Герцен А. И. - Огареву Н. П., 3 августа (22 июля) 1847 г.

15. Н. П. ОГАРЕВУ

3 августа (22 июля) 1847 г. Париж.

3 августа 1847. Париж.

в них мне всего более нравится яркое доказательство твоей живой и реальной натуры. — Быть своевременным, уместным, взять именно ту сторону среды, в которой возможен труд, и сделать этот труд существенным — в этом весь характер практического человека. И с этой стороны ты совершенно прав, нападая на Бельтова; ошибка в том, что цель не Бельтов, а необходимость подобного воздействия не на из рук вон сильного человека — но на прекрасного и способного человека. Для того чтоб убедиться в этом, достаточно вспомнить биографии всех знакомых да и наши несколько. При начальных шагах жизни что представлялось на выбор? Доктринерство, всяческий романтизм, — я сделался отчасти доктринером и, может, был бы sehr ausgezeichnet in meinem Fache[28], если б не необходимость уехать в провинцию. Там я сделался романтиком. В действительную жизнь, в действительное спасение вышел я женитьбой, — да ведь и ты женился, однако для тебя это имело совсем иную воспитательную силу. Наконец, литературная (практическая, и очень) деятельность сделалась пока единственной возможной, — дело пошло довольно успешно, хотя я собственно на нее попал 30 лет. Могло совсем иначе быть; да и, без хвастовства, у нас довольно много силы, даже своего рода perseverance[29] и — юркость, да, прошу не смеяться над этим словом, юркость — важная помощь в жизни, да еще способность понимать, страдать — и утешаться. — Но вот здешний ex-Гегель, вот тебе пример противуположный, а долею и Са<зонов> — sui generis[30] романтик — плодовитая бесплодность! К моей второй характеристике знакомых не прибавлю ни йоты, — она верна. — С Георгом я в последнее время очень познакомился, — отчего ты мне никогда не говорил о его жене? Она замечательная женщина.

Они уехали в Бретань, куда и мы на недельку поедем, на берег моря. Георг сделал превосходное замечание насчет твоего protégé (которого я очень уважаю и люблю, насколько такую эгоистически раздражительную натуру любить можно) — что ему отроду в голову не приходило быть человеком и чем-нибудь — он только думал об этом «чём-нибудь» — а оно-то и не удалось. — Я передал очень коротко, а это было лучше и полнее.

Приехал сюда Белинский, в чахотке, он лечился сначала в Зальцбрунне, теперь в maison de santé[31] в Пасси. Худ, слаб, однако доктор подает большую надежду, — Париж его поразил, он говорит, что в первый раз действительность превзошла ожидание, но в maison de s<anté> ему очень скучно, — несмотря на почетное соседство Теста — арестанта из министров. Вероятно, и ты сколько-нибудь следишь за здешними сплетнями и делами — Жирарден, Кюбьер и пр., только в «Jour<nal> des Débats» все переврано, читай хоть «Presse» или «Allgemeine Zeit<ung>», что ли. Галахов уехал в Бокар, больной, повредил себе глупым лечением холодной водой и уехал лечиться куда-то в Германию, оттуда он прямо домой, т. е. в Москву. — Жена его очень почтенная особа. Я не помню, писал ли я тебе прошлый раз или нет, что у меня живет повар, который тебя знает — Co<n>stantino Gregorio из Bagni di Lucca, где он жил у М-mе Кене, — эта встреча стоит встречи Белинского с Тестом.

Ты все хочешь, чтоб мы тебе писали о наших впечатлениях и пр., т. е. именно о том, о чем я не напишу, да, между прочим, все это очень легко догадаться, гораздо легче, нежели о твоих впечатлениях и о твоем житье-бытье хозяино-помещичьем. Для того, впрочем, чтоб сколько-нибудь удовлетворить, я пошлю в «Совр<еменник>» письма три или четыре. Там по крайней мере смешная сторона впечатлений.

