4. Г. ГЕРВЕГУ
8—10 апреля (27—29 марта) 1850 г. Париж.
Cher Georges, la lettre de change de ma mère est parfaitement en ordre. Lorsque je parlais avec toi de cette affaire, elle n’était pas tout à fait terminée. Je crains que m-me Golochw<astoff> ne voudra pas payer, alors la vente sera de 50 ou de 60 p<our> 100. Mais pourtant on peut faire un essai. Mlle Ern peut écrire une lettre très simple à Klut<chareff> que vous enverrez par le consul Wurtem<bourgeois>, et faites envoyer la lettre de change ici (c’est à dire à Zurich). Moi j’en parlerai à Rotsch<ild>, s’il donne 85% je la lui cède. – Il faut te dire qu’il n’y a aucune possibilité de ne pas accepter la lettre de change, puisque Goloch<vastoff> a donné (le créancier) son consentem<ent> au transfert par écrit, après quoi il a signé la lettre de change – donc il n’y a pas de contestation possible. Tu vois qu’il y a un simulacre de droit parce que la banque de Moscou a eu honte de dire qu’il y avait un interdit. Si vouz voulez attendre jusqu’à la réponse, j’écrirai de ma part aussi une longue lettre pour ce mons<ieur> Klutch<areff>.
L’Odyssée de Jouk<ovsky> pourtant est tombée dans mes yeux; en t’écrivant, j’avais dans la tête une page magnifique, mais en continuant la lecture Tourg<uéneff> et moi nous avons été frappés de la monotonie atroce de son vers. Figure-toi que le mètre ne varie jamais, se sont des dactyles — 5 000 000 de dactyles, c’est pire que Briarée. — Lamartine a fait représenter une mauvaise tragédie de sa confection — chute complète; les seules traces qu’elle laissera, seront les taches noires sur le visage de Frédéric Lemaître.
Le plan de l‘avenir s’éclaircit et se simplifie. Tu sais la grrrande nouvelle de Gasser, cela sera vraiment par trop stupide de ne pas payer après cela, puisque la banque-même a donné une preuve à Rotsch<ild> que la demande est en règle. Pourtant je ne serai sûr que lorsque nous aurons reçu la dernière réponse. Tu sais aussi qu’elle ne peut être différée qu’au 13 av<ril>. Rien n’empêche donc notre départ vers la fin du mois. Nous nous réunirons à Zurich. Nous ne parlerons plus des tracasseries nerveuses du mois de janvier, parce que je suis à présent de ton avis qu’il y avait de l’irritation maladive aussi de ma part — à présent je ne serais pas capable à te catiliniser et enphilippiquer de cette manière. Mettons une pierre tumulaire[7].
Mais sais-tu que je crois que c’est très bon, au reste, que nous nous sommes entrecritiqués, nous connaissons à présent mieux nos caractères — et ensuite il en reste toujours quelque vérité.
‑‑‑‑
Les circonstances sont brûlantes ici, on peut prévoir de grands malheurs, l’air est lourd — très lourd. On se prépare je ne sais à quel coup. — Fort, fort von hier. Mais il faut te dire que d’après tous les renseignements, Nice n’est pas un endroit trop bien choisi — nous, en parlerons...
Перевод
Дорогой Георг, заемное письмо моей матери в полном порядке. Когда я говорил с тобой об этом деле, оно было еще не совсем закончено. Боюсь, что г-жа Голохвастова не захочет платить, тогда расчет будет произведен из 50 или 60%. Все же надо сделать попытку. М-ль Эрн может написать простое письмецо Ключареву, которое вы отправите через вюртембергского консула и попросите переслать заемное письмо сюда (т. е. в Цюрих). А я переговорю с Ротшильдом, — если он даст 85%, я ему это письмо уступлю. — Должен тебе сказать, что не принять к уплате заемное письмо нет ни малейшей возможности, потому что Голохвастов дал (кредитору) письменное согласие на перевод и тот подписал заемное письмо уже после этого, — стало быть, опротестовать его невозможно. Как видишь, некое подобие законности все же существует — ведь московский банк постеснялся сказать, что наложено запрещение. Если вы хотите дожидаться ответа, я с своей стороны напишу обстоятельное письмо для этого господина Ключарева.
