154. Г. ГЕРВЕГУ
9 февраля (28 января) 1850 г. Париж.
9 février 1850. Paris.
Je ne sais comment, mais j’ai reçu une lettre de toi, datée du 3, sur l’envel<oppe> du 4 — et je l’ai reçue seulement hier.
’est une mauvaise lettre. Pour te donner une preuve que c’était mon sérieux d’en finir avec la correspondance disséquente — je te renvoie ta lettre; je ne voulais même rien répondre et je n’ajouterai qu’une petite observation.
— Oui, j’ai lu tes lettres à N<atalie>.
— Oui, elle a lu tes lettres à moi.
— Les réponses n’étaient pas lues ou rarement.
Jamais nous n’avons eu de scrupule sous ce rapport. Notre habitude de partager tout ce qui n’est pas un secret personnel de quelqu’un, de parler de tout — t’expliquera comment c’est arrivé. Notre initiation dans tes affaires, notre pensée de la confiance complète que tu as pour nous deux, facilitait ces communications. Jamais je ne dirai à N<atalie> aucun fait être connu — mais je montrerai à N<atalie> à l’avenir comme par le passé une correspondance pathologique commencée et deroulée devant ses yeux. Moi j’ai pleine confiance, si j’écris à un véritable ami, concernant l’usage qu’il ferait de ma letter; un hom me digne d’amitié trouvera, j’en suis certain, assez de délicatesse et de tact pour savoir ce qu’il doit lire, ce qu’il doit montrer. Moi j’ai aussi pleine confiance en moi — et jugerai moi-même sans appel ce que je dois faire аvec les lettres de mes amis.
Et où est donc le critérium qui te fait apprécier où doit s’arrêter notre confiance à nous deux, entre moi et N<atalie>? Entre ces deux personnes qui, sorties ensemble dans la vie, pleines d’amour et de sympathie, traversèrent toutes les vicissitudes d’une existence de 15 ans dans une harmonie et confiance, troublées par des riens passagers, mais dont le fond n’a jamais changé, harmonie qui est pour la première fois traîtée à l‘allemand énage ridicule dans ta lettre (que j’oublie de tout mon cœur), et qui a été au fond parfaitement libre? — Mais n’est-ce pas là notre vieil ennemi, l’exclusivisme tyrannique que tu nommes l’indépendance et tant soit peu de cette dureté — que tu pardonnes le lendemain.
Nous t’acceptons sincèrement comme ami, comme frère — mais cela ne change absolument rien à notre unité. Et cela serait un malheur si cela pouvait changer.
As-tu jamais aimé une femme de toutes les amours? — Je commence à en douter.
A présent je me tais jusqu’à ta réponse sur ma grande lettre. Et je serre ta main — sans arrière-pensée aucune, parce que j’ai dit tout.
été indignée de ta lettre et ne veut pas répondre.
Перевод
9 февраля 1850 г. Париж.
Не знаю почему, но твое письмо, датированное 3-м числом, а на конв<ерте> 4-м, я получил только вчера.
Скверное письмо. Чтобы доказать тебе, что я действительно хочу покончить с этой перепиской-анатомированием, я отсылаю тебе твое письмо обратно; я и вовсе не хотел отвечать и ограничусь лишь краткими замечаниями.
— Да, я читал твои письма к Н<атали>.
— Да, она читала твои письма ко мне.
— Ответы не читались или читались редко.
У нас никогда не возникало сомнений по этому поводу. Привычка делиться всем, что не является чужой тайной, и говорить обо всем объяснит тебе, почему так случилось. Осведомленность в твоих делах, уверенность в том, что ты питаешь полное доверие к нам обоим, располагала к подобной откровенности. Никогда бы я не сообщил Н<атали> ничего такого, — и в дальнейшем я по-прежнему буду показывать Н<атали> эту патологическую переписку, которая завязалась и развертывалась на ее глазах. Когда я пишу истинному другу, я вполне ему доверяю в отношении того, как он поступит с моими письмами. Я убежден, что человек, достойный дружбы, найдет в себе довольно чуткости и такта и поймет, что можно читать, что можно показывать. Я вполне доверяю и самому себе и берусь сам, без посторонней помощи, судить о том, что я должен делать с письмами своих друзей.
И где тот критерий, с помощью которого ты определяешь предел доверия между нами обоими, между мною и Н<атали> — между двумя людьми, которые вместе вступили в жизнь и, полные любви и сочувствия друг к другу, прошли через все превратности, прожив 15 лет в гармонии и взаимном доверии, омрачавшихся лишь мимолетными недоразумениями, что никогда однако не нарушало тех гармонических отношений, которые впервые в твоем письме (я от всей души хочу его забыть) трактуются чисто по-немецки — Но не здесь ли наш исконный враг: в этом тираническом духе исключительности, который ты именуешь независимостью, и немного в той черствости, которую ты охотно себе прощаешь назавтра.
Мы
Любил ли ты когда-нибудь женщину настоящей любовью? Я начинаю сомневаться в этом.
Теперь я буду молчать, пока не получу ответа на свое длинное письмо. Жму твою руку, и без всякой задней мысли, потому что я все высказал.
Примечания
Печатается по фотокопии с автографа, хранящегося в ВМ. Впервые опубликовано: ЛН, —100.
...я отсылаю тебе твое письмо обратно... — В ответном письме Гервег писал: «Я не привык еще отсылать обратно письма своих друзей; я сохраняю ваше, хотя и не понимаю в нем ни одного слова. Без взаимности дружба невозможна. В течение двух месяцев я подвергаюсь с вашей стороны суровой цензуре моих действий и самых интимных отношений; я не сердился и не сержусь на тебя за это — дружба, как я ее понимаю, имеет огромные права. Я думал, что в конце концов ты сам почувствуешь, в какое тяжелое положение ты ставишь меня, присваивая себе роль моего «ментора» и постоянно принуждая меня выслушивать твои уроки. И вот ты сразу возмутился от первого же моего, пусть немного мефистофельского, замечания, хотя в нем нет ничего оскорбительного для тебя, потому что я обобщил и применил свои слова ко всем » (Л, XIV, 64).
Натали ~ не хочет отвечать. — См. ЛН, —276.
Ответ Г. Гервега без даты, начинающийся словами: «Ты уклоняешься от ответа на вопрос о делах...», ошибочно датированный М. К. Лемке мартом 1850 г. — Л XIV 63—64.