150. Г. ГЕРВЕГУ
4 февраля (23 января) 1850 г. Париж.
Le 4 février 1850. Paris.
étonnez, cher Georges, toujours que moi, après avoir tant parlé de Paris, que moi j’y reste. Et moi je m’étonne tous les jours de plus comment, sans être forcé, vous vouliez à toute force aller à Paris. C’était une petite faiblesse pour la jolie demeure de la rue du Cirque, je crois. Depuis que j’ai quitté Pétersb<ourg>, je ne me sentais jamais dans une atmosphère tellement malsaine et lourde — oh que je serais heureux d’être loin, très loin d’ici. Je resterai реut-êtrе longtemps, j’accepte les nécessités, je subis les conditions que la vie impose. Après l’affaire d’argent vient la simple question où aller? С’est une chose pénible, mais comme tout marche, je ne vois que l’Angleterre. Les derniers jours ont nettement caractérisé où l’on va. Ce n’est qu’un miracle qui puisse sauver cette partie de la terre des dernières conséquences du système adopté... Je vous conseille fortement de quitter la Suisse. Allons au Cornwallis, à Jersey... Vous vous récrierez: «Encore de nouvelles propositions!» — mais, mon Dieu, ce n’est pas moi qui les invente, moi je ne fais qu’écrire sous la dictée d’une nécessité dure, inflexible. Non, la vie n’est pas un plaisir et l’homme n’est maître que dans son intérieur — je ne veux rien que la tranquillité pour une année ou deux, pour me recueillir, pour me remettre, pour commencer une autre existence. — Mais pour être tranquille, la première chose pour moi est mon indépendance...
J’ai traduit le petit épilogue — et je vous l’enverrai. — Goncernant le livre, on peut ne pas se presser, la réponse viendra en tout cas, et n’oubliez pas que Kapp a déjà imprimé les lettres — donc l’effet est produit. Ici personne ne s’occupe de la littérature allemande. Kapp demeure Krebsgasse 24 à Cologne — il propose 25 louis d’or pour la seconde édit<ion> Vom an<dern> Uf<er> — faites tout ce qui vous semblera bon. J’ai écrit à Kapp que concernant l’argent je me rapporte à lui. — P<roudhon> est dans toute sa beauté, il est furieux de l’impuissance et veut finir en cygne, donnant pour la bonne bouche un cri de désespoir, c’est votre antipode le plus complet sous le rapport de l’activité, il travaille, il produit, il est dans un état d’excitation créatrice — je crois qu’il finira par un poème qui sera le «mané, takel».
Concernant les questions subjectives, j’en étais un peu distrait par beaucoup de circonstances — que je ne veux pas vous écrire au long. Faites comme votre cœur vous dicte, mais acceptez ère que mon amitié vous propose. La manière est une grande chose, ce n’est ni la superficie, ni l’hypocrisie — c’est la forme, c’est la beaute, c’est la grâce, c’est l’humanité. Soyez sage comme un serpent, bon comme un ange — mais si vous n’avez pas le sens intime, le tact de délicatesse qui vous dit, vous avertit d’avance chaque fois lorsque vous froissez ou blessez un homme — ni la force de refouler même la velléité, — et je dirai toujours que vous avez dans votre âme un élément dux qui tôt ou tard vous forcera à rester dans une solitude complète.
ïncide avec le temps le plus lourd par rapport aux finances. De manière que l’amertume vient pour Emma de deux côtés. Hier on a transporté la majeure partie des meubles. Moi, comme vous savez, je suis très loin de les plaindre, leur richesse était une faute pardonnable alors — impardonnable à présent. Je déteste le calvinisme démocratique, la saleté étudiée — mais je n’aime pas non plus le luxe des receveurs généraux, il у а un mezzo termine mâle. Toujours ce diable de mesure. Très possible que je radotte...
écrirai demain ou après demain. Ma femme vous a écrit, mais elle n’est pas à la maison — et quatre h<eures> sont passées...
œur...
На обороте: Егору Федоровичу.
Перевод
Вы всё удивляетесь, дорогой Георг, что я, столько наговорив о Париже, остаюсь здесь. Меня же с каждым днем все больше удивляет, как это вы, ничем к тому не принуждаемый, всеми силами рветесь в Париж. Уж не слабость ли к хорошенькой квартирке на улице Cirque сему причиной? С тех пор как я покинул Петерб<ург>, я еще не чувствовал себя в столь нездоровой и душной атмосфере, — о, как бы я был счастлив находиться далеко, очень далеко отсюда! Вероятно, я еще долго останусь здесь, я подчиняюсь необходимости и мирюсь с условиями, которые навязывает мне жизнь. Наряду с денежным вопросом возникает естественный вопрос: куда же ехать? Решить это очень трудно, но, по ходу событий, думаю, что только в Англию. Последние дни ясно показали, куда все идет. Только чудо может спасти эту часть света от крайностей установленного порядка... Настойчиво советую вам покинуть Швейцарию. Поедемте в Корнваллис или на Джерси... Вы запротестуете: «Опять новые предложения»! Но, боже мой, ведь не я же их выдумываю, я только пишу под диктовку суровой и неумолимой необходимости. Нет, жизнь — это не развлечение, и человек — хозяин только своего внутреннего мира. Я хочу лишь спокойствия на год или на два, чтобы сосредоточиться, собраться с силами и начать другое существование. Но первое условие для моего спокойствия — это независимость.
