18. Г. ГЕРВЕГУ
4—5 мая (22—23 апреля) 1850 г. Париж.
4 mai.
Il у a bien longtemps que je n’ai pas écrit, et la cause en est que par coquetterie je ne me montre à mes amis que lorsque je suis aimable, spirituel, intéressant... eh bien, ces trois jours je n’étais ni l’un ni l’autre. La maladie de Natalie m’a attristé. Les horreurs que je vois tous les jours m’irritent d’une manière stérile. Tu sais qu’Edmond est expulsé et qu’il reste ici pour quelque temps à condition de ne rien faire. Tu sais la chasse aux porteurs de journaux qui chaque jour se renouvelle — et se termine par une victoire complète des Carlovingiens... Bacco, lorsqu’on sait qu’il n’y a pas de ville plus civilisée que Paris, pas de peuple meilleur, — lorsqu’on pense que partout ailleurs cela va plus mal encore, on devient stupéfait, crétin, idiot... idiot jusqu’au point d’aller voir Alexis le magnétisé...
L’affaire du départ reste comme elle était — si je ne parviens pas à avoir un visa pour Nice, j’irai par Genève.
Il y a de bonnes nouvelles concernant l’affaire, elles consistent dans un mémoire de la banque tout en faveur du remboursement.
J’ai reçu une lettre de Bamberger, c’est un homme de beaucoup d’énergie spirituelle, sa lettre est charmante; entre autres il me cite ce texte: « imperfectio» — et m’engage de me moquer de tout; je n’avais pas besoin d’une invitation pour cela, et j’ai écrit un petit article Omnia mea mecum porto qui te plaira, j’en suis certain. — Edmond veut aller en Egypte. Je tâche de sauver du cautionnement.
J’ai un mal de tête féroce. — Adieu, caro mio, au revoir, le temps approche où enfin nous nous reposerons ensemble. Je t’embrasse.
<oudhon> est au secret à Doullens, même sa femme ne pouvait le voir qu’un instant sous la surveillance d’un gardien.
5 mai.
Hier à cause de la fête les lettres ne partirent point. J’ajoua quelques mots. Tes prédictions s’accomplissent, ma femme ve mieux, mais Tata est malade... Commence à crier et à pester — moi je me résigne. L’homme ne peut être calme et tranquilleque lorsqu’il est tout seul — chaque complication de la vie par les relations les plus intimes porte des moments de bonheur et des éternités d’amertume, de crainte, de déchirements de cœur — c’est alors que tout chancelle dans l’homme-même, il perd le centre de gravité. Et — voilà notre existence. Tu t’abuses jusqu’à présent en pensant diriger ta vie en souverain. Tu ne feras rien, .
La lettre de Pr<oudhon> serait très stupide, mais il y a pourtant des causes atténuantes. Il faut te dire que l’autre le flattait, faisait avec lui des dissertations sur le conservatisme et la révolution, lui faisait diverses petites douceurs. — Mais je ne l’excuse pas. Ma lettre te plairait plus, c’est la simplicité d’une addition.
Je te .
Je crois à la possibilité de viser ici — ce qui est de beaucoup mieux. Pour toi — autre chose, tu es Suisse, mais un Russe visé à Genève, passeport suisse — trop compliqué.
Внизу листа: Егору Федоровичу.
Перевод
Я уже очень давно не писал, а все потому, что из кокетства я показываюсь своим друзьям только тогда, когда я любезен, остроумен, интересен... а эти три дня я не был ни тем, ни другим. Меня огорчала болезнь Натали. Ужасы, которые я вижу ежедневно, вызывают во мне какое-то бесполезное раздражение. Ты знаешь, что Эдмона высылают и что он остается здесь еще на некоторое время при условии ничем не заниматься. Ты знаешь, что охота на продавцов газет возобновляется изо дня в день — и неизменно заканчивается полной победой Карловингов… А как подумаешь, corpo di Bacco[42], что нет города более цивилизованного, чем Париж, нет лучше народа, — представишь себе, что повсюду в других местах дело обстоит еще хуже, просто цепенеешь, становишься кретином, идиотом... идиотом до такой степени, что идешь смотреть магнетизированного Алексиса…
С отъездом все остается по-прежнему — если не добьюсь визы для Ниццы, поеду через Женеву.
