Герцен А. И. - Сазонову Н. И. и Кетчеру Н. Х., 18 июля 1835 г.

40. Н. И. САЗОНОВУ и Н. Х. КЕТЧЕРУ

18 июля 1835 г. Вятка.

Друг!

«Я расцвету в Италии, а ты цвети на Вятке!» Какой овраг ужасный между мною и тобой — цвети; но «проси прежде, можно ли прозябать, а потом советуй цвести.

Нет, я вяну, решительно вяну. Где моя крутицкая тюрьма, это Эльдорадо перед Вяткой. Там неволя — но я видал вас, а вы мне — всё; там я был один, никто не развлекал, не заставлял терять 9 часов жизнь увлекает мало-помалу нас, т. е. тебя и меня, ибо тогда же ты заметил, что наш друг выше нас, и вот это-то увлечение и ужасает меня. Ты же предсказывал, что я всех скорее возвращусь, не замечая, что именно это и могло быть потому, что я более мог бы увлечься жизнью. Счастливец, от души завидую тебе, ты будешь в Италии, ты будешь в Германии.

— нет друга; где вы все? Вы для меня не существуете, я будто вас видел когда-то во сне, а существенность — канцелярия, отсутствие деятельности умственной и, хуже всего, отсутствие поэзии. Иногда воскресают во мне чувства, и все разом кипят. Вспомню одну минуту, я тонул при слитии Волги и Казанки, всё было в ужасе, всё трепетало; но я тут в первый раз после Москвы обрадовался, призвал свою веру и через несколько часов с гордостью смотрел с казанского кремля на бурный поток, которому не было дано права погубить меня. Пермь — город ужасный, просцениум Сибири, холодный, как минералы его рудников; но мне было жаль его покинуть: я там видел в последний раз человека несчастного, убитого обстоятельствами, но живого душою, сильного и возвышенного. Когда-нибудь, где-нибудь, воспоминая эту черную полосу жизни, вспомним и его.

Ты знаешь, сколько и чего я хочу от твоего путешествия; следственно, об этом ни слова. Прощай, друг. Там, там, перед церковью Петра вспомни несчастного Герцена, вспомни, что он никогда не сомневался ни в тебе, ни в себе...

Барон, и к тебе теперь.

И ты страдаешь, я знаю, пусть этот огонь жжет тебя, за отсутствием другого. Natura abhorret vacuum[35]. Пустота всего хуже. Огонь, какой бы ни был, — жизнь. А в пустоте лопнут кровеносные сосуды. Но довольно элегии, что-нибудь другое...

Теперь я увидел хоть часть России. Что же я заметил? — Во-первых, что управление губернское идет несравненно лучше, нежели я думал, и, находясь теперь в центре оного, я могу судить о необъятных трудах министерства внутренних дел для материального благосостояния, и более — прогрессивное начало, сообщаемое министерством, гораздо выше понятий и требований. Сколько журналов присылают оттуда, сколько подтверждений о составлении библиотек для чтения, и кто же виноват, ежели журналы лежат неразрезанные до тех пор, пока какой-нибудь Герцен вздумает их разрезать? Впрочем, по части образования есть успехи. Вятская губерния есть нечто совсем в стороне, удаленное от всего; но и здесь заброшено там-сям, немножко, en doses homéopathiques, просвещение. Вот еще что. Духовные заведения идут несравненно лучше: я здесь был на всех экзаменах. В семинарии мало преподают, но знают то, что преподают; латынь знает самый маленький, преподавание философии бедно; но богословие в объеме высшем философском. Преподаватели по большей части из петербургской академии, и еще теперь все ученики времени Библейского общества и Филарета. Итак, духовенство доселе еще не лишилось своего истинного и высокого призвания — просвещать... Повторяю, жаль, что оно так недеятельно.

Заведение статистических комитетов и объе<...>[36] <и>х[37] имеет цель высокую и пользу существенную; н<о>[38] полный успех невозможен, ибо организация комитетов совершенно ошибочна и нет возможности без всяких средств собрать эти сведения, особенно в такой губернии, как, напр<имер>, Пермская. A propos, Пермь — странная вещь. Императрица Екатерина однажды закладывала при Иосифе II город и положила первый камень. Иосиф взял другой и сказал: «Et je mets la dernèиre»[39]. Смысл обширный. Il n'y a pas de villes par ordre du jour[40]. Пермь есть присутственное место + несколько домов + несколько семейств; но это не город губернии, не центр, не sensorium commune[41] целой губернии, решительное отсутствие всякой жизни. Но там есть уже avant-propos[42] Сибири, а что такое Сибирь, — вот этой-то страны вы совсем не знаете. Я вдыхал в себя ледяной воздух Уральского хребта; его дыхание холодно, Знаете ли, что Сибирь есть совсем новая страна, Америка sui generis[43], именно потому, что она страна без аристократического происхождения, страна — дочь казака-разбойника, не помнящая родства, страна, в которую являются люди обновленные, закрывающие глаза на всю прошедшую жизнь, которая для них представляет черную тюрьму, цепи, долгую дорогу, а нередко и кнут. Здесь все — сосланные и все равны. В канцелярии какого-нибудь тобольского присутственного места вы увидите столоначальником приказчика, сосланного за норовство, и у него писцом — бывшего надворного советника, сосланного за фальшивый указ, поляка — адъютанта Раморино, и какого-нибудь человека 14 декабря. В обществе там тоже смесь; там никто не пренебрегает ссыльным, потому что не пренебрегает или собою, или своим отцом. А малочисленность способных людей заставляет таким образом учреждать канцелярии. Там весело, там есть просвещение, а главное дело — свежесть, новость. Все, получившее оседлость в новое время, имеет прогрессивное начало — Пруссия.