Московскими я всеми недоволен: есть предел всему, и если их молчание не просто холодное невнимание, то по крайней мере уродство. Распущенность и распущенность (в которой нас так усердно обвиняли), т. е. то самое свойство, которое заставило или, лучше, не остановило Гран<овского> снова сыграть патетическую сцену с Шевыр<евым> и Хомяк<овым>, что, хотя было и в мае месяце, но я теперь только что услышал.

<ексея> Ал<ексеевича>, я жду его и буду рад, хотя тоже смотрю как на... как на Бельтова в своем роде, сломившегося, и оправдываю вполне, — и все же должен это неразвитие принять за факт — за факт, который ставит навеки преграду.

Будь здоров.

Огарев, что бы тебе завести переписку и даже выписать к себе на время Астракова, он отличный агроном и, сверх того, агроном-прогрессист, он мог бы много сделать пользы — даже и заводу, ибо механик велий; подумай об этом.

Рукой Н. А. Герцен:

Твои письма имеют такое действие, как будто, сидя долго в душной мрачной комнате, вдруг отворишь окно — светло, чистый воздух, живо, да, живо в самом деле, а не так, как плелося в мыслях, пока лежал в креслах, в лени, в полудремоте; выглянув в окно — хочется умыться, одеться и идти — куда не знаю, только идти! идти!.. и верится, что будет хорошо, больше чем хорошо, что будешь делать — и силы расправляются, как крылья у птицы, когда она хочет лететь. Да, друг, нам жить тяжело. И хорошо жить нам, друг! Я бы тебе написала многое, что я чувствую и думаю, если б это не было написано в твоем письме ко мне, мне смешно иногда читать, как можно до такой степени сходно понимать и ощущать иное. Я уж, кажется, раз просила тебя не обижаться этим, — надеюсь, ты исполнишь мою просьбу?

Федоровну привезем, потому что, верно, и Федя будет в этой школе? — Саша учится здесь гимнастике, а тогда уж не надо будет — возле лес и река есть? Заводи же поскорей школу, а я здесь научуся поскорей, да мы выпишем туда и Гр<ановского> преподавать историю, твоего и нашего состояния вместе достанет, чтоб учредить все и содержать всех хорошо, только вина не будем выписывать много, да вино и заниматься будет мешать. Составь выбор книг, мы запасемся здесь чем нужно... и вырастет юное поколенье, и будет жить, мы состаримся, умрем и будем жить в них. А похоронят нас в твоей деревне. Большие люди — как дети, которые заиграются до того куклой, что воображают ее живою, а она из тряпочек; да только моя кукла не из тряпочек, а не жива она оттого, что холодно.

Рукой М. Ф. Корш:

Благодарю, благодарю и благодарю, и скоро напишу; а покуда жму крепкo вашу руку.

М. К.

Примечания

Печатается по автографу Впервые опубликовано: ГМ, 1913, № 7, стр. 194—196.

Ответ на письмо Огарева от 8—9 июля (26—27 июня) 1847 г. (см. ЛН, т. 61, стр. 764—769). В этом письме, как и в двух предыдущих, Огарев с удовлетворением писал о своем переходе к практической деятельности — занятиям сельским хозяйством.

 — Огарев в своем письме приводил детальные экономические расчеты, связанные с намеченной им заменою барщинного хозяйства фермерским.

... ты совершенно прав, нападая на Бельтова ~ но на прекрасного и способного человека. — Огарев писал: «Перечитал я вчера «Кто виноват?» Эта повесть на меня всегда производит сильное впечатление, она слишком близка. А знаешь ли что, Герцен? Ведь метил ты Бельтова поставить очень высоко. А между тем Бельтов — durch und durch <насквозь> ложное лицо. Бельтов — романтик и pseudo-сильный человек, хотя все-таки высокий человек. Бельтов — больной человек. Иначе он бы рассчитывал свою силу и объект деятельности и нашел бы среду, где бы мог развернуть ее. Хватание за разные предметы без порядка — признак романтического брожения. Я думаю, неуменье отыскать самого себя в мире приогромном чувстве самобытности составляет последний фазис нашего романтизма» (ЛН

... здешний ex-Гегель... — Вероятно, имеется в виду М. Бакунин, живший в то время в Париже.

