219. Н. Х. КЕТЧЕРУ
1 января 1845. Москва.
Мы рассуждали премудро о том, как будем встречать (если будем) новый 1865 год. Маленькая Наташа будет замужем за Федей Коршем, у них обед, Евгений, скучно-капризный старик, теснит за обедом сноху. Мне досадно — и я пью oporto, Грановский ректор университета, действ<ительный> ст<атский> совет<ник> и совершенно в состоянии Мильгаузена, ты — сед, страшен, клочьями засох, в морщинах, кричишь на Корша; два пензенские невольника ведут Ник<олая> Пл<атоновича> в подагре, и он садится к oporto возле меня, гунявого старичишки и болтуна. — Я буду к тем порам с Ник. придумывать, чем бы заняться дельно — анатомией или музыкой. Ты примешься переводить, взад и вперед, все газеты и романы, вышедшие с Карла Великого, etc., etc.
Теперь позволь, мой милый крикун, и пожурить и поприголубить тебя.
1-е. Как мог ты, если в тебе есть хоть зародыш ума, думать, что я решился бы на что-нибудь относительно Нат<ашиного> здоровья по собственному усмотрению; я писал, что мне кажется хорошо, что она первые дни кормила, — предоставляя тебе догадаться, что это было сделано по совету д<окто>ра. Ох ты мудрец! — И точно это было очень хорошо, и что ты так за это взъелся? Во-первых, она хотела этого, во-вторых, очевидно, что лихорадочные дни должны быть тяжел<ы>, когда к р. лихорадке присоединяется молочная лихор<адка>. — Уж ты ругайся как хочешь, а, по несчастию, и медицинская истина — просто логическая истина, и вашему брату нас не надуть, что обладаете секретом.
2. Ты, господине, пишешь, чтоб непременно посоветоваться об этом, да и забыл, что твое письмо пришло на третью неделю.
Вообще Наташа так быстро поправилась, как нельзя желать более. На сию минуту у нас тишина и какое-то благословение надо всеми. Что может быть? Что будет? Об этом реальный человек не должен думать, если не хочет отравить каждый кусок, каждый глоток. Настоящее хорошо, а оно-то и есть настоящее и святейшее достояние наше. — Я избалован счастием, это я знаю. Я избалован любовью, всеми вами, я избалован детьми. Право, дорого дал бы я, чтоб ты посмотрел на Николеньку, на это круглое, румяное, веселое лицо, на этот персик (когда он на руках у арбуза — вашей кумы). Да, жизнь хороша, т. е. для того, кто отдается ей; Руссо, говоря, что все выходит хорошим из рук природы и все искажается человеком, соврал, — соврал потому, что он не тот смысл придал и непосредственности и отрицанью; потому осудил он человеческое, что стоял на краю изжитого и избитого мира. Нет, именно человеком-то и усугубляется прекрасное природы. Но... но нельзя же, чтоб индивидуальное благо врачевало все, такой человек не был бы способен и на счастие своего очага. —
— хорошо, кабы он скорее отвечал. Кланяйся Виссариону и Языкову.
Тотюс Вестер.
Ал<ексей> Ал<ексеевич> Тучков кланяется тебе.
Примечания
Печатается по автографу (ЛБЛ III, 431—433. В автографе письму Герцена предшествует письмо Н. А. Герцен от 31 декабря 1844 г. (ГНМ, 107—108).
Герцен отвечает на два письма Кетчера, из которых сохранилось только одно — от 24 декабря 1844 г. (РМ, 1892, № 9, стр. 9—10).
...... — См. письмо 215.
Ты, господине, пишешь... — В письме от 24 декабря 1844 г. (РМ, 1892, № 9, стр. 9‒10).
.... — Т. А. Астраковой.
...Руссо, говоря, что все выходит хорошим из рук природы и все искажается человеком... — Герцен не вполне точно цитирует слова Ж. -Ж. Руссо, которыми начинается первая глава его романа «Emile ou de l'éducation» (t. I, Paris, 1817, p. 9); y Руссо: «из рук Творца».
Из Берлина письмо— Речь идет о письме Огарева от 29/17 декабря 1844 г. (РМ, 1891, № 6, стр. 14—22).
Журнала не будет... — См. письма 188, 217 и комментарии к ним.
...я писал к Краевскому— См. письмо 217.
. — Весь ваш (лат. Totus vester).