Герцен А. И. - Огареву Н. П., 11 - 26 февраля 1841 г.

91. Н. П. ОГАРЕВУ

11—26 февраля 1841 г. Петербург.

1841 г. 11 февраля. С. -Петербург.

День идет за днем, пора готовить эпистолы с Сатиным, я было написал к тебе письмо удивительной длины, прочел Сатину да и сжег, теперь напишу сколько бог на сердце положит.

— Я понимаю, что человек, одержимый чахоткой, был бы жалок со своими упреками и гневом на судьбу; понимаю, что человек, у которого потонул корабль со всем имуществом его, благороден, перенося кротко то, что вне сферы разума и его воли; но резигнации, когда бьют в рожу, я не понимаю и люблю свой гнев, столько же, сколько ты свой покой. «Частный случай». Конечно, все, что случается не с целым племенем, можно назвать частным случаем, но, я думаю, есть повыше точка зрения, с которой землетрясение Лиссабона — частный случай, на который надобно смотреть сложа руки. А приказ Геслера Теллю стрелять в яблоко, касавшийся только до двух индивидов, — самое возмутительное действие для всего человечества; и на чем будет основано, ежели я скажу «личное несчастие Телля его подвергло этому», а возможность зачем была, да и разве лучше поступил бы Геслер с Стауфахером или др., и разве с ним одним так поступлено? Ежели ты написал, что это частный случай, мне в утешение, то спасибо, ежели же ты не шутя так думаешь — то это одно из проявлений той ложной монашеской теории пассивности, которая, по моему мнению, твой тифон, твой злой дух. Христиане истинные могли смотреть равнодушно на все, что с ними делали, для них жизнь была дурная станция на дороге в царство божие, где наградятся труды. Мы на жизнь не так смотрим, мы слишком шатки в вере, в нас будет слабостью, что у них сила. В этом отношении нам, может, скорее идет гордый, непреклонный стоицизм, нежели кроткое прощение действительности, индульгенция всем пакостям ее. И именно случай, о котором идет речь, принадлежит к пакостям, превышающим всякую меру, так что, кроме подлейших организаций, совершенно отрицательных, он ошеломил всех (как услышишь из рассказа). Satis[86].

С<атин> говорит, что, между прочим, у тебя бродит намерение пожить здесь год-другой. По-моему (как я уж говорил в 1839 г.), это просто безумие и, как всякое безумие, не имеет ни малейшего оправдания в самом себе. Служить — ты неспособен, да и где с твоим рангом. Прожить все свое достояние самым глупым образом, chemin faisant[87] к камер-юнкерству, — рассуди сам! Пожить весело — низкая цель, да и притом я нe думаю, чтоб ты сумел здесь веселиться, собственно жить сюда никто не ездит. Спроси у С<атина>, как я и Белинс<кий> разбивали Струговщикова и Неверова и до какой ясности доказали необъятное расстояние между Москвой и Петерб<ургом>. Кн. Одоевский много лет приискивает средства быть разом человеком Петербурга и человеком человечества, а удается плохо, он играет роль какой-то Zwittergestalt[88] и несмотря на всю прелесть души — виден и камергерский ключ на заду. Приехать сюда на лето и на часть зимы посмотреть на гигантский город, насладиться его островами, его пышностью, всосать к нему отвращение ex ipso fonte[89] — против этого ни слова. А искать здесь тебе une position dans le monde[90] смешно. Да ты имеешь ли понятие о здешней аристократии? (Разумеется, это слово даже не идет к ней.) Это аристократия придворных чинов, аристократия занимаемых мест, неужели ты думаешь, что они познакомятся с тобою, pardon — они дозволят тебе приезжать с женой на их балы, они спустятся до тебя, но плечам твоим будет нелегко, — а тягость не с кем будет разделить. Удостоверь меня, что план этот исчез; да и что теперь может быть лучше 5 лет путешествия, и я, остающийся с стесненным сердцем, но с полною любовью друга и брата, благословлю вас (и Сатин едет) на благодатные пять лет. Поезжайте, поезжайте!

