52. Н. А. ЗАХАРЬИНОЙ
25 декабря 1835 г. Вятка.
Natalie! В твой записке от 2 дек<абря> есть фраза, которую тебе сам бог продиктовал; эта фраза одним разом ярко и звонко проговорила, что ты мне и что я тебе, а я перечитал сто раз.
Ее, я поцеловал со слезами на глазах: «Чего бы я не отдала, чтоб видеться с тобою... Но что же отдать мне, у меня ничего нет, ». Друг мой, да, я твой; да, ты поняла меня; теперь мне ясно, почему ты не испугалась той записки. Ты отдала свою судьбу в мои руки, я отдал самого себя тебе. Нас ничто не разорвет никогда. «Не бойся меня, я исчезну, ежели это нужно для тебя». Для чего ты это написала? В этих словах кроется мысль холодная, но я молчу, мало ли что иногда приходит в голову.
Происшествие, бывшее с тобою, потрясло меня сильно, да это ужасно — прибавлять несчастия несчастному; что ты при этом не была холодна, этому верю, я разлюбил бы тебя, ежели б ты могла тут быть холодною. Есть ужасная вещь — предопределение; оно ежели гонит кого, то гонит до погибели. Старайся всеми средствами затушить эту страсть в нем, но помни, что всякое холодное слово — нож в сердце. Я воображаю себя на его месте... нет, этого не могу вообразить, ибо я не могу тебя представить без любви ко мне. — Грусть на меня нагнало это известие тем более, что я не ждал его.
— пишешь ты, — да, я тогда много понял.
Моя тоска, о которой ты говоришь, проходит; теперь есть у меня человек, который понимает всякий восторг: поэт, и несчастный — Витберг; я не могу жить в одиночестве. Он посланником неба явился ко мне. Итак, судьба умеет и гнать и лечить раны. Как он любит свою жену, с каким восторгом говорит об ней... Почему ты с таким пренебрежением говоришь о замужстве? Тебе довольно дружбы; но то, что ты разумеешь, ангел мой, под словом дружбы, не есть дружба; иначе никогда не вылились бы из души твоей эти слова: «Я отдалась душою и могу ли делиться ею с кем?»... Тогда ты могла бы делиться.
Твоей работы портфель я получил, благодарю... но знаешь ли, что я с досадою получил ее. Я с чего-то вообразил, что послан твой портрет; вместо его — портфель. Мой портрет у тебя будет, Витберг снимет с меня для папеньки (заметь, что великий человек нарисует почти первый мой портрет), и я уже просил, чтоб тебе доставили хорошую копию. Пусть он утешает тебя в разлуке, а разлука наша долга, Наташа, она не кончится Вяткою. Но, наконец, когда все пройдет, когда и годы странствования промчатся, когда определится путь, по коему я могу — тогда, тогда не будет разлуки, тогда склоню я голову на грудь твою (ежели она не будет принадлежать другому), тогда поверю я, что есть полное блаженство, тогда... но тогда это — далеко, далеко, ангел мой.
Прощай,
твой Александр.
25 дек<абря>.
С праздником поздравляю и с Новым годом. Что-то будет в эти новые 365 дней? Грустно встретил я 1835 год. — А помнишь ли 6 января 1834 года у Насакина: ты, Emilie и луна — действующие лица.
Наташе.
Примечания
Печатается по автографу (ЛБ). РМ, 1893, № 3, стр. 224 — 225. На автографе пометы Герцена: «43» и Н. А. Захарьиной: «Генваря 2-е, четверг. 6 часов вечера». Текст: «Natalie ~ мало ли что иногда приходит в голову» отчеркнут на полях. Слова: «Нас ничто не разорвет никогда» подчеркнуты.
Ответ на письма Н. А. Захарьиной от 24 — 25 и 26 ноября и 2 — 4 декабря 1835 г. (Изд. Павл., — 46, 46 — 48 и 48 — 49). Отрывок из письма Натальи Александровны от 3 декабря 1835 г. неточно цитируется Герценом в «Былом и думах» — VIII, 345.
