171. Г. ГЕРВЕГУ
9 марта (25 февраля) 1850 г. Париж.
9 mars 1850. Paris.
Cher Georges — je ne bois pas de bière, ni beaucoup d’eau de vie, 2e je bois du beaune à 1. 50 la bout<eille>, 2 par jour — total 3 fr<ancs> de consommation. Il у a quelque chose de tellement lourd dans l’atmosphère que nous respirons ici, qu’il est difficile de te dire ce que je sens. Encore une fois — cela me rappelle physiquement le sentiment d’un désespoir sombre qui tombait quelquefois sur mon âme à Pétersbourg.
Quand parviendrons-nous, non dans la théorie, mais dans la conduite, à nous emanciper de l’intérêt que nous portons à ce monde qui en vérité n’a rien de commun avec nous? Est-ce que nous nous fâchons contre la bêtise d’un arbre, contre le caractère hargneux d’un loup? Et nous nous fâchons de la bassesse, du servilisme de l’homme — mais c’est son caractère spécifique; sans ces qualités humaines — il serait orang-outang. Mais ce n’est pas avec dépit qu’il faut accepter cela — mais avec sérénité. — Il y a an j’écrivai: il faut donc ouvrir les yeux <aux> hommes, il faut leur prêcher l’approche de la mort — ce temps n’est plus; la pourriture, la dissolution est là, personne ne se trompe à présent — pas même le s<aint> рèrе Donoso Cortès. Il faut du calme à présent; le plus grand malheur objectif, nous l’avons souffert, en perdant espérance, foi, respect de notre propre passé. Et au lieu de cela, on n’est que plus tourmenté par le spectacle ignoble, blessant, outrageux. Je dépends extrêmement des impressions, je suis très reizbar ée, mon âme ne me suffisent pas — trop froissé tous les jours, une inquiétude, une irritation perpétuelle me suffoquent. — Enfin nous sommes au 9, la sacrée réponse viendra donc un de ces jours. La dernière lettre de Gasser, que j’ai lue moi-même, ne donne pas de bonnes espérances. Et le gouvernement de Wurt<emberg> ne voudra pas trop s’avancer par le temps qui court.
Et pas une ligne de la Russie — et tout cela est si facile à savoir, si facile à écrire.
A propos, on dit assez positivement que Bakounine s’est sauvé de la prison.
Kapp continue même sur l’осéan sa correspondance avec Campe, je vous envoie une lettre qu’il m’a envoyée aujourd’hui. N’oublions pas de dire à Campe qu’à la seconde édition il faut faire quelques corrections. L’épilogue est traduit.
J’ai entrepris encore une petite bluette poétique sous le titre pour lui dire qu’il est, non seulement mauvais républicain, mais mauvais dialecticien. J’ai non seulement la possibilité mais la manie d’écrire de petites dissertations — à propos des petites bêtises qu’on répète dans les grandes feuilles.
As-tu envoyé les 700 ou 750 exemp<laires> à Campe? Donne-lui la bénédiction pour la seconde édition...
Tu me demandes quelle histoire visionnaire, mais toute l’histoire avec le visa historique de ton passeport a été imprimée. Quel est donc ce Delahodde vice versa — je n’ai jamais entendu parler de lui.
Tourguéneff «s’en va-t-en guerre» — il retourne à Pétersbourg (m-me Viardot va à Berlin et probablement poussera plus loin dans l’absolutisme boréal). N’est-il pas un héros; est-ce que les femmes ne lui doivent pas admiration, vénération, glorification... les autres devoirs il ne pourrait admettre, jusqu’à une correction de la vessie.
As-tu compris le quatrain magnifique de Pouchkine?
Voilà tout, саrо mio, ’a présent les choses iront un peu plus vite — et qu’enfin nous rentrerons dans quelque port — pour oublier pour une année au moins les tempêtes et les orages.
Та main.
Nous avons vu et parlé <à> Léontine.
Перевод
9 марта 1850 г. Париж.
<ылку>, 2 бутылки в день, итого 3 фр. на пропитие. Есть нечто настолько тяжелое в атмосфере, которой мы тут дышим, что мне трудно описать тебе свое состояние. Повторяю — по физическому ощущению это напоминает мне то чувство мрачного отчаяния, какое временами овладевало моей душой в Петербурге.
