144. Г. ГЕРВЕГУ
22 (10) января 1850 г. Париж.
22 janvier 1850. Paris.
Je vous embrasse de tout mon сœur pour votre lettre, cher Georges; je l’ai lue, relue, oui, oui, nous restons, nous resterons cе que nous sommes — amis... bessons. — Je le jure!
Rien n’est décidé par moi, rien n’est rompu entre nous… une maladie terrible a traversé nos cœurs, nous avons beaucoup souffert, mais les forces reviennent, mais il fait plus clair... A bas la maladie, et vive la santé!
Une seule chose doit vous paraître étrange — je m’eu veux vous l’expliquer — et prenez cela pour le plus grand témoignage de mon amour pour vous, parce que ordinairement j’aime beaucoup mieux me taire que de parler de pareil sujet. — Votre seconde lettre m’a beaucoup chagriné, il у avait une telle injustice dans l’ironie mêmе, que j’en étais blessé. En mêmе temps que je voyais à vue d’œil la désolation, le désespoir d’Emma (vous avez parfaitement tort en disant qu’elle m’a influencé, et quelle autre influence pourrait-elle avoir, que l’influence d’un fait, qu’on voit et qu’on accepte parce qu’il est vrai) — par lequel je vous voyais emporté comme par je ne sais quel «bufera infernale» — à vous détruire au nom de l’amour. En mêmе temps toute la correspondance de ma femme avait un caractère d’aigreur, qui me faisait tressaillir au commencement et répondre avec aigreur aussi.
Cela devait prendre une fin — je proposal à Natalie de venir à Paris, elle seule — c’était nécessaire pour moi. Enfin, sacré Dieu, croyez le moi, puisque je vous le dis. — Au lieu de cela elle vient avec les enfants; je n’ai pas voulu m’opposer à cela; d’autant plus que je suis amoureux de Tata. Mais cela a extrêmement compliqué l’affaire.
Restons jusqu’au mois de mars ou même d’avril séparés (si rien de bon ne nous ramène au № 9).
Cher Georges, ne vous trompez pas sur mon compte; non, vous n’avez pas mal placé votre sympathie, — mais je ne supporte pas quelques côtés de votre caractère. — Mi perdoni!
Si ma femme est encore à Zurich — je vous engage de venir avec elle à Mulhouse, même plus loin — pour avoir une entrevue, comme les deux empereurs dont le roi de Prusse faisait partie à Tilsitt. Invitez Emma de venir là (ensuite vous pouvez vous quitter pour l’accuser d’abstention). Qu’en pensez-vous, dites donc?
Eh bien, si cette lettre vous trouve <à> Berne ou autre part, je propose encore de venir vous voir où vous voulez, sans sortir de la France. Vous avez raison en disant qu’une heure d’entretien, rien qu’une heure. L’homme peut écrire seulement des généralités — et sur les généralités tout le monde est d’accord.
épondez-moi tout de suite. Laissez votre boudisme contre Emma, dites-lui quelques mots, pour ne pas donner à vos amis l’exemple de férocité, qu’ils peuvent employer contre vous. Et engagez-nous à venir à Mulhouse (je n’attends que la première réponse de Péters<bourg>.)
N’avez-vous pas de honte à penser que moi, je reste pour Paris...
J’ai plus que jamais d’espérance, pardonnez-moi toutes les paroles et pensées qui ont pu vous blesser — tout cela allait d’une bonne source, je vous le jure! — Vous avez raison, la vie n’est pas si simple comme on le pense. Répondez tout de suite.
Нa обороте: Милостивому государю Егору Федоровичу Гервегу. Для скорой доставки.
Перевод
22 января 1850 г. Париж.
От всего сердца обнимаю вас, дорогой Георг, за ваше письмо; я читал и перечитывал его, да, да, мы остаемся, мы останемся тем, что мы есть, — мы друзья... близнецы. Клянусь!
Я ничего не решил, между нами ничто не оборвано... Сердца наши переболели страшной болезнью, мы много перестрадали, но силы возвращаются, стало светлее... Долой же болезнь, и да здравствует здоровье!
Одно только должно показаться вам странным — сейчас объяснюсь, и примите это за самое большое доказательство моей к вам любви, ибо я обычно предпочитаю молчать нежели говорить на такие темы. — Ваше второе письмо меня очень огорчило, уже самый иронический тон его был так несправедлив, что я почувствовал себя оскорбленным. В то же время я воочию видел всю растерянность и отчаяние Эммы (вы совершенно неправы, утверждая, будто она оказывала на меня воздействие; какое воздействие могла она оказывать, кроме воздействия фактом, который видишь и принимаешь, потому что он достоверен) и видел, как это отчаяние, словно «bufera infernale», вас влекло к гибели во имя любви. В то же время во всех письмах моей жены чувствовалась какая-то горечь, вначале вызывавшая у меня содрогание и заставлявшая меня, в свою очередь, отвечать с горечью.