Я перевел мой небольшой эпилог и перешлю его вам. С книгой можно не торопиться, так или иначе ответ придет, и не забывайте, что Капп уже издал письма, стало быть, впечатление произведено. Немецкой литературой здесь никто не занимается. Капп живет в Кёльне на Krebsgasse, 24. За второе изд<ание> «С того берега» он предлагает 25 луидоров — поступайте как найдете нужным. Я написал Каппу, что в денежном вопросе полагаюсь на него. Пр<удон> — во всей своей красе, собственное бессилие приводит его в бешенство, и он хочет кончить жизнь подобно лебедю, испустив напоследок крик отчаяния. Если говорить об активности — это ваш самый яркий антипод: он трудится, создает, он в состоянии творческого возбуждения — я думаю, все завершится поэмой, которая будет его «мане, текел».
Что касается субъективных вопросов, то я был несколько отвлечен от них рядом обязательств, распространяться о которых не хочу. Поступайте так, как подсказывает вам сердце, но усвойте ту — это великое дело, это не внешность, не лицемерие — это форма, это красота, изящество, это человечность. Будь вы мудры как змий, добры как ангел, но если у вас нет внутреннего чутья, такта, деликатности, которые останавливают, предостерегают вас всякий раз, когда вы готовы обидеть или оскорбить человека, если у вас нет сил, чтобы побороть даже слабое побуждение к этому, я не перестану повторять, что в вашей душе есть какая-то черствость, а это рано или поздно приведет вас к полному одиночеству.
Я считаю ужасным несчастьем, что время семейного разлада совпало у вас и с крайне тяжелым временем в денежном отношении. Таким образом, Эмме горько вдвойне. Вчера унесли бóльшую часть мебели. Я, как вы знаете, очень далек от того, чтобы сожалеть о ней, пышность этой мебели была ошибкой, простительной раньше и непростительной теперь. Я ненавижу демократический кальвинизм и нарочитую неопрятность, но я не люблю также и роскошь генеральных откупщиков; существует ведь мужество mezzo termine[215]. Вечно это проклятое чувство меры. Очень возможно, что я говорю вздор...
Напишу вам завтра или послезавтра. Мои жена написала вам, но ее нет дома — а теперь уже пятый ч<ас>...
На обороте:
Примечания
ВМ. Впервые опубликовано: ЛН, т. 64, стр. 91—93.
«Мой дорогой Александр! Я должен немного собраться с мыслями...» (Л —62).
Последние дни ясно показали, куда все идет. — Герцен пишет под впечатлением провокационных мероприятий французского правительства. Одним из них была демонстративная рубка так называемых «деревьев свободы», т. е. деревьев, посаженных на улицах и площадях Парижа вскоре после февральской революции 1848 г. и символизировавших победу народа над Июльской монархией. Рубка деревьев производилась с целью вызвать стихийное выступление народных масс и утопить его в крови.
Я перевел мой небольшой эпилог и перешлю его вам. — Статья Герцена «Эпилог 1849», написанная в Цюрихе 21 декабря 1849 г. и вошедшая впоследствии в русское издание «С того берега» (VI, 107—114), была переведена самим Герценом на немецкий язык и появилась почти одновременно в декабрьской книжке журнала «Deutsche Monatsschrift für Politik, Wissenschaft, Kunst und Leben» за 1850 г. и в «New-Yorker Abend-Zeitung».
...Капп уже издал письма... — «Briefe aus Italien und Frankreich (1848—1849)» Герцена, появившиеся в 1850 г. в Гамбурге в издании «Hoffmann und Campe».
За второе изд<ание> «С » он предлагает 25 луидоров... — Второе издание «Vom andern Ufer» было запрещено цензурой и в свет не вышло. В своем письме Гервег писал: «Я умираю от стыда, что книга <«Vom andern Ufer») выходит без моего предисловия, и настаиваю и умоляю, чтоб оно было во главе 2-го издания. Я придаю значение публичному засвидетельствованию наших глубоких симпатий и редкой дружбы».
Я написал Каппу... — Письмо Герцена к Ф. Каппу неизвестно.
<удон> во всей своей красе ~ хочет кончить жизнь подобно лебедю, испустив напоследок крик отчаяния. — Герцен, вероятно, пишет под впечатлением письма Прудона к редактору «Voix du Peuple» Альфреду Даримону от 15 января 1850 г. «Мы достаточно дискутировали, — писал Прудон, — реакция издевается над нами и готовится сокрушить республику; пора нам несколько видоизменить агитацию и угрозы. Если «Voix du Peuple», если республика не могут оставаться в подобных условиях, то следует выйти из этого положения возможно скорее или же погибнуть <…> Нас изрубят саблями — именно этого я и требую. Прежде чем умереть, мы привьем, я надеюсь, всей стране яд восстания» («Correspondance de P. -J. Proudhon, t. III. P., 1875, pp. 83—84).
...«». — «Мане, текел, фарес» («Исчислен, взвешен, разделен») — надпись, которая, по библейской легенде, была внезапно начертана на стене таинственной рукой во время пира у вавилонского царя Валтасара, предрекая близкую гибель ему и его царству.
Моя жена написала вам... — Выдержки из письма Н. А. Герцен от 4 февраля 1850 г., не предназначавшиеся для глаз Герцена, см.: ЛН, — жизнь всех троих может завершиться страшной катастрофой. Горько упрекая Гервега за его упорное нежелание писать своей жене, она умоляла его уничтожить письма, которые ему посылала.
[215] золотой середины (итал.). — Ред.