145. Г. ГЕРВЕГУ
24 (12) января 1850 г. Париж.
25 janvier 1850. Paris.
Encore une lettre de vous, — soyez persuadé que tout le trouble, toute la confusion qui pesait sur nous — s’en va. Nous tous, je crois, nous avons contributé à compliquer les choses simples, personne n’est fautif, tout le monde est fautif.
âté, — quel démon m’a poussé à m’exprimer comme je l’ai fait (remarquez que du fond je ne rétracte pas un mot), quel autre vous a poussé — à écrire votre seconde lettre et quel démon № 3 a suggéré des réponses tranchantes à froid à ma femme? — J’étais avant l’arrivée ici dans un état d’irritation, j’étais profondément indigné, voyant Emma sangloter une soirée entière (dites tout ce que vous voulez, mais on pardonne beaucoup à un amour pareil), je comprenais que c’était si facile pour vous de laisser la paix et la tranquillité dans son âme. Eh bien, je vous ai écrit ma lettre. Comment pouvez-vous dire qu’il у avait influence, qu’elle fit tout cela — indigne supposition, cher Georges, pour nous tous. — Ma lettre a fait un mauvais effet. Les lettres de ma femme (je n’aurais jamais consenti à dire cela même à vous, mais je le dis parce que sans cela vous ne parviendrez jamais à voir clair dans l’affaire et vous continuerez à me nommer traître, inconstant, et parisophile, c’est le plus grand témoignage de mon amitié pour vous) portaient au commencement tant soit peu ce caractère que nous avions appelé en plaisantant Caligulien (je vis après qu’elle ne sentait pas même tout le mal qu’elle me faisait), — j’étais malade, offensé, j’écumais de rage, — tout cela se reproduisit dans les lettres; votre troisième lettre a commencé ma guérison. — Et à présent je sens de nouveau force et clarté, et je vous tends la main et le cœur. Ne m’en voulez pas, je vous assure que j’ai beaucoup souffert tout ce temps. Figurez-vous que je ne sortais presque jamais de la chambre, que je ne faisais absolument rien. — Non, l’avenir nous revient — jusqu’à présent nous nous avion à present, sortant de ce purgatoire, nous avous évalué ce que nous coûtons. — Il faut anéantir, lorsque nous nous verrons, mêmе les lettres de ce temps triste, venimeux; il у avait des moments où je m’entraînais hors des limites, maudit soit le document qui garde la trace de ces faiblesses, — je ferai de mêmе avec la 2e lettre.
A présent je veux vous proposer une nouvelle combinaison. Au lieu de la Suisse, le Sud de la France — j’ai pris des renseignements, il n’y a pas de doute qu’on pourrait aller aux îles d’H<yères> etc. — Lorsque nous on serons là, je vous écrirai comment et quoi. Bord de la mer, climat et pas de Suisse — c’était votre désir. Ecrivez-moi sur cela.
Mais... voilà le mais il faut donc finir avec la guerre civile avec Emma. — Ecrivez que vous voulez rester quelque temps seul, ou tout ce que vous voulez. Mais en me chargeant de ces commissions, vous empirez la chose. Avec tout mon talent, il m’est impossible de faire accepter un intermédiaire, cela l’offense, l’humiliе et elle a parfaitement <raison>. Sacré nom de Dieu, laissez donc toutes les tyrannies: qu’a-t-elle fait au fond, — elle a parlé dans des moments de rage, eh bien cela équivaut à ce que vous ne lui aviez pas parlé. No rendez pas la vie difficile, elle est difficile per se.
Répondez-moi de suite à cette lettre, je vous l’envoie le 24, elle viendra à Zurich le 27, à Berne si vous у êtes le 28... 28 + 3 = 31 janvier.
Emma veut vous écrire. Ne soyez pas Caracalla — et je vous assure,
Ça ira!
Ça ira!
La dissolution la plus complète, le chaos le plus chaos règne ici. Lisez la les 1 Paris — et vous verrez. Adieu, cher ami, et soyez sceptique en tout:
<arheit>,
... an des Mondes <Licht>,
à mon amitié (quand-mêmе) nicht.