Omni casu[91] 1 января 1845 мы встречаем в Женеве, т. е. каждый с своей стороны пусть сделает все от него зависящее, à l'impossible nul n'est tenu[92]. Давай руку. И с этой-то надеждой я поеду в Новгород. «Не бейся, сердце, погоди», все заключено да будет глубоко внутри. О!! — Лютер говаривал: «В гневе чувствую я всю мощь бытия моего». Ненависть — super-exaltatio любви. — Планы, проекты литературно-жизненные расскажет С<атин>. 1. Продолжать изучать Гегеля и немцев. 2, Диссертаци<я> о петровском перевороте — тезисы пришлю. 3. Опыт детской книжки, приуготовительной для изучения всеобщей истор<ии>. Я радуюсь, что цели ограниченные, пора перестать блуждать по морю по океану. Скоро наступит тридцатый год — не правда ли, при этом мороз дерет по коже, «много собрали, да мало напряли».

Ты любишь «эту землю». Понятно, и я любил Москву — а жил в Перми, Вятке, не перестал ее любить — а жил год в Петерб<урге> да еду в Новгород. Попробуем полюбить земной шар, оно лучше — куда ни поезжай, тогда все будешь в любимом месте.

С<атин> говорит, что ты, кажется, сжег мои письма, это скверно, лучше бы сжег дюйм мизинца на левой руке у меня. Наши письма — важнейший документ развития, в них время от времени отражаются все модуляции, отзываются все впечатления на душу, ну как же можно жечь такие вещи.

Десять дней с тех пор, как начато письмо, и десять лет жизни. С тех пор у меня родился малютка, умер малютка, Наташа была несколько дней в опасности и — — и жизнь опять взошла в свое обычное русло. Но прошедшее не гибнет, оно внутри вечно живо, на душе новые чувства, на теле новые морщины. Странно — чувство любви к малютке, к бессмысленному существу, уже теряет свою плотскую сторону и возрождается грустью в духе. Опять вопросы кипели в душе и слезы на глазах. Наташа и тут явилась во всем блеске прелестной, просветленной души. Ни на минуту дикого отчаяния, а торжественная грусть индивидуума, она холодна еще к нему. — Сатина бог послал в это время, с ним я отдыхал, он умеет сочувствовать, потому что умеет любить. — Вечером отвезли малютку, а утром я ездил его хоронить; чудное дело, я радостно встретил его гробик в церкви, будто свиделись старые знакомые. — И все-таки ты хороша, жизнь! Счастлив был бы человек, ежели б он заключал этим всякое горе. Видишь ли, что я умею быть кротким там, где разум повелевает кротость. Но в борьбе с властью «князя тьмы» я могу быть побежден, но не покорюсь и думаю, что тут гордость уместнее резигнации. Этот «князь» оскорбляет во мне мое высокое достоинство, а стихия глупа, она оскорблять не может, она сама не знает нелепостей, которые делает, на нее и нельзя сердиться, как на дурную погоду. Довольно.

26 фев<раля>.

С<атин> говорит, что ты в восхищенье от Ретчерова разбора «Wahlverwandt<schaften>», — а я нахожу его, во-первых, ложным по идее, во-вторых, ложным по воззрению и безмерно скучным. Гёте нисколько не думал написать моральную притчу, а разрешал для себя мучительный вопрос о борьбе формализма брака с избирательным сродством. Брак не восторжествовал у Гёте (как думает Ретчер). Неужели самоубийца от ревности — победитель ревности? Нет, вызванные противуположности естественных влечений, не просветленных в духе, формы без содержания гражданского устройства вступили в ужасную коллизию и окончились смертью. За смертью новая жизнь. Фортинбрас у трупа Гамлета, она по-прежнему польется, а те пали жертвами — но без торжества с чьей бы то ни было стороны.

Примечания

Печатается по автографу (ЛБBE, 1883, № 4, стр. 517—518; полностью — Л II, 414—418.

Автограф без подписи. Очевидно, письмо не было закончено или конец не сохранился.

Ответ на недатированное письмо Н. П. Огарева, относящееся, вероятно, к концу января — началу февраля 1841 г. (РМ 4, стр. 14—15).