Есть хорошие новости о деле, а именно — докладная записка банка, полностью поддерживающая выплату.
Я получил письмо от Бамбергера. Это человек очень деятельного ума, его письмо прекрасно; между прочим, он мне процитировал слова «Tristitia est animi imperfectio»[43] и посоветовал ничего не принимать всерьез; об этом меня не надо было просить, и я написал небольшую статью «Omnia mea mecum porto», которая, я уверен, тебе понравится. Эдмон собирается ехать в Египет. Я стараюсь спасти tanto росо[44] из залога.
Прудон в одиночном заключении в Дулланской тюрьме, даже жене удалось только на минуту повидать его, и то в присутствии надзирателя.
5 мая.
Вчера по случаю праздника письма не были отправлены. Добавляю несколько слов. Твои предсказания сбываются — моей жене лучше, но заболела Тата. — Начинай же кричать и ругаться, а я покоряюсь неизбежности. Человеку можно оставаться спокойным и безмятежным лишь тогда, когда он совсем одинок; даже самые близкие отношения осложняют жизнь, несут с собой минуты счастья и целую вечность огорчений, опасений, сердечных мук — и тогда-то в самом человеке все и начинает колебаться, он теряет равновесие. И таково наше бытие. Ты и по сей день пребываешь в заблуждении, думая, что можешь самовластно управлять своей жизнью. Тебе это не удается, саrо mio.
Письмо Прудона может показаться весьма глупым, но есть все же смягчающие обстоятельства. Нужно сказать, что тот льстил ему, разглагольствовал с ним о консерватизме и революции, осыпал различными любезностями. — Но я его не извиняю. Мое письмо тебе больше понравится — оно просто, как правило сложения.
Я думаю, что визу можно получить здесь, и это гораздо лучше. Тебе — другое дело, ты швейцарец, а русскому получить визу в Женеве, швейцарский паспорт — слишком сложно.
Внизу листа: Егору Федоровичу.
Примечания
ВМЛН, т. 64, стр. 178—180.
«Omnia mea mecum porto», высылка Хоецкого из Франции).
Ты знаешь, что Эдмона высылают и что он остается здесь еще на некоторое время при условии ничем не заниматься. — Добиваясь закрытия газеты «Voix du Peuple», парижские власти преследовали отдельных ее сотрудников. Под строгим арестом находился Прудон. Арестованы были Ланглуа, Пильс, Дюшен и Фавр. В № 213 «Voix du Peuple» от 3 мая 1850 г. было напечатано открытое письмо Хоецкого к редакторам, в котором он заявлял, что правительственные органы вынуждают его прекратить сотрудничество в газете и оставить Францию. Хоецкий выехал из Парижа вместе с Герценами. В течение первой половины мая «Voix du Peuple» подверглась трем конфискациям, после чего префект полиции Карлье отобрал у Буле, владельца типографии, в которой печаталась газета, патент, обвинив его в неоднократном нарушении закона. Таким образом, «Voix du Peuple», не будучи запрещена официально, потеряла всякую возможность существовать. Последний номер газеты вышел 14 мая 1850 г.
...охота на продавцов газет— См. об этом в двенадцатом из «Писем из Франции и Италии» (V, 196).
... карловингов... — Именем старинной династии, занимавшей французский престол с 751 до 987 г., Герцен в шутку называет агентов префекта полиции Карлье.
— Это письмо неизвестно.
...я написал небольшую статью «Omnia теа тесит porto…». — Эта статья, датированная 3 апреля 1850 г., была напечатана в журнале Колачека «Deutsche Monatsschrift für Politik, Wissenschaft, Kunst und Leben» (1850, № 8), а затем вошла в русское издание книги «С того берега» (см. т. VI).
Я стараюсь спасти tanto росо из залога. — О залоге в 24 тысячи франков, внесенном Герценом за «Voix du Peuple» осенью 1849 г. и полностью конфискованном правительством Луи Бонапарта, см. в «Былом и думах» (X, 190—195). См. также комментарий к письму Герцена от 27 августа 1849 г. — т. XXIII.
Вчера по случаю праздника... — 5 мая — годовщина смерти Наполеона I.
— О письме Прудона к Карлье см. письмо 17.
— Ред.
«Грусть — несовершенство души» (лат.)<. – Ред.>
– Ред.