Сосланных везде много; нет уездного города в Пермской губернии и в Вятской, где бы не было несколько поляков и часть грузинов и русских. Быть под надзором не есть очень худое состояние; но и отнюдь не веселое. Оно похоже на состояние жены у ревнивого мужа. «Сюда, сударыня, не смотрите, сюда не ходите; на кого вы вчера, сударыня, смотрели, с кем танцевали?» и т. д.

под надзором? Voilà la question[44]. Опять semper idem — можно ли служить, ежели можно, то должно, ежели нет, то уложить чемодан и viaggiare[45], а не пустят, тогда что делать? Разумеется, остаться — но литература, ох литература, ах литература!

Да, кстати, я в Данте нашел вещь важную и дивную, новое доказательство его величия и силы; прошу покорнейше, г. путешественник, прочтите в Del Purgatorio, мой, когда же — во время Данта. Да вот тебе и выписка на дорогу превосходными французскими стихами:

Ara vus preu pera chella valor,
Che vus ghida al som dйlie scalina
Sovegna vus a temps

которые я также нашел у Данта и которые час целый переводил.

Ну что прочие-иные? Я не умею отделить воспоминания о друзьях от воспоминаний о Москве, а она теперь пуста почти. Здесь Машковцев. Grandissime Dieu! и этот человек был в Петровских, и этот человек — человек. В Перми видел я Оболенского, дай бог ему здоровье.

Salut et Amitié[47].

Herzen.

Отправлено 28 и<юля>.

Пишите ко мне с сею оказиею. — Долго не получите опять ничего.

Приложенную зап<иску прошу?> доставить Ол<ьге> В<асильевне> Пассек.

На обороте:

Примечания

Печатается по автографу (ЛБ). Впервые опубликовано (с купюрами и без даты) в статье П. В. Анненкова «Идеалисты тридцатых годов» — BE,  3, стр. 143 — 145. Полностью: Л I, 188 — 192. Автограф поврежден. Некоторые слова читаются предположительно.

Письмо Сазонова и Кетчера, на которое отвечает Герцен, неизвестно.

Друг! ~ в Вятке!» — «Былом и думах» Герцен писал: «Когда нас арестовали в 1834 г. и посадили в тюрьму, Сазонов и Кетчер уцелели каким-то чудом. Оба они жили в Москве почти безвыездно, говорили много, но писали мало, их писем ни у кого из нас не было. Нас повезли в ссылку; Сазонову мать выхлопотала заграничный паспорт в Италию» (X, 321). О своей предстоящей поездке за границу Сазонов, по-видимому, и писал Герцену.

... наш друг... — Вероятно, Н. П. Огарев.

... я тонул при слитии Волги и Казанки... — Этот эпизод описан Герценом в «Былом и думах» (VIII, 223 — 224) и в автобиографическом отрывке «Часов в восемь навестил меня...» (I, 255).

… я там сидел ~ человека несчастного со вспомнили и его. — Речь идет о знакомстве Герцена с деятелем польского освободительного движения Петром Цехановичем. Впоследствии Герцен писал о нем в очерке «Вторая встреча» («Человек в венгерке») — I, 123 — 130, и в «Былом и думах» — VIII, 229—231. Очерк «Вторая встреча» посвящен в рукописи Кетчеру, «Первая встреча» — Сазонову.

…перед церковью Петра... — т. е. перед собором св. Петра в Риме.

Барон, и к тебе теперь. — «Барон», «Барон Упсальский» — шутливые прозвища Н. Х. Кетчера, вызванные его шведским происхождением.

…времени Библейского общества и Филарета. — т. е. второй половины царствования Александра I, когда функционировало петербургское Библейское общество, ставившее своей целью распространение библейских текстов, и ректором Петербургской Духовной академии был в течение нескольких лет будущий митрополит московский Филарет (Дроздов), занимавший видное место и в Библейском обществе.

…Заведение статистических комитетов... — Статистические комитеты были образованы в губерниях для учета государственных имуществ указом правительствующего сената и распоряжением министра внутренних дел от 25 января 1835 г. О работе Герцена в Вятке над составлением статистических отчетов см. в «Былом и думах» (VIII, 245 — 246).

…Императрица Екатерина однажды закладывала при Иосифе II город... — Речь идет о городе Екатеринославе (Днепропетровске). Екатерина II и Иосиф II прибыли на место его закладки 9 мая 1787 г. Слова Иосифа II, скептически отнесшегося к возможности развития города, заложенного на пустом месте, приводятся рядом современников (см. К. Корольков. Столетний юбилей Екатеринослава. Екатеринослав, 1887, стр. 15).

…Опять semper idem можно ли служить... — См. об этом в письме 48.

…в Del Ригgatoriо canto XXV о зарождении человека. — Герцен ссылается на 34 — 75 стихи XXV песни «Чистилища» в «Божественной комедии» Данте. Эти стихи Герцен внес и в свою «Записную тетрадь 1836 г.» (ЛБ).

…Ara vus ~  — Герцен цитирует заключительные стихи XXVI песни «Чистилища», приведенные в поэме Данте на провансальском языке и означающие в переводе: «Теперь я вас прошу во имя той душевной силы, которая ведет вас на вершину этой лестницы, — вспомните когда-нибудь о моем горе». В орфографию цитируемой Герценом терцины внесены исправления по подлиннику.

. и этот человек был в Петровских... — Что имеет в виду Герцен, неясно. Приложенную зап<иску> ~ доставить Ол<ьге> В<асильевне> Пассек. — Эта записка Герцена к старшей сестре Л. В. Пассек не сохранилась.

[35] Природа не терпит пустоты (лат.). — Ред.