97. Н. А. ГЕРЦЕН
13—14 (1—2) июня 1851 г. Париж.
13 июня. Париж.
Париж решительно утратил способность меня веселить, я скучаю — и тут, душа моя, я забываю о других внутренних причинах, а говорю просто о том, что они не рассеиваются, — удивительно, как все меняется, когда мы меняемся. Вот лучшее доказательство, что школьники напрасно ищут истинную истину, есть только человеческая истина. — Мы были в театре Montansier, я хохотал, но мне было скучно, вчера водил я полковника в Мабиль, он никогда не видал, его ужасно электризовал шик танцев, я только и веселился им и в сущности пропадал со скуки. Улицы, журналы, разговоры — все скучно, ни одного живого слова, все газетные рассуждения — битые места, седые от неисполнения надежды, и как-то все это поверхностно — нет, не хотел бы я поселиться в Париже.
Многие говорят, что юг Франции для нас возможен, Пальмье советует поселиться не в Марселе, а в окрестностях, советует, если без моря, то выбрать Бордо или Ним (Саша пусть тебе покажет все это на карте), я думаю тоже, что это недурно, на первый случай мы могли бы съехаться в Марселе, путь тебе легкий.
Я готов бы был ехать хоть сегодня, я сыт Парижем. Меня держит вот что: Шаллер писал мне, что мои бумаги окончены будут к 15, стало, к 20 придут сюда, я только этого и жду, чтоб начать мои демарши.
1-е. Если можно будет остаться в Пиэм<онте>, я возвращусь через Фрибург, и разве, разве только с полков<ником> сбегаем на выставку, что займет не больше десяти дней.
2-е. Если нет, то переедете вы в июле в Марсель, и я прямо отсюда поеду вас устроить.
3. Если, наконец, и это нельзя — то остается forcément[141] Англия. — Жаль, очень жаль, что для меня Швейц<ария> отравлена присутствием этого Каина de la bessonniere. — Жаль, что и мерзавка эта в Piémont’е — ну, да против судьбы прать нельзя.
Все это надобно решить скорее, — иногда какие-то грозные предчувствия тревожат, неопределенные, но страшные. А впрочем, кто перенес то, что я перенес — тот перенесет все, что попадет на плечи. Но это значит старость, равнодушная, бесчувственная — только ее нет еще в главном; кровь еще льется огнем, и в душе у меня так же два противуположные потока, два кровообращенья, любовь и ненависть, любовь со страданием и ненависть с раскаянием, да, да, с раскаянием, самым жгучим, что я не раздавил эту змею. Я презираю себя за эту слабость.
— величественно и поэтически несут судьбу, а ты пишешь, т. е. писывала, о суме и милостыне, о помешательстве и вертерстве. О, как невыразимо хорошо именно такое крапулезно-мелко-мещанское существо, полное эгоизма и lâcheté[142], отправить dahin, dahin. Как я был слеп, я слушаю теперь, что говорят посторонние о их характере вообще, и рву себе волосы — ну, да и наказан за ошибку. Много ли было писем с моего отъезда оттуда?
Тат<ьяне> Алекс<еевне> тотчас по получении письма отослал 350 фр., да еще через Мар<ью> Каспар<овну> велел ей взять у С<ати>на в Москве 100 серебр.
Пришли на адрес Мар<ьи> Касп<аровны> газету, в которой будет интерпелляция Valerio, и попроси Шпильмана послать sous bande[143] 1 экзем<пляр> в Турин M. Valerio, 1 — в редакцию «De l’Opinione», один в редакцию «Progresso», и если еще есть такие же листы — журналам, это может сказать Фок. Головин еще спокойно в Турине, как же книги возвратились? Пусть он спросит у Висконти, послал ли он в Геную, а то и туда в редакцию какого-нибудь оппозиционного журнала можно послать. Все это из тех №№, которые были посланы к Голов<ину>. Да, кстати, я Дельену остался должен, кажется, 6 или 7 фр., ему следует отдать.
