Герцен А. И. - Гервегу Г., 30 (18) июля 1850 г.

64. Г. ГЕРВЕГУ

30 (18) июля 1850 г. Ницца.

30 juillet.

’as fait beaucoup de plaisir en me disant... devine, si tu peux, — en me disant que tu étais malade. Je commençais déjà à m’indigner sérieusement de ces délais éternels, d’autant plus que je savais que tu trouvais qu’il fait encore trop chaud pour le voyage, et je le savais parce que ma mère a écrit: «Je suis d’accord avec G<eorges> qu‘il fait, etc.» J’ai pensé que dans ces temps révolutionnaires la chaleur pouvait continuer jusqu’au mois de mai de l’année 1857.

Par un ordre du jour daté de Zurich, tu <as> mis une défense complète à faire des suppositions, hypothèses, probabilités et autres opérations, par lesquelles l’esprit humain cherche à savoir ce qu’il ne sait pas — concernant ton absence. Mais tu sais la faiblesse de l’homme; après avoir longtemps pensé, nous nous sommes arrêtés à cette supposition: «Ma mère a écrit il y a deux mois que tu avais coupé tes cheveux — or donc tu attends qu’ils repoussent pour repousser du littoral Suisse la barque qui doit te rendre à Nice». — C’était la dernière hypothèse lorsque ta lettre a dit que tu étais malade. Pourquoi ne m’as-tu pas écrit avant? je t’aurais ménagé beaucoup de reproches de la part d’Emma, et j’aurais trouvé les moyens de la consoler, mais comme j’étais moi-même tanto poco arrabiato — j’ai aussi pesté, vociféré, julesfavrisé tes retards. Au reste — Dieu et Löwe aidant — cela doit passer et tu viendras — et cela sera fini.

à l’hôtel une femme de chambre qui ne parle ni le français, ni l’italien, mais un jargon incompréhensible. Emma a de suite commencé à parler avec elle. Elle est allée d’une supposition magnifique, si on estropie tous les mots français et italiens, elle doit comprendre. Exempli gratia, elle dit à la femme: «Porta cana dans l’appartamiento del aguuia fredigosca», ou: «Ba la cete parquetoccio nel Salione mangisco»...

C’est bien dommage que la femme de chambre comprenne encore moins cette nouvelle langue.

Tout ce que ma femme et Emma ont écrit concernant mes disputes avec Emma, n’est que la suite d’une calomnie qui ferait honneur à Basile. Il n’y a qu’un seul point sur lequel nous disputons: en vérité je suppose qu’il ne faut rien faire lorsqu’on n’a rien à faire — et Emma pense que c’est alors qu’il faut faire.

<qu’> il ne faut pas mentir, mais qu’il ne faut pas dire la vérité — lorsqu’on peut s’en passer... etc. Moi, je suis vieux conservateur, et en qualité de Slave et de Russe — un peu plus rusé.

Melgounoff déplore depuis 5 ou 6 ans l’ouvrage de Kœnig, il lui a dicté sous des influences de clocher. Par ex<emple>, il parle de Khomiakoff comme d’un grand poète etc. Il me <le> fallait pour faciliter la mémoire. Au reste, j’ai fait un traité politique, au lieu d’un <traité> littéraire.

Je pourrais préparer pour le 1 sept<embre> l’article.

Dis à Kol<atchek> de m’envoyer le journal sous bande, mais  — autrement cela ne partira pas.

J’ai reçu le Peuple, l’article de Proud<hon> est froid, le reste...!

éponds pas sur tes dispositions égalitaires. Premièrement il n’y avait pas de question, et ensuite je ne répondais pas, parce que je les rejette complètement, absolument, comme offense à notre amitié, comme ironie du mot même de la bessonnerie, comme Spießbürgerlichkeit, comme  — et comme impossibilité complète. — A ces conditions (si je les prenais au sérieux) je céderai mon appart<ement> à la co<m>tesse d’Ag<oult> ou au v<icom>te d’Arlincourt, — voilà ma réponse et je trouverai fort juste, si tu prends les mêmes mesures disciplinaires contre la c<om>tesse (au moins le jour).

