226. Ю. Ф. САМАРИНУ
27 февраля 1845. Москва.
Итак, наконец, от вас письмо, и притом большое, любезнейший Юрий Федорович, — благодарю вас — но не скрою, что впечатление всего письма было грустное, очень грустное.
Encore une étoile qui file et disparaît!
— мы не встретимся как попутчики — это верно. Возражать вам я не стану, потому что это лишнее, один Хомяков спорит для спору, для него жизненнейшие вопросы только предметы для разговора — для меня не так. Замечу одно — на чем вы основываете, отталкивая от себя отрицание, что в нем нет любви, — любовь с обеих сторон (я исключаю закраины эгоистические и скверные с той и другой стороны). Да, любовь сильная, плачущая, жертвующая. Мне жаль и больно, что именно вы пишете так, в вас я видел организацию далеко сильнейшую, нежели во всех славяноф<илах> — исключая, может, Петра Вас<ильевича> (я возвращусь еще к нему); отдаление такого человека, как вы, больно — потому что нельзя мимо вас пройти. Вот вам мой комплимент. — Вы вызываете меня на борьбу — это-то и дурно, что вы хотите бороться с другим мнением, а не с другим фактом. Мнения, прямо противуположные формальным выражением, — могут быть сняты высшим единством нравственности и любви, тождеством цели — стремлением ко благу. Итак, не ждите от меня возражений. Что я могу вам сказать? Повторить коротко все то, что высказано и поэтами, и мыслителями, и историками нашего времени, поднять вопрос о чиноположении и чиноснятии, о предании и надежде, о правах прошедшего и будущего — вы все это знаете, вы обо всем об этом думали, читали, ну что же я прибавлю? — Обращаясь к личной стороне вопроса, я скажу только, что вся эта противоположность не дает права нам на неуважение друг друга. Дайте вашу руку — мы можем узнать общечеловеческое и хорошее друг в друге, а потому не отвернемтесь друг от друга. — Мы не видимся более с Аксаковым, но я с теплой любовью воспоминаю об нем, хотя не могу не сказать, что его односторонность, вечное повторение одного и того же свидетельствует о недостатке объема его мысли. Теперь позвольте (основываясь на том праве искренной речи, о котором вы пишете) вам сказать несколько слов о славянской партии. С каждым днем грузнет она в жалкую, ненавидящую и готовую преследовать односторонность. Наконец ее действия увидела публика, и общественный голос осудил ее. Я говорю о диссертации Гранов<ского>. Ряд гнусных проделок предшествовал диспуту, наконец на диспуте явился Бодянский — дерзко, неделикатно, с оскорблениями и колкостями; его проводили шиканьем, а равно и Шевырева (который низок, как Давыдов, он это доказал). Грановского проводили страшными «браво». — Теперь благородный Шевырев рассказывает, что все это было подготовлено. Все славяне (исключая Петра Вас<ильевича> и Акс<акова>) наперерыв стараются очернить студентов, представить это делом уголовным, Шевыр<ев> жаловался на это Строгонову у Васильчиковых на бале. — Судите сами!
Диссертация Гр<ановского>, стихи Языкова — плод онанизма и влияния Хомякова — заставляют меня окончательно пожертвовать всеми личными сношениями. Жаль мне Ивана Вас<ильевича> — но tu l'as voulu, G. Dandin, у него по середам теперь и Глинка, и М. Дмитриев. — Раздраженное самолюбие, сознание своего бессилия, шиканье — все это вместе окончательно сорвало личину с хваленой славянской любви. Никогда никто из нас к таким средствам и не говорил таких вещей, какие я слышал в последнее время. Я потому пишу к вам об этом, что ваш братец сказал мне, что оказия верная, хочу пользоваться ею, чтоб предупредить слухи, которые могут дойти. — Петр Вас<ильевич> далеко благороднее, это трагическое лицо, он сочетал неразрывно жизнь свою с былым, он видит все, о чем я писал вам, — и это былое, возрожденное в нем, бичуется не только обстоятельствами — по даже людьми, делящими его воззрение. — Л если б вы видели благородную кротость, самоотверженность (да, в этом высокое самоотвержение — публично уметь с кротостью принять наглую дерзость, кабацкий тон) Грановского, вы согласились бы, что любовь совместима и не с вашим воззрением. — Может, они интригами и вздуют из этого дело, может, Гр<ановский> должен будет оставить университет. Я не завидую им в этой победе! — Благородно держит себя семейство Дм<итрия > Ник<олаевича> в этих передрягах. Кат<ерина> Ал<ександровна> перестала ездить к поэту денонсиатору. Почтенный Вигель ездит везде и читает до сих пор блестящие стихи. У «Москвитянина» 400 с чем-то подписчиков — вот вам все, что делается в Москве, да притом честное слово, что я не старался представлять хуже, чернее. —
Прощайте. Вы меня очень одолжите, доставивши приложенную записку Кетчеру, если вы знаете, где он живет, или его брату в Медицинский д<епартамен>т — но только позвольте вас просить сделать это лично или через верного человека, буде же затруднит вас эта просьба — сожгите ее.