Emma me dit qu’elle ne peut pas écrire, — elle est vraiment trop souffrante — elle vous invite de venir ici, elle pense qu’une entrevue sauvera tout, vous pourriez vous loger rue Neuve des Augustins, elle attend une réponse avec la première poste. suisse pas difficile.
На обороте: Monsieur Georges Herwegh à Zürich.
En cas de départ envoyer à m-r, là où il est, sans délai.
24 января 1850 г. Париж.
Снова письмо от вас; поверьте, и тревога, и разлад, которые угнетали нас, исчезнут. Мы все, я думаю, способствовали усложнению простых вещей, никто в отдельности не виноват, виноваты все.
Все испортила переписка, — какой злой дух подстрекнул меня писать в таких выражениях (что касается существа 3 внушил моей жене столь резкие и холодные ответы? Перед моим приездом сюда я был в состоянии крайнего раздражения, а когда Эмма прорыдала весь вечер (можете говорить что угодно, но такой любви прощают многое), я вознегодовал. Я понимал, как легко было бы вам сохранить в ее душе мир и спокойствие. Вот я и написал вам письмо. Как могли вы сказать, что тут было чье-то воздействие, что это дело ее рук? Это оскорбительное предположение, дорогой Георг, для всех нас. Письмо мое произвело дурное впечатление, а письма моей жены (ни за что не согласился бы признаться в этом даже вам, но говорю потому, что иначе вы никогда не поймете, в чем суть дела, и будете продолжать считать меня предателем, изменником и поклонником Парижа, — это самое веское свидетельство моей дружбы к вам) вначале носили до некоторой степени тот характер, который мы в шутку называли калигулийским (позже я убедился, что она даже не почувствовала всего зла, которое мне причинила); я был измучен, оскорблен, вне себя от бешенства — все это отразилось в письмах. Ваше третье письмо положило начало моему выздоровлению. Теперь я чувствую, что ко мне вернулись силы и ясность ума, и я протягиваю вам руку и раскрываю сердце. Не сердитесь на меня, уверяю вас, я много выстрадал за это время. Представьте себе, что я почти не выходил из комнаты и совсем ничего не делал. — Нет, будущее возвращается нам, — до сих пор мы принадлежали друг другу gratis[209], теперь же, пройдя через это чистилище, мы узнали, чего мы стоим. — Когда мы опять увидимся, нужно будет уничтожить даже письма, написанные в это печальное, отравленное время; были минуты, когда я переходил границы дозволенного, пусть будет проклят тот документ, который хранит следы моей слабости. Я сделаю тоже и со 2-м письмом.
Теперь я хочу предложить вам новый план: вместо Швейцарии — юг Франции, — я все разузнал — конечно, на Ги<ерские> острова и т. д. можно поехать. — Когда дело до этого дойдет, я напишу вам, как и что. Морское побережье, морской климат и никакой Швейцарии — таково было ваше желание. Напишите мне на сей предмет.
Однако... — Напишите ей, что вы хотите побыть некоторое время один, — словом, напишите все, что хотите. Но, давая мне такие поручения, вы только ухудшаете дело. При всем моем таланте я не могу убедить ее допустить посредника, это ее оскорбляет, унижает, и она совершенно <права>. Черт побери, оставьте же ваше тиранство; а что, в сущности, она сделала? Она говорила в минуты гнева, ну что ж, это нисколько не хуже вашего молчания. Не делайте жизнь еще более тяжелой, она тяжела и per se[210].
Ответьте тотчас же на это письмо, я вам отправлю его 24 числа, оно придет в Цюрих 27-го, а в Берн, если вы будете там, 28-го; 28 + 3 = 31 января.
Эмма хочет написать вам. Не будьте же Каракаллой и, уверяю вас,
Ça ira!
Ça ira!
Здесь царствуют полное разложение, и хаос из хаосов. Почитайте «La Presse», передовицы—и вы сами убедитесь. Прощайте, мой друг, и относитесь скептически ко всему:
... an der Sonne Kl<arheit>,
... an des Mondes <Licht>,
но к моей дружбе (невзирая на все) nicht.
— она действительно очень страдает, — она зовет вас сюда и надеется, что встреча все спасет, вы можете остановиться на улице Neuve des Augustin, она ждет ответа с первой почтой. Швейцарские Reiseschein[211] и пр. не представляют затруднения.
