162. Г. ГЕРВЕГУ
25 (13) февраля 1850 г. Париж.
25 février 1850. Paris.
Eh bien, va pour Nice — mais je ne désespère point de la possibilité de Grasse ou <de> Cannes, ensuite cela ne vaut pas la peine d’en parler — tout cela est à deux pas. Et on peut se concerter sur lieu. — Moi je n’ai rien non plus contre l’Espagne, passer une année, dans une petite ville au bord de la mer — mais pour fixer un point de départ, je répète — Nice a tous les avantages.
’affaire du billet me suffoque, Paris m’étouffe — je ne suis pas à mon aise ici, je me fâche tous les jours. Et les hommes que je vois sont tellement inférieurs aux orangs-outangs et dégoûtants — daß ich mich sehne heraus, heraus, und doch kann wieder etwas kommen, was mich noch ein Monat hier warten läßt.
Bamberger a trouvé un négociant grec qui veut se charger de mon affaire concernant la terre. Et qui a déjà écrit à Pétersbourg pour avoir les renseignements — peut-être j’irai seul pour une semaine à Londres.
Emma est probablement en route, elle nous fera à présent l’Ilyade — après avoir fait l’Odyssée. Je ne vois plus la jeunesse dorée qui voltigeait près de Pénélope, pas même la rédaction, et j’en suis enchanté — et je ne veux plus écrire. Та main.
J’ai voulu t’envoyer un discours très remarquable d’un Donato Cortès (à Madrid) — mais j’en ai besoin, je veux écrire quelques mots là-dessus. Voilà la desperatio ’il dit, c’est qu’il n’y a qu’un seul moyen de sauver la société — c’est l’armée permanente. Le soldat et le prêtre! L’autorité et l’obéissance passive. L’église et la caserne ne sont pas si loin l’une de l’autre — c’est le culte de l’abnégation. Le soldat est moine etc., etc. — Silence complet, l’armée écrasant le peuple, ou — dit-il — la Russie victorieuse sur tout le continent. Qu’en dites vous?..
Перевод
25 февраля 1850 г. Париж.
Ну хорошо, пусть Ницца, но я отнюдь не теряю надежды на возможность Граса или Канна, вообще же об этом и говорить не стоит — одно от другого в двух шагах. Можно столковаться на месте. — Я лично и не против Испании, чтобы провести там год, в маленьком городке на берегу моря, но в качестве исходной точки, повторяю, у Ниццы все преимущества.
Дело с билетом меня давит, Париж душит — мне здесь не по себе, я по целым дням злюсь. А люди, с которыми я вижусь, настолько хуже орангутангов и так отвратительны, что я рвусь и рвусь отсюда, и все же опять может что-нибудь случиться, что удержит меня здесь еще на месяц.
Эмма, вероятно, еще в пути. Разыграв перед нами Одиссею, она разыграет теперь Илиаду. Я уже не вижу золотой молодежи, порхавшей вокруг Пенелопы, и даже самой редакции, чему я очень рад, — и не хочу больше писать. Твою руку.
Я хотел было послать тебе весьма замечательную речь некоего Донато Кортеса (в Мадриде), но она мне нужна, я хочу написать об этом несколько слов. Вот оно — desperatio[231] и дикий крик ужаса. Смысл всего того, что он говорит, таков: существует лишь одно средство спасти общество — это постоянная армия. Солдат и поп! Власть и пассивное повиновение. Церковь и казарма не так уж далеки друг от друга — все тот же культ самоотречения. Солдат — тот же монах и т. д., и т. д. — Полнейшее безмолвие, войско, подавляющее народ, или — говорит он — победоносная Россия на всем континенте. Что вы на это скажете?..
Примечания
Печатается по фотокопии с автографа, хранящегося в ВМ. Саrr, стр. 106—107.
Ответ на письмо Г. Гервега, помеченное «среда» и, по-видимому, написанное 20 февраля 1850 г. (Л XIV, 56—59).
… — Речь идет о векселе Л. И. Гааг в 106 тыс. р. серебром, предъявленном через Ротшильда ко взысканию в Петербурге. См. комментарий к письму 152.
...который хочет взяться за мое земельное дело... — Эта попытка спасти костромское имение Герцена, на которое правительством был наложен секвестр, потерпела неудачу.
Может быть, я поеду один на неделю в Лондон. — Поездка эта не состоялась.
...золотой молодежи, порхавшей вокруг Пенелопы ~ самой редакции... — Э. Гервег во время пребывания Герцена в Швейцарии являлась посредницей в сношениях его с редакцией «Voix du Peuple». Здесь, как и в других письмах (№№ 116, 117), Герцен выражает огорчение тем, что редакция газеты, получив от него 24 тыс. фр. для внесения залога, резко изменила отношение к нему. См. выше комментарий к письму 118.
...речь некоего Донато Кортеса ~ я хочу написать об этом несколько слов. — 147 «Voix du Peuple» от 26 февраля 1850 г. в анонимной заметке без названия упоминалось о намерении напечатать в «Voix du Peuple» ответ Донозо Кортесу.
«Что иногда удивляет нас в органах монархического гебертизма — это не их мнения (нам они слишком хорошо известны), — а наглость их полемики, гнусный цинизм их доносов. Им следовало бы брать пример с г. Донозо Кортеса, словоизвержения которого они приняли с таким сочувствием и который, однако, проповедуя контрреволюционные учения, умеет, по крайней мере, облекать их во фразы, которые честный человек может читать не краснея.
Г-н Донозо Кортес, которому, впрочем, мы ответим в одном из наших следующих номеров, полностью протестуя против свободы, не унижается до рыночного языка, до наглых личностей, просочившихся под охраной полицейской дубинки, до клевет, не щадящих ни узников, ни изгнанников. Разве нет там жандармов, чтобы бросить в карцер первых или травить вторых? <...>
„убийствам, совершенным Маццини” не называя ни одного. Эти пасквилянты очень хорошо знают, что Маццини не имел ни прямого, ни косвенного отношения к какому бы то ни было убийству, что он был совершенно непричастен к убийству Росси, что в Риме во время республики не было ни одной казни. Мы предлагаем им привести имена, представить нам достоверные подробности...»
Статья Герцена «Донозо Кортес, маркиз Вальдегамас и Юлиан, император римский» появилась в газете «Voix du Peuple» 18 марта 1850 г. в виде передовицы. Об истории ее написания Герцен рассказал в примечании к первому русскому изданию «С того берега» (VI, 142).
[231] отчаяние (лат.). — Ред.