19. Т. А. АСТРАКОВОЙ
1 сентября (20 августа) 1847 г. Париж.
Рукой Н. А. Герцен:
<ября> 1847, Париж.
Третьего дня воротились мы из Гавра и получили твое письмо, неизменное копье! Саше гораздо лучше, еду сегодня в деревню. Да, ты правa, Таня, величайшее счастие дети! И оно растет с каждым днем... Что такое Наташа — да, впрочем, все — каждый в своем роде. Саша менее интересен с первого взгляда, его надо узнать (кому-нибудь другому побоялась бы написать, станут смеяться), один недостаток — слишком нежен и душой как телом, но я надеюсь — со временем окрепнет, а может, нет, потому что много зависит от организации, с каждым днем развиваются, в Саше уж много человеческого, он становятся мне другом. Наташа — Александр в малом виде, Коля истинно необыкновенный ребенок, при этом недостатке — столько прелести в нем. Пожалуйста, не рассказывай этого никому, я хочу делиться с тобой моим счастьем, а не профанировать его. — Зачем ты все придумываешь разные беды, что все рассеемся и пр., да еще ты, может, приедешь навестить нас, может, мы приедем за тобой и ты прогуляешься на чистом воздухе так же, как М<арья> Ф<едоровна>, которая тебя благодарит за обещание портрета; она поручила тебе сказать, что от тебя ей приятнее это будет, чем от кого другого, потому что это по твоей части. Не описываю тебе моря, его уж столько описывали — мне хорошо было, когда я сидела там на берегу одна-одинехонька, а оно-то колыхается, бьется о берега и пенится — а как долго смотришь в серую погоду, жаль его становится и тяжело на груди — мученик, сколько тысяч лет работает, и ни одной мысли, ни одного теплого вздоха, все бури напрасны...
Пиши мне подробнее о Кетчере; несмотря на все, люблю этого человека, люблю от всей души и желала бы одного — чтоб воскресла его вера в нашу дружбу. Неужели он не опомнится? Почему ты не поговоришь с ним об нас? Мне иногда так хочется к нему написать, но ведь он не верит ничему, — что он и как он?
Может быть, скоро вы будете иметь об нас очень верные и подробные известия. Ты восхищаешься Гр<ановским>, К<етчером> — я уж давно не разбираю тех, кого люблю, а люблю просто, т. е. разбираю, да это не действует на любовь.
<ья> Ив<ановна> все нездорова и грустна; признаться, нечему позавидовать в ее положении, мало утешительного и в Ник<олае> для нее. Обнимаю тебя всеми руками моего семейства и целую всеми устами.
Твоя Н. Г.
— левая, но делать нечего, такая привычка. — Сергею Ив<ановичу> было бы что посмотреть в Нормандии; туннели без конца, и работы по взморью в Гавре колоссальные, должно быть, хороши — я ничего не понял.
На обороте: Татьяне Алексеевне Астраковой.
НПГ, стр. 107—109