одной — для меня это было необходимо. И поверьте же, черт побери, что это так, раз я это говорю. Вместо того она приезжает с детьми; я не стал возражать, тем более что влюблен в Тату. Но это крайне осложнило дело.
Поживем до марта или даже до апреля врозь (если только какое-нибудь счастливое обстоятельство не вернет нас в дом номер 9).
Дорогой Георг, не судите обо мне превратно. Нет, вы отдали свою привязанность не плохому человеку, но я не выношу некоторых черт вашего характера. — Mi perdoni![208]
туда же и Эмму (а потом вы можете расстаться и обвинять ее в несговорчивости). Что вы об этом думаете? Отвечайте.
Итак, если настоящее письмо застанет вас <в> Берне или еще где-либо, я мог бы также приехать повидаться с вами в любое место, куда захотите, но только в пределах Франции. Вы правы, говоря, что достаточно одного часа беседы. Писать человек может лишь общими местами, а общие места ни у кого не вызывают разногласия.
Отвечайте немедленно. Перестаньте на Эмму, напишите ей несколько слов, чтобы не подавать вашим друзьям примера свирепости, которую они могли бы обратить против вас. И пригласите нас приехать в Мюльгаузен (я дожидаюсь только первого ответа из Петер<бурга>).
Не стыдно ли вам думать, что я остаюсь здесь Парижа ради...
Я исполнен надежды, как никогда. Простите мне все слова и мысли, которые могли вас обидеть. Все это — из лучших побуждений, клянусь вам. — Вы правы — жизнь не так проста, как думают. Отвечайте немедленно.
На обороте:
Примечания
Печатается по фотокопии с автографа, хранящегося в ВМ. Впервые опубликовано: ЛН, т. 64, стр. 81—82.
«суббота», и, по-видимому, написанное 19 января 1850 г. (Л XlV, 40—43).
... мы остаемся, мы останемся тем, что мы есть, — мы друзья... близнецы. — Отклик на слова Гервега: «Вы заставляете меня пройти через жестокое испытание! О такой ли дружбе мы говорили и мечтали, о дружбе, которая должна быть несколько выше повседневной дружбы филистеров и других пресмыкающихся? <...> Последнее убежище, которое мы думали найти в нашей близости, в нашей общей деятельности, в этом маленьком кругу, который я надеялся увидеть скоро в полном составе, — неужто все, все должно рушиться? О, изменник, дорогой изменник! <...> Все ли еще я ваш близнец?..»
Ваше второе письмо меня очень огорчило... — См. выше комментарий к письму 143.
...вы совершенно не правы, утверждая будто она оказывала на меня воздействие... — Гервег писал в своем письме: «... я, несмотря на всю свою любовь, не смогу быть ничем для Эммы. Я умоляю ее оставить меня одного. Где? Я сам не знаю! Она причинила мне слишком много зла, она была слишком ко мне несправедлива, она слишком многое у меня отняла, и если только она одна в состоянии меня утешить, я предпочитаю оставаться на положении больного, подобно вам, и сам против себя свирепствовать...»
«bufera infernalе»... — «Адский вихрь» (итал.) — выражение из «Ада» Данте.
... — О своей переписке с женой в этот период Герцен рассказывает в «Былом и думах, цитируя некоторые из ее несохранившихся писем (X, 254—255).
Я предложил Натали приехать в Париж... — Это письмо Герцена неизвестно. Н. А. Герцен приехала в Париж 26 января 1850 г.
...прошу вас сопровождать ее до Мюльгаузена или даже дальше... —
...как у двух императоров в Тильзите, где присутствовал и король прусский. — Герцен имеет в виду историческое свидание Наполеона I и Александра I в Тильзите 25 июня 1807 г.
Вы правы, говоря, что достаточно часа беседы... — Гервег писал в своем письме: «О! если бы я мог с вами! <...> По-прежнему ненавидите ли вы разговор, который длится только два часа?»
Перестаньте дуться на Эмму... — Каламбур. Во французском подлиннике буквально: «бросьте ваш буддизм» («bouder» — «дуться»).
Не стыдно ли вам думать, что я остаюсь здесь Парижа ради... — Отклик на слова Гервега: «Вы как раз дождались, когда меня выгоняют из Парижа; чтобы самим туда переехать! Это недостойно вас, недостойно нашего прошлого. Вы хотели пробыть только 8 дней, самое большее, до получения ответа из Петербурга, но останетесь на 8 месяцев и, вообще, я предчувствую, всегда будете жить, если не в Париже, то там, где меня не будет».
...Егору Федоровичу Гервегу... — Герцен иногда называл Гервега (полное имя которого было Георг-Фридрих-Рудольф-Теодор-Андреас) на русский манер — то Егором (или Георгием) Васильевичем, то Егором Федоровичем.
Ответ Г. Гервега на это и предыдущее письмо, помеченный «суббота» и относящийся к 26 января 1850 г. — см. Л —56. М. К. Лемке ошибочно отнес это письмо Гервега к февралю 1850 г.
— Ред.