25. Н. А. ЗАХАРЬИНОЙ
31 декабря 1834 г. Москва.
31 дек<абря>.
Я ужаснулся, написав тебе прошлую записку, и долго думал, посыпать ли ее, и еще более ужаснулся, получив твой ответ. Никогда не возьму я на себя той ответственности, которую ты мне даешь, никогда! Я предложил тебе быть другом, и другом в полном смысле, т. е. я хотел сообщить тебе взгляд истинный на людей; но при сем я предположил твердость характера, которая у тебя и есть и которая необходима; я знаю, что у тебя есть много своего, зачем же ты так отдаешься в волю мою? Ты еще не совсем знаешь меня, во мне худого, может, более, нежели доброго; я знаю себя, мое воображение испачкано, мое сердце замарано, пятно разврата въедается глубоко, стереть его могут одни несчастия, зачем же ты говоришь: «Делай из меня что хочешь?» Нет, я хочу, чтоб ты сделала из себя то, что ты можешь из себя сделать; с своей стороны, я берусь способствовать этому развитию, отнимать преграды. Я ненавижу покорность в друзьях, я ее только хотел бы в толпе, покорность унижает. Я не так мил себе, чтоб хотеть видеть в тебе себя; нет, я хочу в тебе видеть тебя, хочу, чтоб ты отвергла все узы родства оттого, что я их отвергаю; сойди в свою душу, и спроси себя, и слушай ответ, я, с своей стороны, только сделаю вопрос. Впрочем, я знаю, что ты писала свою записку сгоряча, а тут пишется многое, что не согласно с холодною мыслию.
Что касается до твоего положения, оно не так дурно для твоего развития, как ты воображаешь. Ты имеешь большой шаг над многими, тебя опыт научил кой-чему; правда, опыт учит железною рукою, но зато его уроки с плодом. Ты, когда начала понимать себя, очутилась одна — одна во всем свете. Другие знали любовь отца и нежность матери, у тебя их не было. Никто не хотел тобою заняться, ты была оставлена себе. Что же лучше для развития? Благодари судьбу, что тобою никто не занимался; они тебе навеяли бы чужого, людского, они согнули бы ребяческую душу; теперь это поздно. Ежели же ты говоришь о светском воспитании, надобно уметь презирать его; оно хорошо и полезно для людей, которые не имеют никакого звука, ибо оно им придает вид людской. У кого же есть душа, тот в ней найдет более, нежели в воспитании. Ты как будто жалеешь, что твоя жизнь несчастлива, но на что счастие, и какое счастие здесь на земле?
Еще замечание: ты пишешь, что ты обрекла себя прежде на я не понимаю последнего слова. Чего же ты хочешь — известности, славы? Храни бог, чтоб тебя коснулась эта ужасная болезнь; я испытал и испытываю, что это такое, и не могу подняться до самоотвержения, потому что я нечист, потому что мысль эта запала слишком рано в грудь <мою>, слишком истерзала ее, — но ты... впрочем, может, ты м<еня> понимаешь.
Прощай.
Твой брат Искандер.
У колодника нет праздника и нет Нового года; но у вас есть, — поздравляю.
Ежели тебе нет средств беречь мои записки, жги их; беда тебе, ежели попадутся М<арье> С<тепаповне>.
<илии> Мих<айловне>.
На обороте: Mademoiselle
Примечания
Печатается по автографу (ЛБ). Отрывок впервые опубликован (с рядом вариантов) самим Герценом в приложении к части третьей «Былого и дум» («Былое и думы» Искандера, т. II, Лондон, 1861, стр. 116 — см. VIII, 391 — 392). Полностью: стр. 6 — 7. Автограф поврежден (слово «мою» в конце письма восстанавливается по содержанию). Дата проставлена Герценом впоследствии (карандашом).
Письмо Н. А. Захарьиной, на которое отвечает Герцен, неизвестно. Как указал сам Герцен в «Былом и думах», «ни одного письма из писанных ею в тюрьму» не могло у него уцелеть, так как он их «должен был тотчас уничтожать» (VIII, 389).
... написав тебе прошлую записку... — Эта записка Герцена неизвестна.
— одна во всем свете. — Впоследствии Наталья Александровна следующим образом охарактеризовала свое положение в доме Хованской: «Как в лесу пойманный зверек. Кругом старое, дурное, холодное, мертвое, ложное. Одно существо привлекает — Саша. Воспитанье началось с того, что меня убедили в стыде моего рожденья, моего существованья, вследствие этого — отчужденье от всех людей, недоверчивость к их ласкам, отвращенье от их участия, углубленье в самое себя, требованье всего <...> Ничего от других. Начало борьбы внутренней: долг любить и верить благодетелям и невозможность этого. Удивление от противоположности слов и действий...» (План автобиографии — ЛН, — 367).
<илии> Мих<айловне>. — Записка Герцена к Э. М. Аксберг не сохранилась.