Proposant à Emma de demeurer ensemble, sans parler de choses intimes, je représentais l’immense économie d’avoir une salle à manger, une cuisine, un à une vie commune et non à un voisinage vertical. Sans me faire perdre quelque chose — cela aurait diminué vos dépenses de la moitié. — Comment le faire avec l’étiquette espagnole que tu exiges? Comment dresser aujourd’hui la table en bas, demain chez toi, comment enfin savoir quand il faut être sur la terrasse et quand dans le jardin qui est commun, et si une promenade dans le jardin est équivalente à une visite...

Je n’ai pas répondu — et voulais passer à l’ordre du jour pur et simple. Tu ne l’as pas voulu.

Weiter«où j’ai montré le courage de la vie?» — Nulle part — mais 1° est-ce que c’est une cause pour que tu n’en aies pas, ou que moi ne puisse le comprendre et 2° où est-ce que j’ai montré le contraire? Dans la crainte de perdre la moitié de la fortune, mais je me tiendrais pour fou à lier, pour Struve, pour S<aint> Siméon le Stylite, si je n’avais pas épuisé tous les moyens pour la sauver, et même si cela avait duré 16 mois au lieu de 6.

Mais tout cela n’empêche pas de te dire que tu as parfaitement raison en parlant des Slaves et encore plus des Russes, c’est vrai au point que même Gans à Berlin disait que l’imitation et l’acceptibilité sans assimilation est le caractère distinctif des Slaves. — Il y a de graves considérations pourtant à faire; la manie de se jeter sur tout, de tout entreprendre et étudier est une suite de l’état dans lequel on se trouve. N’oublie jamais l’état abnormal qui est créé pour nous autres par la civilisation forcée. Par malheur le peuple restant de l’autre côté, le gouvernement a pu civiliser et opprimer en même temps. De là l’ironie, de là cette démangeaison d’émotions, pour s’oublier, et pas de racines. La période de Pétersbourg n’est qu’une dure école, n’est qu’une transition — et ce que tu vois n’est que le caractère de la transition.

Je ne sais pas pourquoi tu parles de mon patriotisme, je connais plus que vous la race slave, j’en parle; je vois comme Haxthausen l’immense possibilité du développement et la jeunesse vigoureuse de la race. Je vois, comme Fallmerayer qu’une guerre, une lutte à mort avec la Russie est imminente et que la vieille Europe succombera. Custine en parla, Donoso Cortès en est convaincu. Que la Russie crèvera comme un vampire, — cela peut être, mais elle pourra aussi légèrement passer au communisme le plus illimité, comme elle s’est jetée avec Pierre le Grand dans l’Européisme.

Non seulement la victime n’est pas douteuse, mais elle est faite moralement. La Turquie sans exagération n’est pas aussi dépendante de la Russie comme l’Allemagne. La question de Schles<wig->Hol<stein> est une dernière épreuve.

L’exemple de Sas<onoff> — ne prouve pas grand’chose contre le caractère, l’exemple d’Ogareff, donnant la liberté à 1900 paysans — peut en cas de besoin servir d’objection. — Et là-dessus je me prosterne à vos pieds.

à Kolat<chek> que la première lettre sur la Russie est prête, mais il faut la traduire. Au lieu de parler de la littér<ature>, je parle du développement des idées politiques jusqu’en 1812.

Перевод

30 июля.

Ты доставил мне большое удовольствие, написав о том… догадайся, если можешь, о чем, — о том, что ты был болен. Я уже начинал всерьез возмущаться этими вечными отсрочками, тем более что мне стало известно, будто ты считаешь погоду еще слишком жаркой для путешествия, а мне это стало известно, так как маменька написала: «Я согласна с Г<еоргом>, что погода и т. д.» Я подумал, что в нынешние революционные времена жара может затянуться до мая 1857 года.