Когда же удастся нам не в теории, а на деле освободиться от интереса к этому миру, в действительности не имеющему ничего общего с нами? Разве мы сердимся на тупость дерева, на лютость природы волка? Но мы сердимся на низость, на угодливость человека — да ведь это составляет особенность его характера, без этих человеческих свойств он был бы орангутангом. И это надо принимать не с досадой, а спокойно. — Год назад я писал: «Надо же открыть людям глаза, надобно возвестить им приближение смерти»; теперь уже не те времена, наступил распад, гниение, теперь никто уже не обманывается — даже св<ятой> отец Донозо Кортес. Теперь нужно спокойствие. Самое большое несчастие общего порядка мы уже пережили, потеряв надежду, веру, уважение к собственному прошлому. А между тем мы еще больше терзаемся, глядя на все это гнусное, обидное, оскорбительное зрелище. Я чрезвычайно поддаюсь впечатлениям, я очень reizbar[240] к окружающей среде, и здесь уже мне не хватает ни моих умственных способностей, ни моих душевных сил — я ощущаю себя всякий день слишком уязвленным и задыхаюсь от беспокойства и вечного раздражения. — Наконец-то мы дожили до 9 числа, проклятый ответ придет, стало быть, в ближайшие дни. Последнее письмо Гассера, которое я сам читал, не вселяет хороших надежд, а вюрт<ембергское> правительство по теперешним временам не особенно-то захочет ввязываться.
И ни строчки из России, а все это так легко узнать, так легко обо всем написать.
Кстати, довольно определенно говорят, что Бакунин бежал из тюрьмы.
Капп даже на океане продолжает переписку с Кампе; посылаю вам письмо, которое он мне сегодня прислал. Не забыть бы сказать Кампе, что во второе издание нужно внести некоторые исправления. Эпилог переведен.
«Эмиль Жирарден и Иммануил Кант», чтобы сказать ему, что он не только плохой республиканец, но и плохой диалектик.
Я не только располагаю возможностью, но одержим манией писать маленькие рассуждения по поводу маленьких глупостей, повторяемых в больших газетах.
Послал ли ты 700—750 экз<емпляров> Кампе? Благослови его на второе издание.
Ты спрашиваешь, что это за визионерская история, да ведь вся история с исторической визой твоего паспорта была напечатана. Кто же этот Делагод vice versa, который принимает меня за банкира, — я о нем ничего не слыхал.
Тургенев «в поход собрался» — он возвращается в Петербург (г-жа Виардо едет в Берлин и, вероятно, проследует дальше в глубины северного абсолютизма). Ну не герой ли он, и не обязаны ли женщины воздавать ему дань восхищения, преклонения, прославления... другой дани он не мог бы принять до приведения в порядок своего пузыря.
Вот и все, саrо mio, я думаю, что теперь дела пойдут несколько быстрее, а мы войдем, наконец, в какую-нибудь гавань чтобы хоть на год забыть бури и грозы.
Дай руку.
Мы видели Леонтину и разговаривали с ней.
Примечания
ВМ. Впервые опубликовано: Саrr, стр. 107—108.
Письмо Г. Гервега, на которое отвечает Герцен, неизвестно.
»… — Герцен, вероятно, имеет в виду статью «Vixerunt!» («С того берега»), датированную 1 декабря 1848 г. (см. VI, 76), — хотя строки, точно совпадающей с приводимой здесь, там нет.
Последнее письмо Гассера... — Письмо к Ротшильду по поводу оплаты в Петербурге «билета» Л. И. Гааг.
...говорят, что Бакунин бежал из тюрьмы. — Слух оказался ложным.
...посылаю вам письмо, которое он мне сегодня прислал. — Это письмо Ф. Каппа к Герцену остается неизвестным, так же как письмо его к Ю. Кампе.
...во второе издание... — Второе издание «Vom andern Ufer», не вышедшее в свет.
— Речь идет об «Эпилоге 1849», переведенном на немецкий язык, возможно, Эммой Гервег.
...«Эмиль Жирарден и Иммануил Кант»... — Этот памфлет Герцена, по-видимому, закончен не был. От него не сохранилось ни одной строки. Ср. письма 166, 168 и 182.
... — См. комментарий к письму 167.
Кто же этот Делагод vice versa, который принимает меня за банкира... — Люсьен Делагод — журналист, соредактор газеты «La Réforme», разоблаченный в 1848 году агент французской тайной полиции, автор мемуаров «Рождение республики в феврале 1848 года», Париж, 1850 (см. о нем: К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, 2-е изд., т. 7, стр. 281—283). Герцен сопоставляет с ним автора неизвестной нам статьи, назвавшего Герцена банкиром. К этому средству, употреблявшемуся с целью политической компрометации Герцена в глазах европейской демократии, его политические противники прибегали неоднократно. — наоборот (лат.).
... — И. С. Тургенев уехал из Парижа в Россию только 12/24 мая 1850 г.
— О какой цитате из Пушкина идет речь — неизвестно. По-видимому, Герцен привел ее в одном из не дошедших до нас писем к Гервегу.
Мы видели Леонтину и разговаривали с ней. — См. в письме Н. А. Герцен к Гервегу от 8 марта 1850 г. (ЛН—279) описание этой встречи на маскараде с парижской гризеткой Леонтиной, о которой Герцен впоследствии с такой симпатией вспоминал в «Былом и думах» (XI, 453—460).
[240] чувствителен (нем.). — Ред.