P. S. Письмо к Кетчеру посылаю особо именно с <...>[229].
Прощайте.
44 год ниже 45, хотя и веселее был.
Примечания
ЛБ). Впервые опубликовано: Л III, 459.
Дата «1844 г.» исправлена рукой Герцена на «1845».
— II, 407), не сохранилось.
В декабре 1844 г., когда расхождения между «западниками» и славянофилами окончательно определились, Герцен написал Самарину письмо, в котором изложил свое «мнение о славянах, об этой пустоте болтовни, узком взгляде, стоячести и пр.» (см. дневниковую запись от 4 декабря 1844 г. — II, 391). Это письмо не сохранилось, так же, как и ответ на него Самарина, из которого явствовало, что он по-прежнему стоит на позициях славянофильства (II, 407). В это время Самарин писал К. С. Аксакову по поводу его расхождения с Герценом: «Рано или поздно это должно было случиться. Так, неприступная черта меж нами есть, и наше согласие никогда не было искренно, то есть не было прочным жизненным согласием <...> Разрыв был необходим» (Ю. Ф. Самарин. Сочинения, т. XII, 1911, стр. 159). Комментируемое письмо подводило итог отношений Герцена с Самариным, и на этом их переписка оборвалась. Она возобновилась только в 1864 г., по инициативе Самарина.
Encore une étoile qui file et disp aît— «Еще одна звезда, которая упала и исчезла!» — цитата из стихотворения Беранже «Les étoiles qui filent» («Падающие звезды»).
...один Хомяков спорит для спору— Характеристику А. С. Хомякова как «старого бретера диалектики», который «неутомимо проспорил всю жизнь», см. в «Былом и думах» (IX, 156).
...в вас я видел организацию далеко сильнейшую, нежели во всех славяноф<илах>— Об отношении Герцена к Самарину см. дневниковые записи 1844 г. (II, 327, 354, 356, З91), письмо 168 и письмо Т. Н. Грановского к Кетчеру от 15 ноября 1843 г. (Грановский, II, 459).
∞ о недостатке объема его мысли— Об ограниченности взглядов К. С. Аксакова Герцен писал в дневнике 12 мая, 4 сентября и 20 ноября 1844 г. (II, 354, 379, 390), о расхождении с ним — 10 января 1845 г. (II, 403); см. также «Былое и думы». (IX, 162—163).
Наконец ее действия увидела публика ∞ Судите сами! — В конце 1844 г. Т. Н. Грановский представил в университет магистерскую диссертацию «Волин, Иомсбург и Винета». О. М. Бодянский, И. И. Давыдов и С. П. Шевырев не хотели допустить его к защите и пытались вернуть ему диссертацию (см. II, 388; письмо 208 и Грановский февраля 1845 г. — II, 406, 407; Грановский, II, 464—465). Неприличие тона их выступлений вынуждены были признать даже единомышленники — Хомяков и Погодин (см. H. П. Барсуков. Жизнь и труды М. П. Погодина, т. VIII, стр. 45—46).
Жаль мне Ивана Вас<ильевича> — но tu l'as voulu, G. ... — «Ты этого хотел, Жорж Данден» — цитата из комедии Ж. Мольера «Одураченный муж». О несостоятельности попыток И. В. Киреевского занять примиренческую позицию в вопросе о расхождениях между «западниками» и славянофилами Герцен писал в дневнике 17 декабря 1844 г. (II, 397). Отзывы о Киреевском см. также в дневниковых записях 1842—1844 гг. (II, 244—245, 273, 274, 353, 389) и в «Былом и думах» (IX, 159—160).
Петр Вас<ильевич> далеко благороднее— Ту же мысль о П. В. Киреевском Герцен высказал в дневнике 17 декабря 1844 г. (II, 397). См. также записи от 26 октября 1843 г. и 17 декабря 1844 г. (II, 311, 397), а также «Былое и думы» (IX, 159—160).
Благородно держит себя семейство Дм<иттрия> Ник<олаевича> ∞ к поэту-денонсиатору— Речь идет о Свербеевых, в салоне которых бывали и «западники» и славянофилы; поэт-денонсиатор — H. М. Языков.
Почтенный Вигель ездит везде и читает до сих пор блестящие стихи— Чиновник-литератор Ф. Ф. Вигель читал в московских салонах стихи H. М. Языкова (см. о них письмо 214 и комментарий к нему).
...доставивши приложенную записку Кетчеру... — Эта записка не сохранилась.
— Герцен сначала пометил письмо 1844 годом и потом исправил свою ошибку.
[229] В автографе имя тщательно зачеркнуто. – Ред.