15. Н. И. и Т. А. АСТРАКОВЫМ
XVIII 18 апреля 1839! Владим<ир>.
Татьяна Алексеевна, вы понимаете ли, что это значит 18 апреля, ведь это день нашей встречи, день, в который в мои святцы вписаны два новых угодника:
Раб божий Николай } иже за освобождение мученицы Наталии
и
Раба божия Татьяна } в Цареграде пострадавших.
перед обедом явился я перед нами, печальный, смущенный, во фраке Сазонова. Вот вы поехали к княгине, а я жду... Кажется, вы года полтора ездили, а воротились все-таки 18 апреля.
18 апреля я, грустный еще больше, без положительных надежд и без фрака Сазонова, поехал... динь, динь...
¿Вспомнили ли вы?
А мы вспомнили!
Да и каковы были бы мы, ежели б не вспомнили. Еще раз вас благодарю дружески, братски, и до тех пор мне не надоест благодарить, покуда богу не надоест повторять 18 апреля — а это, спросите у Николая... так тесно связано с путем Солнца (которое не двигается ни с места), благосостоянием земного шара и разной планиды небесной, что никакой надежды нет в прекращении 18 апреля.
Как я взгляну назад и припомню все, что было между этой парой 18 апрелей... то, ей-богу, готов броситься на колени и молиться и молиться со слезами восторга, — все было несбыточно, — все сбылось; все было черно, — все сделалось светло, и дивно светло, и я сжился со светом. Право, в этот год мой путь я не променяю на путь Сатурна, несмотря на то, что он, как пальяс в конной комедии, летит с обручем ежегодно верст 1000 000 000 000 (добро бы в Воронеж богу молиться, а то так-таки просто летит).
Ну и ты, раб божий Николай, дай руку; да, брат, дай, право, еще раз сказать и не сердись, ведь слово это истаскано; через чьи губы оно не цедилось, по чьему языку не сползало в воздух, да я смысл ему придаю поважнее. — И у меня оно вовсе теперь не с языка ползет (ибо я всегда пишу закрывши рот, чтоб как-нибудь муха не залетела) — а течет с пера прямым трактом
из сердца, — недаром я Герцен.
<етчеру> поклон, скажи ему, что Голубев был, благодарю его очень за присылку книг. Только он велит скоро прислать, ну, пусть сам рассудит: ежели литературный вздор можно пробежать быстро, то 6 томов (немецкой работы— Пожалуйста, скажи ему и особенно благодари его за Раумера. Может, К<етчер> долго не придет к тебе, тем лучше, — это выигранный срок на чтенье. — Не собирается ли он ко мне?
Между владимирскими новостями тебя всего более тронет весть о кончине кн. Одоевского, особенно когда ты узнаешь, что он лет семьдесят тому родился и след. получит понятие о том, <зачем он[14]> существовал.
Memento mori!
На обороте: Его высокоблагородию Николаю Ивановичу Астракову.
Близ Девичьего Поля, в приходе Воздвиженья на Овражках, собственный дом.
Примечания
Печатается по фотокопии с автографа, хранящегося в Колумбийском университете. Впервые опубликовано: PC, 1876, № 11, стр. 568—569.
Вот вы поехали к княгине... — См. выше комментарий к письму 4.
...недаром я Герцен. — Намек на значение немецкого слова «Herz» — «сердце».
...... — О нем см. также в письмах 16 и 45.
...6 томов ∞ Раумеровой истории... — Речь идет или о шеститомном труде Ф. Г. В. фон Раумера «История Гогенштауфенов и их времени» («Geschichte der Hohenstaufen und ihrer Zeit», 1823—1825) или о его же «Истории Европы с конца XV столетия» («Geschichte Europas seit dem Ende des fünfzehnten Jahrhunderts», Leipzig, 1832—1850). К 1839 г. вышло шесть томов этого восьмитомного издания.
...о кончине кн. Одоевского— Отец декабриста А. И. Одоевского, И. С. Одоевский, умер в своем владимирском имении, в 70-летнем возрасте.
— В автографе этим словам предшествует расплывшийся рисунок, изображающий, по-видимому, череп с костями.
[14] Автограф поврежден – Ред.