Герцен А. И. - Захарьиной Н. А., Март 1835 г.

30. H. А ЗАХАРЬИНОЙ

Март 1835 г. Москва.

Март.

Наташа, друг мой, сестра, ради бога не унывай, презирай этих гнусных эгоистов, ты еще слишком снисходительна к ним, презирай их всех. Они мерзавцы. Ужасная была для меня минута, когда я читал твою записку к Emilie. Я весь трепетал. И она теперь в руках Льва Алексеев<ича>, и я писал ему письмо, писал и к папеньке, и иное выражение им не понравится. Но я один в ответе, мои плечи здоровы, они вынесут, лишь бы тебе помочь. Боже, в каком я положении, ну что я могу сделать для тебя, — колодник и не ныне — завтра ссыльный? Какая слабая опора. Клянусь, что ни один брат не любит более сестру, и тебя, но что я могу сделать? О власть! Ежели теперь ты не «будешь видеться с Emilie, пиши через меня к ней. Но что же тебе делать, еще не знаю, я слишком бешусь, чтоб рассуждать. А скоты, дураки счастливы!

Твоя записка об Ал<ександре> С<ергеевиче> получена, и я доволен тобою до крайности. Забудь его, коли так; это был опыт, а ежели бы любовь в самом деле, то она не так бы выразилась. Его журнал, par malheur[25], смешон, любовь к Поварской и пр… Но для чего ты пишешь: «Может, он надеется»? Пускай себе! Разве для него не довольны счастливые дни, которые ты ему дала, или разве ты виновата в том, что он любит. Это тебе должно быть приятно, и как же иначе! Привыкай к удивлению толпы, ты выше ее. Нет, что-то тяжело на сердце, погожу писать.

Ax, Natalie, несчастие нам суждено — но на что же счастие, я как-то всегда делаюсь выше после такой неприятности, прощай покаместь, истинный друг.

Я вообще стал как-то ярче чувствовать с тех пор, как выброшен из общества людей. И потому нынче провел так скучно, как нельзя более. Теперь я писал к Эм<илии> Мих<айловне>, второй час, а все еще спать не ложусь; тут попалась мне повесть Гоголя («Арабески», ч<асть> II) «Невский проспект»; во всякое другое время я бы расхохотался над нею, но тут она свернула меня вдосталь. Поэт-живописец влюбился в публичную женщину; ты не знаешь, что такое эти твари, продающие любовь; не может быть более насмешки над всем чистым, как они, я знаю их очень. Поверишь ли, что повесть эта меня тронула, несмотря что она писана смешно. Я вспомнил подобный пример, бывший при моих глазах. Как можно их любить любовью?.. Власть красоты, красота земная есть отблеск бога.

Ха-ха-ха! что я вздумал: как Лев Алексеев<ич> и пап<енька> и Gomp<anie> нынче, чай, весело день провели.

Я к тебе с просьбою, в которой я хочу испытать твою дружбу. (Зачем ты меня все потчуешь властью? Не хочу власти — дружбы, равенства)... Я слышал, что тебе часто бывает нужда в деньгах, напиши сколько; твои нужды так ограниченны, что я всегда могу, не делая обиды себе, открывать тебе кредит. Особенно теперь мне некуда деньги деть да еще, сверх того, шалостями, играя (с дурацким счастием во всех мерзостях), я набрал даже лишние. Когда мне нужны деньги, я просто беру их у Огарева; верно, ты не откажешься сделать мне это удовольствие. У друзей всё общее. Итак, пиши сколько?

Je veux remuer terre et ciel pour vous voir le jour de ma naissance, mais je ne le crois guère. Diable, c’est bien triste que peut-être nous nous verrons pas plus de 2 fois avant de partir pour l’exile; et comment — en présence de m-me la princesse et de son amie[26]. Но ты сама писала мне, что не пространство делит друзей.

Суббота.

Вчера был у меня Лев Алексеев<ич> — это хорошо показывает, что он не сердит за письмо, напротив; но никак не мог я завести разговор об этом, офицер мешал.

я еще не испытал этого; тогда счастие ко мне рекою.

