87. Н. А. ЗАХАРЬИНОЙ
10—11 декабря 1836 г. Вятка.
1836. Декабря 10. Вятка.
Я тебе обещал ответ, и вот начало его. Нет, ты не хотела вникнуть в глубокое страдание моей души; я писал в минуты грусти и унижения — но голос был верен, я не лгал на себя. Я понимаю свою силу, свои достоинства и понимаю, что с ними я я должен бы был быть гораздо выше; но еще к собственной силе прибавилась сила небесная, опора священная — твоя любовь. И я пал! Как же ничтожна моя твердость. Это правда, я тотчас образумился — но не я, а любовь твоя сделала это — клянусь тебе, — а ты говоришь, что свела меня на землю, и бог знает что за выражения в твоем последнем письме — ты, не жалея меня, писала их. Но я не сержусь, вот тебе рука моя, и это — заслуженное наказание; всеми этими ударами я искупаю себя. — Я требую справедливости, Наташа, справедливости и более ничего. Я тебе говорю, проникнутый любовью и восторгом, — ты высока, ты ангел — и готов запечатлеть эти слова кровью, и душой, и вечностью. Ты отвергаешь их и отчасти из самолюбия (прости мне) подчиняешь себя мне, для того чтоб придать еще более своему избранному, и требуешь, чтоб я согласился, чтоб я ни слова против этого. Я тебе говорю: вот моя душа, сломанная и запятнанная — но она сильна любовью к тебе; вот преступление, которое оставило на ней след, — а ты отвечаешь: все это вздор, я не хочу, чтоб на твоей душе были пятна, и, следственно, отбрось угрызения совести и считай себя за серафима. Рассуди, где тут справедливость. Твоя гордость не хочет согласиться, что на мне могут быть пятна, ибо согласиться с этим — согласиться с своей ошибкой; чтоб доказать тебе это, я сошлюсь на то место твоего письма, где ты меня уверяешь, что поступок с М<едведевой> потому не преступление, что, может, провидение нарочно так устроило. На это ответ скор. Может; но вспомни евангелие, там сказано: по писанию пророков, сыну человеческому быть предану, «но горе тому, кто его предаст, лучше б не родиться ему». — Где в моих письмах ты находишь унижение? Я тебе говорю: веди меня, и повторяю еще сто раз: веди, — не к славе, не к деятельности, не к поприщу, туда найду я сам дорогу, ежели она только проложена для меня; нет, дело о небе, дело о той святой обители чистых душ, куда я сам не попаду без тебя, на которую я даже не обращал внимания прежде любви к тебе. С 13 лет, говоришь ты, вел я тебя в обетованную землю — но знаешь ли, что Моисей, который вел израильтян, умер в пустыне, ибо был не достоин взойти туда. Однако вел, — итак, тот, кто ведет, не всегда выше того, которого ведет. Наконец, ты говоришь: «Может, причиною всему этому я». Да, без всякого сомнения, ты; не будь тебя, никогда светлые, высокие мысли нравственности не посетили бы моей души. Чего же ты испугалась этого? Я тебе писал: самолюбие и гордость — вот были основы моей жизни до любви, а от этих мертвых земных начал мудрено было дойти до идеи нравственной. Ты, ты, ангел, причиною тому, что я не могу выносить пятна на душе...
Благодарю за совет обдумать, не показалось ли мне, что ты мой идеал, не ошибся ли я в тебе, — и на это посвятить хоть год. Благодарю! Но воспользоваться советом не могу. Идея любви есть идея жизни во мне. Совершенно возвратиться я не могу, я твой — не могу; даже лишение жизни, не знаю, представило ли бы возможность идти назад и холодно разобрать, ты ли идеал мой, или мне тобою. И я говорил тебе много раз, что ты меня идеализируешь, но никогда не говорил: «Иди назад, оставь меня». Я не мог этого сказать — ибо знаю, что ты не можешь уже воротиться. Я тебе говорил: «Вот душа моя, в ней море огня, в ней море энергии, любви и поэзии для тебя — но есть в ней и пропасти, есть в ней и черное, знай это вперед и не удивись, что увидишь эти привидения после». Наташа! Наташа! Горе было бы тому, кто осмелился бы мою любовь назвать показавшеюся мечтою, горе ему; одной тебе прощаю я всё, даже это. — И желанье смерти явилось у тебя вслед за советом. — Труден крест, который ты взяла, отдавшись мне, и ты говоришь, едва испытав его тягость: лучше умереть и бросить, покинуть Александра его участи, его бурным страстям, и людям, и толпе!..
Ну, довольно об этом. Будь уверена, ангел мой, что ни тени неудовольствия, ни тени досады не осталось у меня. Ты все-таки останешься моя путеводная звезда, моя награда за все страдания, моя святая, мое божество. О Наташа! сколько принесла ты мне с своей любовью, это видит один бог. — Правда, разлука разливает что-то мрачное по моей душе, я утомлен — но ты требуешь твердости. — Кончено, сделаю все, но ежели иногда звук грусти и печали вырвется из души и невольно дойдет до тебя в письме, вздохни вместе и вспомни, что и твой Александр — человек.
Декабря 11.
Ты пишешь, что ты лампадка, зажженная перед моим образом. Я всегда дивился глубокой поэзии твоих мыслей — и это так же прелестно, как Солнце и Звездочка, и еще вернее. Икона свята — но она не имеет света. Лампадка для иконы — меньше, нежели икона, но она-то освещает ее, она-то сносит свет, небесное — земному, телесному веществу иконы. Ты поэт, ангел мой, и любовь научила тебя этим песнопениям, исполненным истины и глубины, которые раздаются на каждой строке твоих писем.
Ты мечтаешь о Юге — я тебе покажу благодатную землю и яхонтовое небо Италии. Наша жизнь не пойдет тащиться скучно и вседневно, нет, я осуществлю жизнь полную, артистическую, жизнь совсем на других основаниях. Пришлю тебе на память итальянские картинки, может, по этой тяжелой почте.
(ЛБ). Впервые опубликовано: НС, 4, стр. 114 — 117. Помета Герцена на автографе: «109».
Продолжение ответа на письма Н. А. Захарьиной от 7 — 16 и 17 — 22 ноября 1836 г. (см. комментарий к предыдущему письму).
— Герцен имеет в виду строки из письма от 7 ноября: «... с каким восторгом, с какою верою прибегаю я к твоему образу, к твоим письмам, они тоже образ твоей души. Как я отдыхаю тут, как забываю все земное и горькое и как наполняюсь светом, святостью! Тут я перед тобою, как лампада перед Спасителем» стр. 173).
Ты мечтаешь о Юге... — Отклик на строки от 12 ноября: «Ведь это странно, мой ангел, я никак не могу вообразить себя и тебя дома на севере. Посмотри, серое небо, все одето в белый саван, как мертвец, у всех посиневшие губы, так холодно... О, нет, нет, не оставляй меня здесь!» (там же, стр. 177).
— Посланные Герценом «итальянские картинки», т. е. виды Италии, неизвестны. В дальнейших письмах Натальи Александровны содержатся упоминания о полученных ею картинках.
Ответ Н. А. Захарьиной от 22 — 31 декабря 1836 г. (на это и предыдущее письмо) — — 205.