— Герцен имеет в виду свое письмо от 12 — 15 октября 1835 г. 25 ноября Наталья Александровна отвечала Герцену: «Нет, мой друг, твой вопрос не испугал меня, и что же страшного в нем? Ты хотел знать, до какой степени я люблю тебя, но я никогда не буду уметь выразить вполне свою душу, ты без слов поймешь меня; долго бы, много бы нужно было говорить, чтобы дать некоторое понятие о том, что я чувствую, но для чего это? Другим какое дело, да и я не поделюсь ни с кем; кто знает меня, тот и поймет, ежели хочет, мою душу, а ты, ты понял меня в Крутицах, когда я молчала? Друг мой! Верь же, что я не боюсь тебя, что слова твои не пугают меня. “Это самое благородное, самое святое чувство, Наташа”, — сказал ты мне раз, и я сама знаю это, чувствую, как оно свято, как чисто, как ведет к прекрасному, к добродетели... Этому-то чувству я посвятила мое сердце, мою душу, ему-то посвящу всю жизнь, все существование. Я поставила дружбу выше любви; да, мой Александр, дружба в душе моей выше, выше любви! Я никого никогда не буду, не могу любить» стр. 45).
Происшествие, бывшее с тобою, потрясло меня сильно... — 26 ноября 1835 г. Наталья Александровна рассказывала Герцену о его брате Егоре Ивановиче: «Вчера мы остались одни за фортепиано (я привыкла к его ласкам), он называл меня самыми нежными именами, вдруг глаза наполнились слезами, он задрожал, — уж и тут я испугалась ужасно, — с необыкновенным чувством спросил меня, люблю ли я его столько, чтоб выйти за него? Друг мой, ты знаешь меня, можешь вообразить, каково мне это было... „Поражайте иль дайте жизнь!”, — прибавил он, с трудом произнося слова. В то время, как слышала я это признание любви, сердце мое было так далеко, так далеко от того, кто произносил его! <...> Мне жаль его было, я не могла вдруг огорчить его, я молчала. „Что ж, вы не решаетесь дать мне жизнь и сделать ее счастливою навек?” — „Я любила вас всегда, как брата, ” Он не дал мне договорить. „Как брата, не более?” — „Нет!” — сказала я твердо, не могла более сносить его вида и ушла.. Ужасно, мой друг, ужасно, ей-богу! Тебе невероятно это? О, я сама не верю, все это будто сон, — и без того человек этот убит судьбою, и без того несчастлив он, а тут еще я довершаю его несчастие! Но что же мне делать? Это сверх моих сил, я готова для него сделать многое, но уж это не в моей власти. Не могу вообразить, что я опять его буду видеть так часто, — это мое мучение!..» (там же, стр. 46 — 47).
Судьбе своего брата Герцен посвятил в «Былом и думах» несколько страниц; однако, боясь огорчить его, Герцен выпустил эти страницы при печати, заменив их кратким примечанием (VIII, 25). Из всего рассказа Герцена о брате в рукописи сохранился только один небольшой фрагмент (там же, стр. 400). См. также работу А. Н. Дубовикова «Письма» Е. И. Герцена» — ЛН, т. 63, стр. 416 — 429.
Почему ты с таким пренебрежением говоришь о замужстве? — Герцен имеет в виду следующие строки из письма Натальи Александровны от 24 — 25 ноября 1835 г.: «Единственная цель девушки, как думают многие, а, может быть, и все, — выйти замуж, — да, только выйти замуж, то есть пристроиться, нажить свой дом, свое хозяйство, свою волю. Особенно это мнение простирается на тех, которые с детства угнетены судьбою, лишены средств жить в довольствии, которым одна надежда на улучшение жизни — замужество! Но я никогда не допущу этого, — нет, это вовсе несправедливо. Я знаю многих угнетенных судьбою, но души их так благородны, чтоб искать человека, могущего только единственно облегчить их бедность. Как моя участь ни казалась мне прежде ужасною, мысль эта не касалась меня, я даже не верила, чтоб она существовала. Найти существо, в котором бы все носило печать Создателя, печать яркую, не стер тую землею, душу, достойную вполне быть храмом божества, — одним словом, существо, которому бы я не видала подобных, вот единственное желание, которое я имела с 14 лет. Тогда я еще не понимала тебя вполне; зная тебя только существование моего идеала в тебе — и не ошиблась <...> Найдя это существо, тебе душою и могу ль делиться ею с кем? Нет, слишком глубоко пустила корни свои дружба во всем существе моем; одну ее я буду лелеять, ею только буду любоваться» (Изд. Павл., — 46).
Мой портрет у тебя будет, Витберг снимет с меня для папеньки... — О портрете Герцена работы Витберга см. письмо 57.
... почти первый мой портрет... — Из более ранних портретов Герцена известны только два: рисунок неизвестного художника, сделанный в 1813 г. (см. его воспроизведение в ЛН,
— 1835 год Герцен встретил в тюремной камере, в Крутицких казармах.
— 4 января 1836 г. — Изд. Павл., — 58.