18. Н. П. ОГАРЕВУ
7 или 8 августа 1833 г. Москва.
Друг мой, друг мой! Крик вырвался из груди моей, когда я прочел твое письмо (июля 29). Какая глубина поэзии, это поэма, поэма высокая, целая! Ради бога, поддерживай это расположение, à bas[13] чувственность — и я тебе, я, твой друг Герцен, ручаюсь, что твое имя будет греметь; тебе это, может, мало льстит, но ты знаешь, это моя слабость. Да, ты поэт, поэт истинный.
И я не в бездействии, я много размышляю, много думаю, но писать не стану много, более при свидании. Предмет мой — христианская религия; Носков говорил, что это его поэзия — мы не умели понимать Носкова. Вот очерк: развитие гражданственности в древности было односторон<не>. Греки и римляне не знали частной жизни, а общая жизнь была не гармония, но искусственный синтезис. Платонова республика вполне показывает даль тогдашней философии от истины. Аристотель хвалит рабство. В формах нет не было мысли вперед, может, оттого, что каждое государство жило тогда отдельно, должно было раз блеснуть, раз служить ступенью роду человеческому — и потухнуть. Римлянин, как скоро вселенная пала к его ногам, стал рабом в республиканском платье; просто Рим начал гнить; в это время являются кимвры и тевтоны, — девственные народы Севера начинали выливаться в Италию, чистые, добродетельные. Должны ли они были погубить себя без возврата в смердящемся Риме? Обновленья требовал человек, обновленья ждал мир. И вот в Назарете рождается сын плотника, Христос. Ему (говорит апос<тол> Павел) назначено примирить бога с человеком. Пойми его, не хочет ли он, великий толкователь Христа, сказать сим, что Христос возвратит человека на истинный путь, ибо истинный путь есть путь божий. «Все люди равны», — говорит Христос. «Любите друг друга, помогайте друг другу» — вот необъятное основание, на котором зиждется христианство. Но люди не поняли его. Его первая фаза была мистическая (католицизм); но вред ли это? Нет (об этом после, как-нибудь). Вторая фаза — переход от мистицизма к философии (Лютер). Ныне же начинается третья, истинная, человеческая, фаланстерская (может быть, с<ен>-симонизм??).
Вникая во вторую фазу., мы видим два разные движения с противуположных сторон (в переходном состоянии так быть должно + а 0 — а): одно мистическое еще, другое чисто философское; это Вольтер, Локк, сенсуалисты! Я думал, что это мысль совершенно новая и моя, я лелеял ее — но ныне нашел это у Didier: да, сенсуализм действовал на политический мир в смысле христианства. (Развивать не стану, я пишу одни результаты.) Но вот в чем я не верю Didier — это в его мнения о папе; он говорит, что это было высшее проявление христианства, выраженное в одном лице. Нет, мне (это мысль решительно моя) папу объясняет Юг. Юг — сенсуалист, чувственник; пылкая природа, знойное солнце Юга делает его ближе к земле, и вот невещественная религия Христа, рожденная в погибающих племенах семитических, религия, не свойственная Азии, овеществляется на Юге в папе. Что был Рим? Мужик с сильными кулаками. И Рим папы была вещественная сторона, материальная сила христианства, а решительно не идея. Вот тебе на первый случай. Не дери этого письма, сбереги, может, оно мне будет нужно, ибо я теперь в каком-то восторге от твоего письма. И в холоде не в состоянии буду воспроизвести этого.
Я написал небольшую статейку в роде Жан-Поля, аллегорию. Многим она нравится, и даже мне. Теперь я оканчиваю Историю Мишле — хороша очень, а там примусь за Тьерри. Теперь, Огарев, к себе обращаюсь, и ты, не оборачивая листа, уже знаешь, о чем буду писать...
Ты не сказал холодного слова; благодарю, друг, не тебя, но поэтическое расположение, в котором ты ко мне писал. Ты пишешь: «Кто она, я подозреваю». Ну, Огарев, докажи, что симпатия наша до nec plus ultra, что ты пророк (как пишешь), и напиши, про кого ты думаешь; мне тайный голос говорит, что ты отгадал, и я буду в восторге, ежели это подтвердится. Но не бойся, любовь меня не поглотит; это занятие пустого места в сердце, идея со мной, идея — я. Любовь — див<ное> чувство, и она меня любит так, как я хот<ел>, ее я «Может быть, — говорит мне иногда адское сомненье, — может быть, ненадолго».
Может быть,
а может быть и нет.
Она первая решилась мне сказать, что любит меня... Она мне писала: «Ты мой мир, кроме тебя ничего, всё, всё — мой Александр».
