132. Г. ГЕРВЕГУ
21 (9) декабря 1849 г. Цюрих.
21 décembre 1849. Zürich.
Je n’ai pas écrit hier, parce que la poste part à 41/2 ès midi pour Berne, et nous arrivâmes vers les 5. Mon arrivée a été sous les meilleurs auspices du monde, j’ai rencontré toute la petite famille prête à aller à un examen où Colas devait figurer... et je restai seul avec les voyageurs dans le Obernschöngrünschneebedecktberg, mais dans un quart d’heure la force publique envahit l’appartement, c’était une députation qui a reçu ordre du directeur de m’emmener vif ou mort à l’examen. Vous connaissez mes idées sur la mort, je lui déclare donc que si l’аlternative est telle — je suis à ses ordres; alors ils me menèrent dans un désert de neige jusqu’au cou, dans un salon très bien éclairé pour les aveugles qui jouaient la flûte et touchaient le cœur et le piano, on leur démontrait la chaleur palpable — i! faisait au moins 45 degrés de Réaumur. — Cela n’est pas tout... moi en habit de voyage, paletot vert de grenouille à l’extérieur, Cognac de la Couronne au dedans... on me mène dans un cercle d’aristocrates, dont le plus jeune lisait un compte-rendu qu’il a commencé par ces mots: «Voilà pour la quarantième fois que j’ai l’honneur...» A chaque année il perdait une dent — cela a beaucoup augmenté à l’agrément.
On me fait asseoir entre ces monarques assemblés, qui vinrent encore une fois s’étonner de leur philantropie et pleurer sur leurs vertus sans exemple. La salle fut bientôt hermétiquement fermée — la chaleur redoubla, et une retraite à la Xénophon — il n’y avait pas même à rêver. J’étais désolé de n’avoir pas mangé ce jour une quantité de radis, comme nous le faisions, la nature me refusait des moyens equivalents — etc., etc., etc.
Colas a été admirable, il m’a touché jusqu’aux larmes, il parlera, il parlera... figurez-vous qu’à présent il connaît déjà les noms de toutes les choses qu’il voit tous les jours.
ésent parlons affaires.
J’ai rencontré plus de résignation chez ma mère que je ne l’avais era. Mais l’affaire reste dans la plénitude de ses ténèbres. Le chargé d’affaires écrit que la lettre de change de Goloch<wastoff) est terminée favorablement, mais qu’il ne pense pas à l’utilité de l’autre (Ogar<eff >), parce que les affaires de madame sont dans le même état, que celles de son fils. En outre, il parle de la difficulté et du peu de sûreté d’envoyer des documents par la poste. Cette dernière phrase me fait penser à une défense de nous envoyer par la poste de l’argent et autre chose pécun<iaire>; cela s’est vu — par ex<emple> avec Bakounine.
Voilà ma résolution suprême.
ès demain pour Berne avec ma mère, je reparlerai de toutes les affaires avec vous, je repartirai un jour après pour Paris. Je tâcherai d’avoir un payement sur le billet et une acceptation d’une lettre de change. — Je reviendrai dans une huitaine, je m’arrêterai chez Emma, si olle ne me chasse pas. L’affaire sera mise au clair.
_____
Une lettre énergique est partie pour mon frère, c’est le commencement.
Ma mère possède un Taufschein tout en règle et délivré en 1823, le 2 avril. «Henriette-Louisa. Eltern: Gottlob Friedrich Haag, Rent-Kammer Secretarius. Frau Wilhelmina Erpfin. Geb<oren> 27 Juni 1795, Stuttgart».
21 декабря 1849 г. Цюрих.
1/2 пополудни, а мы приехали около 5 часов. Приехал я в самый удачный момент: я застал все маленькое семейство в сборах на экзамен, где должен был выступать Коля. Я остался один с путешественниками на высоко-свеже-снего-засыпанном Красногорье, но через четверть часа в комнату ворвалась толпа народа: это была делегация, получившая от директора предписание доставить меня живым или мертвым на экзамен. Вам известно мое отношение к смерти, поэтому я тотчас заявил, что если так ставится вопрос, то я в их распоряжении. Тогда они потащили меня через снежную пустыню, по горло в снегу, и ввели в зал, очень хорошо освещенный для слепых, которые играли там на флейте, на струнах сердца и фортепьяно. Им выражали горячее одобрение самым ощутимым образом — в комнате было по меньшей мере 45 градусов по Реомюру. — Но это еще не всё... Меня, как я был, в дорожном платье, в пальто зеленого лягушачьего цвета — снаружи, и с коньяком гостиницы Курон — внутри, затащили в кружок каких-то аристократов, самый молодой из которых читал отчет, начав его словами; «Вот уже в сороковой раз я имею » Каждый год он терял по зубу, что усугубляло удовольствие.
Меня усадили среди всех этих повелителей, которые явились сюда, чтобы еще раз подивиться собственному человеколюбию и пролить слезу над своими беспримерными добродетелями. Вскоре зал был герметически закупорен, жара усилилась вдвое, а об отступлении на манер Ксенофонта нечего было и мечтать. Я был в отчаянии, что не съел в этот вечер хоть немного редиса, как мы это обычно делали, а природа отказала мне в равноценных средствах, и т. д., и т. д.
Коля был восхитителен, он меня тронул до слез. Он будет говорить, будет говорить... представьте себе, он уже знает названия всех окружающих предметов.
Я и не ожидал от моей матери такой уступчивости, но дело по-прежнему покрыто беспросветным мраком. Поверенный пишет, что дело с векселем Голох<вастова> закончилось благоприятно, но он не верит в пригодность другого векселя (Огар<ева>), потому что дела матери в том же состоянии, что и дела сына. Кроме того, он пишет о затруднительности и ненадежности пересылки по почте. Последняя фраза наводит меня на мысль, что пересылка нам по почте денег и иных ценностей запрещена, — так было, напр<имер>, с Бакуниным.
Завтра или послезавтра мы с моей матерью выедем в Берн, я переговорю с вами обо всех делах, а на следующий день отправлюсь дальше, в Париж. Постараюсь получить деньги под билет и акцептировать вексель. Вернусь через неделю; я остановлюсь у Эммы, если не прогонит. И в дело будет внесена ясность.
_____
Послал брату решительное письмо — начало положено.
«Генриетта-Луиза, Родители: Готтлоб Фридрих Гааг, секретарь казенной палаты. Госпожа Вильгельмина Эрпфин. Род<илась> 27 июня 1795 г. в Штутгарте».
Примечания
Печатается по фотокопии с автографа, хранящегося в ВМ. Впервые опубликовано: ЛН, —62. В автографе вместо: «paletot vert de grenouille» («пальто зеленовато-лягушечьего цвета») — ранее было: «paletot vert de pomme» («пальто яблочно-зеленого цвета»).
... экзамен, где должен был выступать Коля. — Экзамен в цюрихском училище глухонемых, где учился Коля Герцен. В этот свой приезд в Цюрих Герцен горячо благодарил директора училища Шибеля и делал ему «разные любезности» (X, 160).
... на высоко-свеже-снего-засыпанном Красногорье... —
— Греческий философ Ксенофонт, находившийся на службе у персидского царя Кира, после смерти последнего и вероломного убийства персами греческих военачальников, стал во главе десяти тысяч греческих воинов и умело отступил с ними к Геллеспонту.