71. А. Ф. ОРЛОВУ
23 (11) сентября 1850 г. Ницца.
Ваше сиятельство,
императорский консул в Ницце сообщил мне высочайшую волю о моем возвращении в Россию. При всем желании я нахожусь в невозможности исполнить оную, не приведя в ясность моего положения.
Прежде всякого вызова, более года тому назад, наложено было запрещение на мое имение, отобраны деловые бумаги, находившиеся в частных руках, наконец захвачены деньги, высланные мне из Москвы. Такие строгие и чрезвычайные меры против меня показывают мне, что я не только в чем-то обвиняем, но что прежде всякого вопроса и всякого суда — признан виновным и наказан — лишением части средств моих.
Я не могу надеяться, чтоб одно возвращение мое могло меня спасти от печальных последствий политического процесса. Мне легко объяснить каждое из моих действий, но в процессах этого рода судят мнения, теории, — и на них основывают приговоры. Могу ли я, должен ли я подвергать себя и все мое семейство такому процессу?
Ваше сиятельство оцените простоту и откровенность моего ответа и повергнете на высочайшее рассмотрение причины, заставляющие меня остаться в чужих краях, несмотря на мое искреннее и глубокое желание возвратиться на родину.
вашего сиятельства покорнейшим слугою.
Александр Гepцен.
Ницца 1850. Сентября 23.
На обороте
ЧЕРНОВАЯ РЕДАКЦИЯ
Monsieur le Comte,
Le Consul Impérial de Nice m’a communiqué [la volonté] l’ordre de S. M. de rentrer en Russie. Indépendemment de [mon désir] ma volonté je me trouve dans l’impossibilité d’obtempérer à l’ordre de S. M.
Bien avant la [communication] sommation faite par M. le Consul de Nice, mes biens ont été séquestrés, des fonds qui m’étaient destinés ont été retenus, tout cela non seulement sans jugement, sans sommation et sans les formalités, prescrites par la loi, mais sans que j’ai eu connaissance de [quoi on m’accusait] ce qu’on m’inculpait. Ces mesures extraordinaires [ne pouvaient être que le résultat de quelque inculpation vague] montraient avec évidence [non seulement] que j’étais non seulement accusé [de quelque chose], mais [même] déjà condamné à la perte [sans avoir été] d’une partie considérable de mes biens — [quoique je n’étais ni inculpé, ni jugé] sans avoir été jugé.
’est impossible de présumer que je ferai tomber une accusation politique par mon seul retour, quoique il m’est bien facile d’expliquer tous mes actes, mais dans les procès [politiques] de ce genre on inculpe ordinairement non les faits, mais les opinions et les théories. Dois-je, monsieur le Comte [faire courir] soumettre le sort de toute ma famille aux chances douteuses d’un procès politique.
Vous apprécierez, monsieur le Comte, la simplicité et la sincérité de ma réponse et soumettrez à S. M. Imp. les causes qui me forcent à rester [dans les pays étra<ngers>] hors de la Russie.
Agréez l’assurance de mes hommages respectueux avec lesquels j’ai l’honneur d’être, m. le Cte,
Votre serviteur dév<oué>
Herz<en>.
Nice.
Граф,
императорский консул в Ницце сообщил мне [волю] приказание е. в. возвратиться в Россию. Независимо от моей воли я нахожусь в невозможности исполнить приказание е. в.
Много ранее [сообщения] требования, предъявленного мне г. консулом в Ницце, на мое имение было наложено запрещение, предназначавшиеся мне деньги задержаны, и все это не только без суда и вызова и без соблюдения законных формальностей, но и без того, чтобы мне стало известно [в чем меня обвиняют], что мне вменяется в вину. Такие чрезвычайные меры [могли быть вызваны лишь каким-либо неопределенным обвинением] со всей очевидностью показывали [не только], что я не только обвинен [в чем-то], но [даже] уже приговорен к лишению [не будучи] значительной части моих средств [хотя я не был ни судим], не будучи [обвинен, ни] судим.
Мне нельзя ожидать, что одним своим возвращением я смогу сбросить с себя политическое обвинение, хотя мне легко объяснить каждое из моих действий, но в процессах [политических] этого рода обычно вменяют в вину не действия, а мнения и теории.
Должен ли я, граф, [подвергать] ставить судьбу всего моего семейства в зависимость от сомнительных шансов политического процесса.
Примите уверение в совершенном почтении, с которым имею честь быть, граф,
вашим покорным слугою.
Герцен.
Ницца.
Русский текст письма печатается по автографу (ЦГИАМ). Впервые опубликовано, с незначительными разночтениями, самим Герценом в составе «Былого и дум» (ПЗ на 1858 г., кн. IV, стр. 238—239 — ср. X, 158—159). Текст черновой редакции письма на французском языке печатается впервые, по автографу (ЦГАЛИ). На русском письме помета рукой А. Ф. Орлова (карандашом): «Не прикажете ли поступить с сим дерзким преступником по всей строгости законов»; рукой Николая I (карандашом): «Разумеется»; рукой Л. В. Дубельта: «Собственною его величества рукою написано карандашом: „Разумеется“. Варшава. 3 октября 1850. Г. -л. Дубельт»; писарской рукой: «9 октября 1850 года, № 3802».
«Былому и думам» (X, 156—159). Оно было написано вначале на французском языке. «Переписывая мое письмо, — вспоминает Герцен, — мне пришло в голову, для чего же это я пишу Орлову по-французски. По-русски кантонист какой-нибудь в его канцелярии или в канцелярии III Отделения может его прочесть, его могут послать в сенат, и молодой обер-секретарь покажет его писцам; зачем же их лишать этого удовольствия? А потому я перевел письмо» (X, 158). Публикуемый французский черновик письма, очевидно, и есть упоминаемый в «Былом и думах» первоначальный набросок обращения к Орлову. Окончательный русский текст письма не идентичен французскому: делая перевод, Герцен, по обыкновению, вводил в текст изменения.
14 октября (ст. ст.) 1850 г. шеф жандармов сообщил министру внутренних дел Л. А. Перовскому, что, ознакомившись с письмом Герцена, «в котором он, изъявляя опасения подвергнуться в России политическому процессу, выразил намерение свое остаться за границею», Николай I «высочайше повелеть соизволил — поступить с Герценом по всей строгости существующих законов». Одновременно А. Ф. Орлов извещал Перовского, что «надлежащее распоряжение» дано также «г. управляющему министерством юстиции». 3 ноября ст. стиля правительствующий сенат утвердил указ министру внутренних дел «об исполнении высочайшего повеления». 18 декабря соответствующее решение было вынесено петербургским надворным уголовным судом. Утвердив это решение 1 сентября 1851 г., Государственный совет постановил: «за невозвращение из-за границы по вызову правительства» «подсудимого Герцена, лишив всех прав состояния, считать изгнанным навсегда из пределов государства <...> и имение, какое у него окажется, отдать законным по нем наследникам». 26 сентября 1851 г. это заключение государственного совета было утверждено Николаем I (документы по этому делу см.: Л VI, 147—148 и «Звенья», VIII, 1950, стр. 101‑103).