Вадим здесь, завтра едет в Тулу.
Прощай.
Герцен.
Августа 7 или 8.
Примечания
Печатается по автографу МБ, 1, стр. 64 — 66. Письмо было изъято у Огарева во время его ареста и фигурировало при обвинении Герцена. В следственной комиссии подчеркнуты карандашом следующие строки: «Я, твой друг Герцен, ручаюсь, что твое имя будет греметь», «Да, ты поэт, поэт истинный», «И я не в бездействии ~ понимать Носкова», «не знали частной ~ не гармония», «Платонова республика ~ от истины», «хвалит рабство», «не было мысли ~ гнить», «девственные пароды Севера», «были погубить ~ говорит Христос», «Но люди не поняли его», «Вникая во вторую» (на полях проставлен крестик), «Одно мистическое еще, другое чисто философское», «это у Didier», «сенсуализм», «Вот тебе на первый случай ~ воспроизвести этого», «и роде Жан-Поля ~ Тьери», «Но не бойся ~ идея — я». Последний лист литографа поврежден, некоторые слова дополняются по смыслу. Дата уточняется по связи с письмами Огарева.
Ответ на письмо Н. П. Огарева от 29 — 30 июля 1833 г. II, стр. 264 — 266).
... это поэма, поэма высокая... — «... Друг! Чувствуешь ли всю высоту, всю необъятность этого слова: Ей одной предан я; она моя жизнь, моя наука. Еще ни к чему не привело меня рассуждение, но поэзия возвысила меня до великих истин. Она — моя философия, моя политика. Мое размышление — вдохновение. Я не рассуждаю, но чувствую. Итак, я требую от себя деятельности поэтической. Следовать за идеями, которые открываются мне во время вдохновенья, неутомимо за ними следовать, созидать, творить, быть в непрерывном восторге — вот чего я хочу...»
... ты поэт, поэт истинный. — Отклик на вопрос, заданный Огаревым Герцену 7 июня 1833 г. (см. выше комментарий к письму 10). Отвечая Герцену, Огарев писал 18 августа 1833 г.: «Ни слова о славе; она есть следствие. Дело в причине. Ты пишешь мне: „Да, ты поэт, поэт истинный. Друг! друг! Можешь ли ты постигнуть все то, что эти слова производят? Итак, оно не ложно все, что я чувствую, к чему стремлюсь, в чем моя жизнь. Оно не ложно! Герцен! Правду ли говоришь? Это не бред горячки, это я чувствую...» (РМ, 9, стр. 1). Герцен привел этот отрывок из письма Огарева в «Былом и думах», назвав его «восторженным лепетом юности», «беспокойством зарождающегося творчества», «тревожным озиранием души мчавшей» (VIII, 160).
Но вот в чем я не верю Didier — это в его мнения о папе... — Статья Шарля Дидье, которую, вероятно, имеет в виду Герцен, «Les trois principes. — Rome, Vienne, Paris» («Три принципа. — Рим, Вена, Париж») была напечатана в январской книжке «Revue Encyclopédique», 1832, стр. 37 — 66.
— Речь идет о статье «3 августа 1833», посвященной Л. В. Пассек (I, 56 — 58). В ответном письме Огарев замечал Герцену по этому поводу: «Не пиши аллегорий — это фальшивый аккорд в поэзии. Что хочешь сказать, говори прямо и сильно, а не обиняками» (РМ, 1888, № 9, стр. 3).
«Ты мой мир ~ Александр». — Письмо Л. В. Пассек неизвестно.
... моя мысль о сравнении Петра с Реформациею напечатана Погодиным. — Герцен имеет в виду следующее высказывание М. П. Погодина в его статье-лекции «Взгляд на российскую историю», которой открылась первая часть «Ученых записок Императорского московского университета» (М., 1833): «Все европейские великие происшествия, средства для развития, в которых мы по вере, языку и другим причинам не принимали или не могли принять участие, были заменены у нас другими, более или менее: например, следствие крестовых походов в политическом отношении, т. е. ослабление феодализма и усиление монархической власти было произведено у нас монгольским игом, а реформацию в умственном отношении заменил нам, может быть, » «Двадцать осьмое января»: «Германия, носившая слабейшие зародыши гражданственной оппозиции, растерзанная на несколько частей, имела своего Петра, столь же колоссального, столь же мощного. Петр Германии — это Реформация. Она не донеслась к отделенным от мира католического, и у нас целый переворот, кровавый и ужасный, заменился гением одного человека» (I, 32 — 33).
Ответ Огарева от 18 — 20 августа 1833 г. — РМ, 9, стр. 1 — 3.
[13] долой (франц.). — Ред.