Приказом из Цюриха ты безоговорочно запретил заниматься какими бы то ни было предположениями, гипотезами, теориями вероятности и прочими операциями, при помощи которых человеческий разум стремится узнать то, чего он не знает, — касательно твоего отсутствия. Но ты ведь знаешь человеческую слабость; после долгих раздумий мы остановились на следующем предположении: «Два месяца назад маменька написала, что ты остриг волосы — уж не ожидаешь ли ты, пока они отрастут, чтобы оттолкнуть от швейцарских берегов челн, который доставит тебя в Ниццу». Такова была последняя гипотеза перед твоим письмом с сообщением, что ты болен. Почему ты не написал мне об этом раньше? Я бы избавил тебя от многих упреков со стороны Эммы и нашел бы способ ее утешить, но я и сам был tanto росо arrabiato[103], я тоже бранился, ругался, жюльфавризировал твои проволочки; впрочем — с помощью бога и Лёве — все это пройдет, ты приедешь, и с этим будет покончено.

если калечить все французские и итальянские слова, та должна понять. Exempli gratia она говорит женщине: «Приносите в аппартамиенто холодный вода» — или «Подметайте паркеточчо в обеденный салионе»…

Очень жаль, что этот новый язык горничная понимает еще меньше.

Все, что моя жена и Эмма написали о моих спорах с Эммой, — только следствие клеветы, которая сделала бы честь Базилю. Разногласия у нас лишь в одном пункте: действительно, я думаю, что не нужно ничего делать, когда нечего делать. А Эмма думает, что именно тогда-то и нужно.

Я утверждаю, что не только не нужно лгать, но не нужно говорить и правду, когда можно обойтись без этого... и т. д. Что до меня, то я старый консерватор, а как славянин и русский — чуть похитрее.

Мельгунов уже 5-й или 6-й год оплакивает работу Кёнига, он ему диктовал ее, находясь под влиянием церковников. Например, он говорит о Хомякове как о великом поэте и т. д. Она мне была нужна, чтоб освежить кое-что в памяти. Впрочем, я написал политический трактат вместо литературного.

Скажи Колачеку, чтобы он присылал мне журнал бандеролью, но пусть франкирует, иначе не уйдет.

Я получил «Peuple», статья Прудона холодна, остальное...!

уравнительных требований. Во-первых, об этом не было речи, и, во-вторых, я не отвечал потому, что решительно и безоговорочно отвергаю их как оскорбление нашей дружбы, как насмешку над самим понятием союза близнецов, как Spießbürgerlichkeit[104], как Philisterei[105] — и как вещь совершенно невозможную. На таких условиях (если бы я их принял всерьез) я мог бы уступить свою квартиру графине д’Агу или виконту д’Арленкуру — вот мой ответ, и я счел бы вполне справедливым, если бы ты принимал такие же дисциплинарные меры против графини (по крайней мере днем).

Предлагая Эмме поселиться вместе, не касаясь вопросов личного порядка, я указывал на огромную экономию, которая достигается при общей столовой, общей общем поваре, — словом, я-то думал о совместной жизни, а не о вертикальном соседстве. Я ничего не потерял бы при этом, а вы сократили бы наполовину расходы. — Но как все это совместить с тем испанским этикетом, которого ты требуешь? Как это сегодня накрывать стол внизу, завтра у тебя, как, наконец, узнавать, когда надобно находиться на террасе, а когда в саду, который является общим, и надобно ли прогулку по саду считать равноценной визиту…

Weiter[106], ты спрашиваешь, «где я проявил жизненное мужество?» — Нигде, но 1-е — разве это основание для того, чтобы и у тебя его не было или чтобы я не мог понимать, в чем оно состоит? И 2-е — где же это я проявил обратное? Боясь потерять половину состояния? — Но я счел бы себя за буйно помешанного, за Струве, за св. Симеона Столпника, если бы не исчерпал всех возможностей для спасения денег, даже в том случае, если бы на то потребовалось не 6, а 16 месяцев.