Ты, Огарев, проповедуешь резигнацию ∞ «Частный случай». — Огарев писал Герцену по поводу предстоящей ему высылки в Новгород: «Что тебе сказать, друг? Досада, но не отчаяние. Когда я получил твое письмо, я взбесился, а потом примирился с ходом вещей. Не ты первый, не ты и последний. Частный случаи не может навести уныние за общее. Я привязан к этой земле, в другом месте я буду чувствовать свою ненужность» (РМ, 1889, № 4, стр. 14).

<атина>, как я и Белинс<кий> разбивали Струговщикова и Неверова и до какой ясности доказали необъятное расстояние между Москвой и Петерб<ургом> — Споры, о которых идет речь, происходили в январе 1841 г. (не позднее 22-го числа, около которого Неверов уехал в Москву), т. е. в то же время, что и известный разговор Герцена и Белинского с «магистром в синих очках» (IX, 32—34). Взгляды Герцена на исторически сложившиеся различия между Москвой и Петербургом были высказаны им в написанной вскоре статье «Москва и Петербург» (II, 33‒42).

«Не бейся, сердце, погоди». — Герцен цитирует слова Гамлета («Гамлет», акт 1, сцена 5); в переводе Н. А. Полевого: «Не бейся, сердце, не старей, тело» («Репертуар русского театра», 1810, т. I, кн. 3, стр. 9).

Лютер говаривал: «В гневе чувствую я всю мощь бытия моего»— Герцен приводит в сокращенном русском переводе сентенцию Лютера из книги «Mémoires de Luther écrits par lui-même. Traduits et mis en ordre par J. Michelet» («Мемуары Лютера, написанные им самим. Перевод и обработка Ж. Мишле»), Париж, 1835: «Доктор Лютер имел обыкновение говорить: „В гневе мой характер закаляется, ум оттачивается, и все соблазны и неприятности рассеиваются. Никогда я не пишу и не говорю так хорошо, как во гневе"» (стр. 320). Из этой же книги Мишле Герцен сделал выписки в своей тетради 1836 г. — ср., например, стр. 186 книги Мишле и выписку на л. 119 об. (ЛБ, Г — О. II. 32).

Диссертаци<я> о петровском перевороте — тезисы пришлю. — Были ли составлены Герценом эти тезисы — неизвестно. Замысел диссертации или «Писем о Петровском периоде», как он назвал ее в другом письме (см. комментарий к письму 92), остался неосуществленным.

Опыт детской книжки, приуготовительной для изучения всеобщей истор<ии>— Неосуществленный замысел Герцена.

Ты любишь «эту землю». — См. выше цитату из письма Огарева.

С тех пор у меня родился малютка, умер малютка... — Точные даты рождения и смерти Ивана Герцена неизвестны и определяются на основании комментируемого письма: родился не раньше 11 февраля, умер не позднее 19 февраля (из приписки Н. А. Герцен к письму Герцена от 8 марта 1841 г. к Ю. Ф. Курута также видно, что он прожил не более недели).

<атин> говорит, что ты в восхищенье от Ретчерова разбора «Wahlverwandt<schaften>... — Имеется в виду работа Г. Т. Ретшера «Die Wahlverwandtschaften von Goethe in ihrer weitegeschichtlichen Bedeutung, ihrem sittlichen und künstlerischen Werte nach entwickelt», составившая вторую часть его «Abhandlungen zur Philosophie der Kunst» (Berlin, 1838). Более ранний отзыв Герцена о той же книге Ретшера отмечен в письме Белинского к В. П. Боткину от 11 декабря 1840 г.: «Герцен кричит против статьи о „Wahlverwandtschaften", и — знаешь ли что? — мне хочется с ним согласиться: Рётшера уважение к субстанциальным элементам жизни мне не нравится (может быть, потому, что я теперь в другой крайности)...» (Белинский, XI, 578). Критическую оценку разбора Ретшера Герцен дал в статье «По поводу одной драмы» (О3, 1843, № 8, отд. II, стр. 96—112; см. т. II наст. изд., стр. 60—61).

—1829 гг. (Пассек, I, 274—279).

[86] Довольно (лат.);