слабый, неокрепнувший, увлеченный, в вашем объятии нашел опору отца, я был еще неустроен, а теперь этот юноша, этот сын — нет, нет, ни словом, ни звуком, а слезой и взором я бы сказал вам, что я теперь...
Как было, какие последствия — вот несколько слов; но уж подробности, я верю, что мне еще суждено видеть семью родных. — на два дни в шкатулке. — Теперь история. Я прискакал за Наташей, взял ее в коляску, в чужом платке, в чужом салопе, 8 мая, в обед, и поскакал назад. Тут все было готово. Смутно было на дороге, и опасения, и необъятность счастия — словом, ни я, ни она не поняли, что мы едем вместе. Минутно вспыхивала душа, но постоянно была оглушена счастьем. Ночью мы проезжали маленький город, было темно, город спал; но в часовне теплилась лампада, и свет ее, обращенный туда, к Деве Чистейшей, затрепетал на лице моей Наталии, тут я проснулся, сказал ей «молись» и молился, потом опять дорога, хлопоты, «пожалуйте на водку» etc. В 5 часов после обеда мы приехали. Все было готово; но что всего лучше — и души наши изготовились. Когда я подал руку ей, чтоб везти в церковь, тогда душа полным размахом взлетела. О, тогда мы были изящны, — а пышное солнце на закате нас освещало, провожало. В церкви почти никого не было, рука об руку взошел я с нею. Вы знаете, что я уже понимаю теперь важность таинства, что я понял «любить друг друга, зане повелевает бог». О, это было торжественно и величественно. И священник дивный, ну, всё, всё, даже «Многая лета» на конце гремело торжественнее обыкновенного. — Несколько дней после мы дивились друг на друга, как это случилось, спрашивали друг друга, а когда настало гармоническое, спокойное чувство, когда мы развернули наши письма, когда вместе стали читать отрывки этой поэмы, которая поднимала нас к небу, и потом бросились друг другу на шею. Ну — опять граница, язык мал, беден, недостаточен (и притом говорю я, а вы знаете мою способность языческую). И как для меня ново это гармоническое бытие после судорожной юности, я чувствую, что становлюсь сильнее — да, имея такой залог от бога. Однако пора из вашего кабинета идти, прощайте, да я не со двора, а в ту комнату, т. е. к Авдотье Викторовне.
Да, сестра, ангела, ангела дивного послало мне небо; ежели ему довольно любви пламенной, беспредельной любви души широкой, ежели достаточно, что эта душа, алкавшая и славы, и шума, и поприща, и власти, вместо всего смиренно обратилась к подножию его — то он счастлив. А вы знаете любовь ее ко мне. — Верьте, что я душою исполнил ваше поручение, мы молились о Викторе, пожалуйста, пишите об нем. Виктор — одно из моих мечтаний, я твердо уверен, что мы встретимся — и в летах Александра Лаврентьевича, он в моих. Пишите же, что милый, милый племянник. — Верите ли, что я дал бы теперь половину что у меня есть, чтоб провесть неделю с Наташей и дальней, холодной Вятке. Богу угодно было соединить, переплесть жизнь Витбергов с жизнью Герценых, — Да исполнится воля его. — Ну, позвольте теперь поговорить о вздоре (неизлечим грешный человек). Ну представьте вы себе меня женатым, конфортабельным человеком, — воля ваша, а это смешно, — ну, мы сущие дети, маленькие дети, и я и Nataiie шалим, учимся. Впрочем, по хозяйственному отношению я занимаюсь много, а именно с султанской настойчивостью требую, чтоб ходила затянутая и одетая саг tel est le bon plaisir de monsieur[149] дитя. — A получили ли вы канву, я, с тех пор как женат, сделался вот как аккуратен. А на душе светло, светло.
Извините. Laqus proponticus.
Где Вера Александровна, меньшая сестра? В саду или дорисовывает розан, начатый лета 1673, ну тот, что Александр Лаврентьевич смыл? Все равно, где бы ни была, она мне даст руку, а я ее сожму крепко, от души. Дай бог, чтоб мы опять >виделись, тогда больше, больше.
Да, я забыл было: 1-е. Брак был с благословения архиерея. 2. Все денежные издержки фурнированы были благородным Косьмой Васильевичем Беляевым, мне приятно упомянуть об этом тем более что все это требовало довольно значительной суммы.
Об Величке не слыхал.
Через месяц ваше рождение — поздравляю. Какой дивный был вечер в 1836 году. Помните?
P. S. А уж княгиня М<арья> А<лексеевна> как бесится. А Голохвастов все скачет по Москве и судит, — говорят, от него в Москве проезда нет.
Печатается по автографу (ПД). Впервые опубликовано (с пропуском): PC, 1876, № 10, стр. 280 — 282; полностью: XXII, 13 — 15.
Ответ на письмо А. Л. Витберга от 24 мая 1838 г., с приписками А. В. и В. А. Витберг (ЛН, т. 41 — 42, стр. 483 — 484).
... священник дивный... —
... о Викторе... — СыН. А. Л. Витберга. В приписке к письму от 24 мая А. В. Витберг сообщала, что Виктор опасно болен.
Laqus proponticus. — «Извините. Laqus proponlicus», т. е. море Пропонтидское (laqus — описка вместо lacus — лат.). Пропонтидой (преддверие моря, подразумевается — Черного) называли в древней Греции Мраморное море.
— Ред.