Знаешь, как я теперь фантазирую? Читаю долго, долго что-нибудь хорошее и, бросив книгу, переношусь туда, в мир этой книги, и я могу несколько часов совершенно жить в другом веке, с его понятиями и пр. Мило, очень мило. Ежели это первый шаг сумасшествия, то я не прочь сойти с ума.

Прощай, пиши же, что было и как. А я тебя всю ночь тогда видел во сне, но как-то странно, смутно. То я у вас и все как надобно: Аркадий в первой передней, Макашина в последней передней, потом ты, мы давно не видались, но ты гораздо меньше, почти такая, как ты была еще при Александре Алекс<еевиче>, когда мне показывала рулетку (помнишь?), но тут делался из всего сад и я искал с тобою проститься, ибо мне надобно ехать в ссылку (этого-то я не забыл во сне), и пр., и пр.

Алекс. Герцен.

P. S. «Легенда»; это нужно, мои партизаны пустили ее по Москве, спасибо и на том.

На обороте: Наташе.

Примечания

Печатается по автографу Отрывок впервые опубликован самим Герценом в приложении к части третьей «Былого и дум» («Былое и думы» Искандера, т. II, Лондон, 1861, стр. 118 — см. VIII, 393). Полностью: Изд. Павл., — 10. На автографе позднейшая помета Герцена: Март.

Письмо Н. А. Захарьиной, на которое отвечает Герцен, неизвестно.

... презирай этих гнусных эгоистов... — В «Былом и думах» Герцен отмечал, что после его ареста княгиня Хованская решилась «противудействовать всеми средствами возникающей любви» и подвергала Наталью Александровну «беспрерывному, оскорбительному, лишенному пощады и всякой деликатности гонению» (VIII, 351 — 352). О каком именно факте идет речь в настоящем письме — неизвестно.

... когда я читал твою записку к Emilie. — Эта записка Н. А. Захарьиной к Э. М. Аксберг остается неизвестной.

Твоя записка об Ал<ександре> С<ергеевиче> получена... — Речь идет об А. С. Бирюкове. Впоследствии Наталья Александровна писала о нем Герцену: «С самого 20 июня 1834 года узнала я, что ты для меня, ах, как и тогда уже я любила тебя, друг мой, как ты писал мне о Бир<юкове>; как меня удивила и как казалась странною серьезность, с которою ты писал о нем. Едва вышедши из детства, — он мне нравился и собой, и своими комплиментами, участием (а его так жаждала тогда душа моя), но я видела, как многого в нем не было, и думала: это оттого, что я слишком далеко от него; думала, что с ним я могла бы быть счастлива, но вечная мысль — что скажет Александр? И потом я боялась, что буду его любить больше брата Александра, выше которого не было у меня в сердце ни для кого места. Как странно, неприятно, даже и досадно было мне, что ты уверял меня тогда, что „это счастье не мое, и все для меня, и для меня...” Я хотела, чтоб ты просто сказал: „Я не хочу этого, Наташа”» стр. 329 — 330 — письмо от 15 — 16 августа 1837 г.). В более раннем письме, от 2 декабря 1835 г., Наталья Александровна также уверяла Герцена, что чувство к Бирюкову «не любовь была» (там же, стр. 49).

... любовь с Поварской... — На Поварской улице (ныне ул. Воровского), и доме княгини Хованской, жила с отроческих лет Н. А. Захарьина.

Это тебе должно быть приятно, и как же иначе! — «1838. — Ты тогда не знал меня совершенно».

Теперь я писал к Эм<илии> Мих<айловне>... — Письмо Герцена к Э. М. Аксберг неизвестно.

... повесть Гоголя («Арабески», ч<асть> II) «Невский проспект»... — «Арабески. Разные сочинения Н. Гоголя, ч. 2-я» вышла в свет в Петербурге в начале 1835 г. (цензурное разрешение 10 ноября 1834 г.).

... красота земная есть отблеск бога. — Изречение св. Августина. Герцен приводит его в «Легенде»: «...„красота от бога и есть проявление его”, говорит Августин» (I, 95).

...«Легенда» ~ мои партизаны пустили ее по Москве... — Вероятно, под своими «партизанами», т. е. сторонниками, Герцен имел в виду Н. Х. Кетчера и Н. И. Сазонова, принимавших деятельное участие в пропагандировании его произведений.

— Ред.