Но все это не мешает мне утверждать, что ты совершенно прав в своем суждении о славянах и, еще более, о русских, — это бесспорно, и сам Ганс в Берлине говорил, что подражание и восприимчивость без ассимиляции — отличительная черта славян. Однако необходимо серьезно принять в соображение, что мания набрасываться на все, желание все испробовать и изучить — это следствие существующего положения вещей. Нельзя забывать того ненормального положения, которое создалось для людей нашего круга в результате принудительной цивилизации. К несчастью, народ оставался по другую сторону, и вот правительство получило возможность одновременно и цивилизовать, и угнетать. Отсюда ирония, отсюда жажда эмоций, чтобы забыться, и отсутствие корней. Петербургский период — лишь суровая школа, лишь переходное время, и то, что ты наблюдаешь, всего только особенность этого переходного времени.

Я не понимаю, почему ты говоришь о моем патриотизме; я знаю славянскую расу лучше, чем вы, и я говорю о ней. Как и Гакстгаузен, я вижу огромные возможности развития и мощную юность этой расы. Как и Фальмерайер, я вижу, что война, смертельная борьба с Россией неминуема и что старая Европа падет. Кюстин говорил об этом, Донозо Кортес в этом убежден. Быть может, Россия так и издохнет вампиром, но она может и перейти к самому неограниченному коммунизму с той же легкостью, с какою она бросилась с Петром Великим в европеизм.

Неизбежность жертвы не только не вызывает сомнения, но морально она уже принесена. Без всякого преувеличения, Турция находится в меньшей зависимости от России, нежели Германия. Вопрос о Шлезвиг-Голштинии — последнее испытание.

Скажи Колачеку, что первое письмо о России готово, но его надобно перевести. Вместо того чтобы говорить о литературе, я говорю о развитии политических идей до 1812 года.

Примечания

Печатается по фотокопии с автографа (ВМ). Впервые опубликовано: ЛН

Год написания определяется связью с соседними письмами.

... пока они отрастут, чтобы оттолкнуть от швейцарских берегов челн, который доставит тебя в Ниццу»<.> — Игра слов: «repousser» по-французски означает «отрастать» и «отталкивать».

...жюльфавризировал — т. е. изощрялся в красноречии (от имени Жюля Фавра).

...как славянин и русский — чуть похитрее. — Каламбур: «russe» («русский») и «ruse» («хитрый») по-французски звучат сходно.

...... — А. С. Хомякову в книге Кёнига (см. комментарий к письму 55) посвящена целая глава, в которой содержится высокая оценка его как поэта и мыслителя.

.... — «О развитии революционных идей в России» (см. т. VII и комментарий к письму 88).

«Peuple», статья Прудона холодна, остальное... — После прекращения 14 мая 1850 г. «Voix du Peuple» Прудон сделал попытку издавать новую газету «Le Peuple de 1850». Герценом был получен №°2 газеты от июля 1850 г. (в июне и июле 1850 «Le Peuple de 1850» издавалась один раз в месяц). В статье Прудона «Гражданам Ледрю-Роллену, Шарлю Делеклюзу, Мартену Бернару и их товарищам, редакторам „Proscrit“ в Лондоне» была подвергнута критике политическая программа этих деятелей революционной эмиграции. В том же номере газеты были помещены статьи К. -Ф. Шеве «Призыв к демократам-социалистам» и «Экономическое положение», статьи А. Даримона «Закон о дотациях» и «Законное сопротивление», статья А. Кретена «Мнение о г. Монталамбере», международные и внутренние обзоры и хроника.

Вопрос о Шлезвиг-Голштинии — последнее испытание— Провинция Шлезвиг-Гольштейн с 1773 г. входила в состав Дании. Используя немецкое национально-освободительное движение, возникшее в этой провинции в 1848 г., Пруссия начала войну с Данией, намереваясь захватить ее. Вмешательство России и Англии заставило Пруссию отступить, и до 1866 г. Шлезвиг-Гольштейн продолжала оставаться в составе Датского государства.

 ∞ пример Огарева... — Как устанавливается этими строками, Гервег в своем письме к Герцену указал на беспорядочный образ жизни Н. И. Сазонова как на типичный якобы для русского человека. Герцен же напоминает Гервегу высоко гуманное поведение Огарева, отпустившего на волю с 1840 г. крепостных из доставшегося ему по наследству села Белоомут Рязанской губернии.

... первое письмо о России— «О развитии революционных идей в России».

[103] немного взбешен (итал.). – Ред.