... в Бретань, куда и мы на недельку поедем, на берег моря. — Поездка в Бретань, о которой говорится и в письме 12, не состоялась. Герцен с женой и сыном Сашей предприняли вскоре поездку в Гавр.

ége ~ и не удалось. — Речь идет, вероятно, о И. И. Сазонове. «Все же ты не довольно оцениваешь Сазонова)», — писал Огарев Герцену 19 (7) июня 1847 г. (ЛН, т. 61, стр. 764). «Не обманывайся внешностью Саз<онова> и протягивай ему руку. Он, право, свежий и сильный человек», — убеждал Огарев Н. А. Герцен в письме от 8—9 июля (26—27 июня). Итоговую оценку личности и деятельности Н. И. Сазонова Герцен дал в главке «Русские тени» части пятой «Былого и дум»(Х, 315—333).

Приехал сюда Белинский... — Белинский жил в Париже с 29 июля до 23 сентября 1847 г., часто встречаясь с Герценом.

 — Пригород Парижа.

... Кюбьер... — См. о нем «Письма из Франции и Италии» — V, 310.

Ты все хочешь, чтоб мы тебе писали о наших впечатлениях... — Уклончивый ответ Герцена объясняется естественным опасением, что письмо подвергнется в России перлюстрации.

...я пошлю в «Совр<еменник>» письма три или четыре. — Четыре «Письма из Avenue Marigny» были напечатаны в №№ 10—11 «Современника » за 1847 г.

Распущенность и распущенность ~ только что услышал. — Речь идет о чрезмерной уступчивости Грановского по отношению к славянофилам на обеде, данном в мае 1847 г. Шевыреву по случаю окончания его публичных лекций. В письме из Москвы от 14 мая В. П. Боткин сообщал в Париж П. В. Анненкову (очевидно, показавшему письмо Герцену), что на этом обеде «Аксаков сводил Грановского и Хомякова для их взаимного примирения, которое состоялось, как и все внешние примирения, из приличия» («П. В. Анненков и его друзья», 1892, стр. 538). О резкой полемике между Хомяковым и Грановским перед этим «примирением» см. комментарий к письму 11. Говоря о распущенности, «в которой нас так усердно обвиняли», Герцен имеет в виду, очевидно, многократные упреки и обвинения, исходившие от Грановского по адресу Огарева. Так, Грановский писал Н. Г. Фролову 17 октября 1845 г. об Огареве: «Как много природа и судьба дали этому человеку, и что он сделал из этих даров. Жизнь, преданная исканию мелких, дешевых наслаждений, припадки раскаяния и потом успокоение себя в сознании собственного бессилия. Так мириться с совестью не трудно» («Грановский и его переписка», 1897, том II, стр. 420).

<ексея> Ал<ексеевича>... — Огарев писал об А. А. Тучкове в письме от 8—9 июля (26—27 июня) 1847 г.: «Славный он человек<...> но что такое делают из человека обстоятельства и среда, в которой он движется, это можно проследить на нем в каждой нитке. Бели б он не был так близок мне, это была бы остроумная этюда, а теперь это мне горькая этюда» (ЛН, т. 61, стр. 764—765). Об А. А. Тучкове см. Б. П. Козьмин. А. А. Тучков в деле декабристов. «Ученые записки Саратовского гос. университета», том LVI, вып. филологический, 1957.

... что бы тебе завести переписку ~ механик велий... — О С. И. Астракове как механике-изобретателе см. комментарий к письму 11.

[28] весьма выдающимся человеком в своей области (нем.).