«Одиссея» Жуковского все же упала в моих глазах; когда я писал тебе, у меня из памяти не выходила одна великолепная страница, но, продолжая чтение, мы с Тургеневым были поражены ужасающим однообразием его стиха. Представь себе, что размер ни разу не меняется, сплошной дактиль — 5 000 000 дактилей — это хуже Бриарея. — Ламартин позволил поставить плохую трагедию собственной стряпни — полный провал; единственный след, который от нее останется, — это черные пятна на лице Фредерика Леметра.
План на будущее проясняется и упрощается. Тебе известна потрррясающая новость, сообщенная Гассером: было бы действительно слишком глупо после этого не заплатить, раз даже банк подтвердил Ротшильду, что иск законен. И все же я не буду уверен, пока не получим окончательного ответа. Тебе известно также, что его нельзя откладывать позднее 13 апреля. Итак, ничто не препятствует нашему отъезду в конце месяца. Мы съедемся в Цюрихе. О январских нервических спорах мы больше говорить не станем, ибо теперь я согласен с тобой, что и с моей стороны имело место болезненное раздражение. Теперь я уже не мог бы тебя так катилинизировать и филиппикировать. Положим надгробный камень.
<:
Здесь
покоится
воспоминание
о
братской грызне
двух приятелей,
изорвавших друг
друга в клочья
любя!
Предупреждение
Погребенные
теряют eo ipso
всякое право на
воскрешение. Статья
Карлье&А. Герцен.
Sit tibi Clos Vougeot Levis!
Выпей, viator – и продолжай свой путь! – Ред.>
Впрочем, я думаю, это все же очень хорошо, что мы покритиковали друг друга: теперь мы лучше знаем наши характеры, а в итоге какая-то крупица истины всегда остается.
‑‑‑‑
не слишком удачно выбранное место; мы еще поговорим об этом…
Примечания
ВМ). Впервые опубликовано: Саrr, стр. 114—116. Расположение строк в рисунке неточно соответствует автографу.
Боюсь, что г-жа Голохвастова не захочет платить... — По векселям за умершим 28 декабря 1849 г. Д. П. Голохвастовым числился с 1840 г. долг Герцену на сумму 30 тыс. руб., вскоре переведенный на имя Л. И. Гааг. См. в т. XXIII письмо 73 и «верящее письмо» — доверенность от 21 апреля 1849 г. О получении Герценом этого долга см. письма 37 и 45 (ср. также «Былое и думы» — IX, 201).
«Одиссея» Жуковского все же упала в моих глазах... — См. письмо 2.
. — В античной мифологии — чудовище, имевшее пятьдесят голов и сто рук.
Ламартин позволил поставить плохую трагедию собственной стряпни — полный провал... — Речь идет о драме в стихах А. Ламартина «Toussaint Louverture», поставленной впервые в «Théâtre Saint-Martin» 6 апреля 1850 г.
...черные пятна— Ф. Леметр исполнял в драме Ламартина главную роль — Туссена Лувертюра, руководителя восстания негров на Сен-Доминго.
Теперь я уже не мог бы тебя так катилинизировать и филиппикировать. — Герцен имеет в виду свои письма за январь—февраль 1850 г., в которых Гервег резко осуждался за эгоистическое отношение к жене (см. т. XXIII), и иронически сравнивает эти письма с обличительными речами Цицерона (против Катилины) и Демосфена (против Филиппа Македонского).
Sit tibi Clos-Vougeot levis. Выпей, viator... — Герцен пародирует древнеримские эпитафии: «Sit tibi terra levis» («Да будет тебе земля легка») и «Sta, viator» («Остановись, прохожий»). —марка французского виноградного вина.
Ответ Г. Гервега без даты, начинающийся словами: «Мой дорогой Александр, да, ты должен приехать...», ошибочно датированный М. К. Лемке мартом 1850 г. — Л —67.
[7] В автографе далее следует рисунок, помещенный на стр. 14.
— Ред.