229. Н. X. КЕТЧЕРУ
30 марта 1845. Москва.
Здравствуйте, благородный Христофорович; опоздавши на днях приписать в письме Гр<ановского>, я пишу несколько строк особо. ‒ Все это время наружно ничего не совершилось, а внутренно я и хандрил, и расхандриваюсь, и главною долею души дряхлею. Климат, сударь, такой, выветривает известковые души, — а откуда взять адамантиновые.
Тимочка (как называет его Ел<изавета> Богд<ановна>) тебе писал, что Иван Алексеевич очень болен, представь себе, что у него была воспалительная лихорадка, и он, хотя слаб до чрезвычайности, — но однако вынес ее, и притом болезнь усложнилась присутствием Левенталя. Надежды на выздоровление мало, 77 лет и разрушенный организм. Психически он стал тише, но ни на волос не переменился, так же острит, те же требования и пр. — Я так был занят все это время, что не имел времени съездить с Мих<айлом> Сем<еновичем> посмотреть дачу, думаю однако еще зимним путем съездить.
— забыл фамилью; теперь, зная его рассеянность, она думает, что он укатит в Берлин, не исполнивши ее просьбы, возьми у него письмо и доставь, и напиши ей.
Рукой Н. А. Герцен:
И я опоздала написать к тебе, caro, и знаешь почему? дошивала платье себе ко дню рожденья Александра, а не по чему другому. Письмо твое с Станк<евичем> — спасибо, ты в нем дивишься, как будто узнал что-нибудь новое обо мне из последнего моего письма, вот то-то, дедушка, надо знать, знать и знать, а потом и говорить. Засим следует анекдот о Феде Корш: ему сняли клетку с кинарейкой и поставили на пол, он сейчас принялся вертеть кольцо и говорит: «Окупорить, окупорить» — этот мальчик чрезвычайно мил, и второй оправляется, вообще надеюсь, что молодежь наша не ударит себя лицом в грязь ко твоему приезду. Да что же, приедешь ли ты в мае? Хоть напиши, ведь уж я десятый раз спрашиваю об этом, или не для меня, так для других, все хотят знать. — Уж, верно, ты примешься бранить Александра на чем свет стоит за то, что не искал дачи, и тут ты же и будешь виноват; ему в самом деле невозможно было, да и до сих пор пап<енька> очень еще плох, если он не поправится, я и вовсе на дачу не перееду, что за эгоизм, может, последнее лето жизни ему провести в одиночестве, бедный старик, жалок ужасно.
Я, пожалуй, и здорова, а все-таки хотелось бы быть поздоровее. — Бывает ли у тебя Петруша? Отдай ему записку, да, пожалуйста, уже не по возвращении из Москвы, а прежде отъезда,
т. е. когда отдашь Зиновьеву письмо или сообщишь что-нибудь об нем.
Что это как изуродована статья Водянского в «От<ечественных> зап<исках>»? Теперь они готовят гром и молонье на Корша и меня, я хотел бы отвечать — но, если Кр<аевский> опять так урежет, выйдет глупо.
Ждем вестей.
Примечания
Печатается по автографу (ЛБЛ III, 471—472; приписка Н. А. Герцен публикуется впервые.
...опоздавши на днях приписать в письме Гр<ановского>… — Письмо, о котором идет речь, было написано Т. Н. Грановским в день рождения Герцена 25 марта 1845 г. и отправлено в Петербург с П. Н. Кудрявцевым (Грановский—465).
Что это как изуродована статья Водянского в «От<ечественных> зап<исках>»? — В «Отечественных записках» (1845, № 3) в отделе «Смесь» была опубликована статья Герцена «„Москвитянин" и вселенная» за подписью Ярополк Водянский —139). Установить, о каких искажениях текста идет речь, не представляется возможным, так как автограф статьи не сохранился, а текст статьи в лондонском издании 1862 г. почти не отличается от журнальной публикации (см. II, 431 и 452).
— Ред.