57. Н. А. ЗАХАРЬИНОЙ
12 февр<аля> 1836. Вятка.
Ангел мой, Наташа, я тону, тону совершенно в этом море любви; светлы, прозрачны его волны, глубоко оно и обширно. Наташа! Бог послал тебя мне, он знал, что моя душа будет страдать от людей, он знал, что обстоятельства будут терзать меня, и ему стало жаль, и он послал тебя. — Всё уврачевалось, всё; больше еще: за временные несчастия он послал мне блаженство на целую жизнь. Друг мой, слаба моя грудь, она хотела бы раздаться, чтоб сильней любить тебя.
Я знал почти, что ты мне напишешь; но в каком я был состоянии, когда читал твои последние записки! Я дрожал, я испугался всего счастья своего, я не мог перевести дух. Понимаю, очень понимаю твои чувства при взгляде на мой портрет; жаль, что ты не была одна. Как же ему и быть непохожим? Витберг смотрел не одно лицо — он смотрел и на душу, он знает ее, и потому мой портрет оживлен.
в многих местах испорчен и сломан характер. Люби меня так, как я есть, люби меня с недостатками, Наташа, и об этой-то любви говори мне. Разве может быть похвала более, понятнее моему сердцу, как твоя любовь? Но не придавай мне более, нежели сколько ость в душе моей, чтобы после с горестию не увидеть недочета. Горько смотреть художнику на свое произведение, когда оно не вполне выразило его идеала. Но что произведение для художника?
Одна мысль, одна фантазия, и другие мысли уже толпятся в голове. А любить так, как ты любишь меня, можно раз; страшно тут видеть невыполненным идеал, страшно, ибо на него потрачена не одна мысль, а вся душа, вся жизнь. Наташа, смотри же прямо на твоего Александра, не придавай ему ничего, брось идеалы, в которые ты вплела часть меня и часть неба, находящегося в твоей высокой душе. На что они тебе? Возьми меня земного, люби меня, я отдаю тебе себя; но более не могу сделать. Да, я хотел бы быть ангелом, чтоб увеличить этот дар, — но я человек и далеко не совершенный. Самые эти огненные страсти, которые так жгут мою грудь, так направляют ее к изящному и великому, часто, часто влекут меня в пороки и... после я раскаиваюсь, но не имею сил прямо стать против них. Теперь нравственное начало моей жизни будет любовь к тебе. — Так слетала к Данту его Беатриче из рая в виде ангела, чтоб вывести его из обители скорби бесконечной туда, в обитель радости. О Наташа, ты такой же ангел! Нет, исчезли все мои идеалы, все они бледны перед тобою. Каждое слово твоего письма заключает блаженство. Чем, чем, о боже, я заслужу перед тобою это счастие? Чем, какими несчастиями заплатить могу земле за то, что был на верху блаженства еще здесь?
Прощай.
Твой Александр.
От Emilie получил письмо; благодарю ее и буду непременно писать; но не теперь.
Наташе.
Примечания
Печатается по автографу (ЛБ). РМ, 1893, № 4, стр. 85 — 86. На автографе пометы Герцена: «54» и Н. А. Захарьиной: «20-е февраля, четверг, в 6 часов вечера во время вечерни».
Ответ на письма Н. А. Захарьиной от 16 — 17 и 29 января — 1 февраля 1836 г. (Изд. Павл., стр. 59 — 60 и 61 — 63).
— Речь идет о портрете Герцена работы А. Л. Витберга, отправленном И. А. Яковлеву (см. его воспроизведение между стр. 64 и 65 наст. тома). 29 января Наталья Александровна писала Герцену: «Я видела твой портрет. Ты можешь вообразить, что это за минута была для меня, но зачем гут были люди? Они мне не дали насмотреться на тебя, наговориться с тобою. О, в эту минуту я бы расцеловала ту руку, которая изобразила так похоже твое лицо и его выражение! А если бы видела его, на коленях упросила бы списать для меня» (Изд. Павл., стр. 62).
Но на что же ты, Наташа, в своих письмах так хвалишь меня... — В том же письме Наталья Александровна писала: «Когда я встретила тебя, душа моя сказала: вот он! И я не видала никого, кроме тебя, и любила одного тебя. Я не знала, что люблю тебя; думала, что это дружба, и предпочитала ее всему на свете и не желала узнать любви, и никем не желала выть любимой, кроме тебя. Верь, Александр, я бы была довольно счастлива, ежели бы умерла и сестрою твоей, да, довольно, а теперь я слишком счастлива! Тебе этого не довольно ты слишком велик и пространен сам, чтоб ограничиться таким маленьким счастьем; в обширной груди твоей и за ним будут кипеть волны других желаний, других красот и целей <...> Тебе душно на земле, тесно на море, а я, я потонула, исчезла, как пылинка, и душе твоей; и мудрено ль, когда душа твоя обширнее моря и земли?» (там же, стр. 61).
От Emilie получил письмо; благодарю ее и буду непременно писать... — Письмо Э. М. Аксберг и ответ Герцена неизвестны.
Ответ Н. А. Захарьиной от 22 — 24 февраля 1836 г. — стр. 67 — 68.