62. Н. А. ЗАХАРЬИНОЙ
7—13 апреля 1836 г. Вятка.
1836 года. Апрель 7. Вятка.
Мне что-то грустно сегодня, Наташа, и потому пишу к тебе. Тягостна наша разлука. Тщетно истощаю я всё, выдумывая занятия и развлечения, — нет для меня искреннего душевного, полного удовольствия без тебя. Среди шума вакханалий, среди лиц ликующих вдруг черная мысль подымается со дна бокала, улыбка останавливается на устах, и мрачное чувство разлуки давит. Душа вянет без тебя; ежели во мне еще так много дурного — это оттого, что нет тебя со мною; прикосновение ангела очищает человека. Твои письма разбудили меня, когда я, забывши себя, или, лучше сказать, искавши средств забыть себя, падал; твоя любовь может одна поддержать меня выше людей. Ты плакала, читая, что любовь сделалась нравственным началом моего бытия; беспрерывно я испытываю справедливость сих слов. Лишь только что-нибудь мелкое, порочное навернется на ум, как вдруг мысль твоей любви осветит душу — и порочное, мелкое исчезает при свете ее. О Наташа, верь, провидение послало тебя мне. Мои страсти буйны, что могло бы удерживать их? Любовь женщины — нет, я это испытал. Любовь ангела, любовь существа небесного, твоя любовь токмо может направлять меня.
10 апреля.
Вчера, ангел мой, ты думала обо мне целый день — я знаю, и я думал о тебе. Разделенные, мы были вместе. — Великий день, в который, как ты выразилась, сочетал нас бог. Девять месяцев тюрьмы, год ссылки забыты за одно это свидание. Вчера же получил я от тебя две записки, из коих одною я очень недоволен. Что с тобою, Наташа; откуда этот тягостный, горький звук из души твоей, в которой должна быть одна любовь, одна любовь? Это не разлука; ту грусть я понимаю, я сам — оторванное дерево от родины, от моего неба, грущу. Но тут что-то другое. «Только помни, Алекс<андр>, что у твоей Наташи, кроме любви, ничего нет». Именно этого и жаждала моя душа; что же? к чему все это сказано?.. Или ты, писавши, не думала, или у тебя болела голова, или ты забыла, что пишешь к Александру. Именно тут, в этих строках, я и вижу, что, кроме любви, есть еще и предрассудки. Говоря мне «помни» и подчеркнув это слово, ты как будто делаешь условия, на коих отдаешься мне. Наташа, ты высока, как ангел, брось этот вздор; я знаю, тебя не я выбрал, бог выбрал тебя мне. Помни и ты, что та, которую я избрал себе, та, которая превзошла даже идеал, созданный моей мечтой, должна быть выше существ простых. — Но поцелуй любви пусть помирит нас; я понимаю, что может иногда набежать грустная минута на душу, и тогда она издает грустные звуки, как порванная струна арфы.
Вот что надобно сделать нам, во-первых: теперь я почти в открытой ссоре с княгиней; надобное ней поладить, а то как же мы будем видеться? Нельзя ли как-нибудь, чтоб она мне написала хоть строку в папенькином письме, и тогда я буду к ней писать и мы помиримся.
Ты пишешь мои слова, что любовь испортит мою будущность, — я теперь другого мнения, и вспомни, что я писал прошлый раз; я всеми силами хотел оттолкнуть мысль любви и потому говорил это. Я не искал тебя, провидение указало; будем же уверены в благости намерений Его. Будущность нельзя испортить любовью. Да и кто же смеет выкликать себе высокую будущность — и тут подлежит отдаться провидению.
Твой навеки
А. Герцен.
13 апре<ля>.
Нашей Emilie искренний дружеский поклон — все собирался к ней писать и не успел, но скоро исправлюсь. Пиши всякий раз об ней. — Целую тебя, твой
Александр Герцен.
На обороте: Наташе.
Примечания
Печатается по автографу (ЛБ). Впервые опубликовано: РМ, 1893, № 6, стр. 5 — 7. На автографе пометы Герцена: «65» и Н. А. Захарьиной: «Пятница, апреля 24-е».
После слов: «моего бытия» (стр. 74, строка 16) зачеркнуто: «как это справедливо».
— 31 марта 1836 г. (Изд. Павл., стр. 77 — 78).
Ты плакала, читая, что любовь сделалась нравственным началом моего бытия... — См. письмо Герцена от 12 февраля 1836 г. и ответ Н. А. Захарьиной от 22 февраля (Изд. Павл., стр. 67 — 68), а также ее письмо от 3 марта (там же, стр. 72).
... откуда этот тягостный, горький звук из души твоей... — 29 марта Н. А. Захарьина писала Герцену: «Вчера была у меня маменька. Мы долго были одни. Она говорила мне много, много; она боится тебя за меня. Успокой ее, мой друг. Другим можно образования?.. Не брани за эти слова! Ты знаешь меня только по письмам. Что мудрого, что О<гарев> любит Рославлеву! Она старее его, не хороша собою, зато какие глубокие познания, какая блестящая образованность заменяют в ней лета и красоту!.. Она всегда его поймет, он на все <гарев>, как ты любим, отдана ли ему так и вся жизнь, и вся душа? <...> Нет, нет, пусть боятся другие, а я люблю, люблю тебя: ты мой, я твоя. Только помни, Александр, что у твоей Наташи, Кроме любви, нет ничего. Помни, это тебе говорю я...» (там же, стр. 78).
— Наталья Александровна отвечала Герцену: «Не могу придумать, каким бы образом сделать, чтоб тебе написала к<нягиня>. Этого никогда не будет, за это отвечаю. Она теперь очень редко бывает у папеньки и каждый раз ссорится и почти все за меня; он на моей стороне. Нет, придумай другое средство, это невозможно» (там же, стр. 85).
... любовь испортит мою будущность... — Н. А. Захарьина цитировала следующие строки из не дошедшего до нас письма к ней Герцена: «Любовь испортит мою будущность, а моя будущность мне не принадлежит» (там же, стр. 78).
... что я писал прошлый раз... — В письме от 26 марта 1836 г. Ответ Н. А. Захарьиной от 23 — 28 апреля 1836 г. — стр. 84 — 87.