На обороте: Господину Георгу Гервегу в Цюрих.
В случае его отъезда переслать безотлагательно туда, где он находится.
Примечания
ВМ. Впервые опубликовано: ЛН, т. 64, стр. 84—86.
Рукопись повреждена: слово «raison» читается предположительно.
«Пишу вам и не знаю еще о чем...», ошибочно датированное М. К. Лемке февралем 1850 г. (Л
Все испортила переписка... — В своем письме Гервег восклицал: «Вы спрашиваете, найдется ли у меня мужество, чтобы сделать опыт новой жизни? Вопрос очень для меня горький, и только безграничная любовь заставляет меня проглотить его. Да, вы — палач, и даже палач прошлых времен, который не довольствуется тем, что просто рубит голову, а вырывает жизнь мучительно долго, жилу за жилой <...> Объясните же мне, что за фанатизм справедливости обуял вас?! И если вы так рассечете меня по частям, удастся ли вам вновь составить меня? Смотрите! Не заплачьте потом, как ребенок, который разбил игрушку, чтобы посмотреть, что у нее внутри. И зачем, зачем так все преувеличивать? К чему эти бесчисленные заключения, которые вы делаете в припадке своего логического бреда? К чему даже выслушивать все эти вымученные сочинительства и признания женщины, справедливо или несправедливо обиженной, вышедшей из себя? Милый, милый друг, зачем так свирепствовать против себя, меня и всех нас? Зачем толкать меня к гибели? — ибо будущее без вас, знайте это, для меня бессмыслица».
...… —
— Речь идет о письме 138.
— Герцен, вероятно, имеет в виду следующие строки из недатированного письма к нему Гервега (написанного около 22 января, накануне отъезда Н. А. Герцен из Цюриха, и начинающегося словами: «Мой дорогой Ландри, Natalie едет завтра...»): «И из ссоры или недоразумения между мной и женой вы делаете повод для разлада между нами двумя? Этим самым вы сделали более серьезным то, что можно было уладить несколькими словами: ведь Эмма принимает ваши слова, как слова святого евангелия, — и вообще можно было бы сразу положить конец всяким излишним излияниям. Что же теперь делать? В душе у меня столько накопилось против Эммы, что я даже не в состояния принудить себя что-либо отвечать ей <...> Да! Я серьезно сердит на Эмму: зачем она стала между нами? В эту минуту я ее просто ненавижу, столько же ненавижу, сколько люблю. Все зашаталось с тех пор, как вы виделись с нею» (Л —47).
…калигулийским... — Под эпитетом «калигулийский» Герцен и Гервег подразумевали, вероятно, необузданную жестокость — отличительное свойство римского императора Калигулы.
...Межуев.— Именем вялого и нерешительного персонажа из «Мертвых душ» Межуева (т. е. Мижуева) Герцен шутливо называл Гервега.
Но, давая мне такие поручения, вы только ухудшаете дело. — Герцен имеет в виду следующие строки из письма Гервега: «Вот мое решение. Если безумство, овладевшее вами и всеми нами, будет продолжаться, я попробую начать новую жизнь, я погребу себя в полном одиночестве. Приготовьте постепенно жену мою к этому решению, — оно весьма, весьма серьезно. Это будет, по крайней мере, на год! Она может делать, что ей угодно, после такого крушения я более неспособен жить в человеческом обществе».
...Каракаллой... — Римский император Каракалла отличался коварством и жестокостью. — В ответном письме Гервег заявлял: «Я не Каракалла, я не хочу подвергать сердце Эммы слишком долгому и мучительному испытанию» (Л
...Ça ira! // Ça ira! — — припев известной революционной песни санкюлотов.
...an der Sonne Kl<arheit> ~ <Licht>... — «... к солнечному свету, к лунному сиянию» — из немецкой песенки для детей.
Ответ Г. Гервега без даты, начинающийся словами «Мой дорогой Александр! Я должен немного собраться с мыслями...» и ошибочно датированный М. К. Лемке мартом 1850 г. — Л —62.
[209] безвозмездно (лат.). — Ред.
[210] сама по себе (лат.).
— Ред.