Небо вечно серо, почти никогда нет солнца, — тоска по Италии, но климат здешний для меня несравненно здоровее, я теперь уже чувствую перемену, нет этой устали и тяжести. Но жить все же кажется противно, по крайней мере до перемены. Полковник, кажется, проклинает на чем свет стоит за то, что поехал, я, как ни желаю, не могу быть веселым собеседником, и чем бы разговор ни завязался (или он пуст) — оканчивается заупокой. Твое присутствие еще наполняло все пропасти, один взгляд детей действовал лекарственно — но в этом клостральном одиночестве, в этой жизни в сторону нет ничего смягчающего. Писать я решительно не могу, все кажется так мелко, так ненужно. Все это, может, и послужит на что-нибудь, но все это тяжело. И ты, друг мой, не сердись за печальные звуки, которые примешиваются ко всему. Представь иногда себя на моем положении, и ты простишь это оханье или этот стон. Как далеко от меня желание мучить тебя моими словами, да они и не мучительны, если любовь воскресла, — а ведь в это-то мне и необходимо верить, чтоб жить.
Если письмо из Лиона не пришло, требуйте, оно было отправлено 7 числа.
Жму дружески руку Алекс<андре> Христ<иановне>. Ну что, как ведет себя Фок № 47?
Печатается по фотокопии с автографа (IISG). Впервые опубликовано: Л VI, 192—195.
В автографе первоначально вместо: — было: говорю просто о рассеянье (стр. 179, строка 13); вместо: редакцию «Progresso» — было: редакцию «Del Risorgimento» (стр. 180, строка 29).
Год написания определяется содержанием письма: хлопоты о натурализации в Швейцарии, разрыв с Гервегом, высылка из Ниццы (об «интерпелляции Valerio» см. письмо 90).
...мои бумаги окончены будут к 15... — См. письмо 104.
... Каина de la bessoniere. — «La Bessoniere» («Гнездо близнецов») — название хутора в повести Ж. Санд «La petite Fadette», где жили близнецы Сильвине и Ландри. Именами героев этой повести называли друг друга Г. Гервег, Герцен и Н. А. Герцен в своей переписке 1849—1850 гг.
...мерзавка эта в Piemonte— См. комментарий к письму 198.
... — «туда, туда» (нем.) — строка из стихотворения Гёте «Mignon» («Kennst du das Land»), включенного также в роман «Годы учения Вильгельма Мейстера» (кн. III, гл. I).
Тать<яне> Алекс<еевне> тотчас по получении письма отослал 350 фр... — Т. А. Астракова, сообщая Н. А. Герцен в неопубликованном письме из Москвы от 22 (10) мая 1851 г. о своих денежных затруднениях, писала ей: «Так вот что, друг, если ты можешь еще подать мне руку помощи, то протяни ее через Марью Каспар<овну> — она уже пересылала мне деньги на памятник матери, след<овательно> она знает как это сделать» (ЛБ«Спешу, друг мой, скорей послать письмо в Париж, куда поехал и А<лександр>, потому что доктора здешние сказали ему, что он не может по своему полнокровию более здесь оставаться, а парижские доктора позволили ему на некоторое время воротиться туда, только, я думаю, и там ему не поздоровится опять, а надо будет искать климат более приличный, может, Англия? <…> А<лександр> пошлет тебе уж из Пар<ижа> сколько можно» (НПГ, стр. 166—167). В ответном письме от 7 июля (26 июня) Т. А. Астракова благодарила Герценов «за дружеское участие и выручку» (ЛБ, ф. 69, IX, 15).
... — Во время заседания пьемонтского парламента 10 июня 1851 г. депутат оппозиции Л. Валерио «свирепо напал на министра в своей интерпелляции и требовал отчета» о причинах высылки Герцена (см. «Былое и думы» — X, 177). В письме от 15 июня Герцен указывает название газеты, где был помещен отчет о заседании парламента: «Gazetta piemontese».
... попроси Шпильмана послать sous bande 1 экзем<пляр> в Турин М. Valerio ∞ в «De L’Opinione» ∞ такие же листы — журналам... — Видимо, это поручение Герцена касалось рассылки экземпляров книги «О развитии революционных идей в России» (см. письмо 88 и комментарий). Отвечая Герцену, Н. А. Герцен писала по поводу этого поручения: «Книга Валерио послана, его же Фок просил доставить в редакцию и кому след<ует> 4 экземпляра. Сегодня же Шпильман писал Голов<ину>, чтоб он непременно сейчас отправил газету, где интерп<елляция> Вал<epио> в Париж, а здесь ни за что не достанешь, везде дают только прочесть» («Звенья», VIII, 1950, стр. 40).
.. — монастырский (от франц. claustral).
Ответ H. А. Герцен от 19 июня 1851 г. — «Звенья», VIII, стр. 39—40.
[141] поневоле (франц.). — Ред.
<. – Ред.>
– Ред.