99. МОСКОВСКИМ ДРУЗЬЯМ
19—20 (7—8) июня 1851 г. Париж.
19 июня 1851. Париж.
Я сидел в величайшей хандре и, конечно, всего менее ожидал от вас письма — как вдруг оно явилось. Спасибо за несколько строк, они отогрели меня, повеяли тепло на душу и я до вечера был весел. (Бывало, я был весел 24 часа в сутки, tempi passati[145].)
Какие у меня планы — трудно сказать, теперь я здесь один, все наши в Ницце, я полюбил в жизни случайность, доверяться случайности умнее, нежели делать умные планы. Все же не выйдет по желанию. Ну, господа, полицейская германдада, травят людей как зверей, не дают покоя ни минуты. Теперь я воюю с пиэмонтским министерством по милости Панина, жившего в Ницце, оппозиция за меня горой, журналы и интерпелляции в Камере ардантные — не знаю, чем кончится. Если ничем, уеду в Единбург — должно быть, удивительно хорошо жить в стране, не зная языка. A propos, в Испании я вовсе не был, только собирался. Здесь жить и думать нечего, в Швейцарии скучно. Пиэмонт я люблю, там люди помоложе, у них еще lune de miel[146] свободных учреждений и у короля такие усы и такая борода, что он поневоле в прогрессе. Но если, несмотря на усы, он меня не пустит — кроме Англии нет места, в Лондоне я жить не хочу, у меня там столько друзей — что этот город мне противен. — Я со временем вам пришлю мою переписку с разными правительственными лицами, посмеетесь от души — но на деле все это скучно и fade[147].
Вы не находите в моих книжках того симпатического элемента, который был прежде, — его нет во мне. Я не любить научился здесь, а ненавидеть, не смеяться, а оскорблять. Я страшно одинок,
Всюду встречи безотрадные,
Ищешь, суетный, людей,
А встречаешь трупы хладные
Иль бессмысленных детей.
Дети эти могут и привязываться, да глупы из рук вон. — Один человек подошел было поближе, одного человека я полюбил было — это самый худший, этот показал мне все двоедушие, всю пропасть безнравственности гнусного поколения, к которому мы принадлежим, — поколения, которое могло бы фурнировать и не одного Горгия венгерского.
Полгода тому назад смерть прошла возле меня — после того я окончательно закалился в моей злобе, в моем недоверии.
Хотелось бы перед финалом поглядеть на вас, много дали бы вы мне сил — а иной раз я боюсь вас, мне кажется, что гармоническое отношение оттого и живо в нас, что мы в разлуке; в разлуке именно все то забывается, что мешает гармонии... И то, друзья мои, я на вас был сильно сердит и писал вам презлое письмо, кажется, в генваре, да оно не дошло, видно, до вас. Я сердился за вашу нетерпимость, за юридическую точку зрения etc., etc.
Я напечатал в Ницце небольшую брошюрку о России, это исправленное издание статей, бывших в журнале Колачека о России — искаженных редакцией и переводчиком; достаньте. Прочтите еще, если не читали, в том же журнале за 1850 «Deutsche Monatss<chrift>» статейку «Omnia mea mecum porto» и в декабрьской книжке мой «Эпилог». Есть еще письмо о Франции «Erinnerungen eines Russen…», но это вам трудно достать, оно напечатано в Лондоне в журнале Кинкеля и Гауга «Kosmos» — а оно бы вас позабавило.
Зачем вы жалеете об том, что я остался здесь. В сторону самолюбие и скромность — когда был для России такой орган в Европе, вся моя сила, все мои помышления обернуты к вам — и голос мой получил вес. Не далее еще как два дня тому назад, я толковал часа два Мишле об России, я их заинтересовал Россией. Что я сделал бы в России с железным намордником? А пр<опо?>, посмотрите, как в здешнем revue «Liberté de penser» подробно излагают все сказанное мною о России, — с этой стороны я не могу упрекнуть себя, что был недеятелен, и не могу думать, чтоб там сделал больше.
Но вперед не знаю, что будет, я устал, я сломан, я состарелся... будущности у меня нет, это я знаю, да я ничего и не жду, я не обрадуюсь ничему особенно, да и не умру, кажется, ни от какого удара. Я писал в одной неудавшейся и неоконченной статейке: «Я равно не желаю ни жить очень долго, ни умереть завтра. Пускай себе придет конец так же случайно и бессмысленно, как начало — да, по правде сказать, как и самая середина…»
«Под сим телом погребен N. N. Жития его было 38 лет... Да будет ему пищеварение легко. А ты, читатель, приими дух его с миром».
— «Долг прежде всего», — и думаю о другой, откуда приведенные слова, под заглавием «Межуев-fils»[148] — но главное, что мне мешает, — это тоскливая апатия, я решительно ничего не делаю, кочую по кафе и читаю газеты, больше ничего.
Как скверно вы все сделали, что не прислали книг русских, сколько я ни просил. Это просто антигуманно.
P. S. Я перечитал твое письмо. Да вы всё не так смотрите на мою философию истории, это не наука, а обличение, это бич на нелепые теории и на нелепых риторов-либералов, фермент — и больше ничего, но это захватывает и ведет к жизни, это сердит и заставляет думать. Но об этом другой раз.
Целую вас. Прощ<айте>.
20/8 июня
: NB. Я требую и прошу известить о получении этих строк как-нибудь.
Примечания
Печатается по автографу (ЛБ). Впервые опубликовано: ГНМ—75 (с пропуском текста под знаком NB, который приведен впервые: ОРГ, стр. 60).
В автографе первоначально вместо: конец — было: (стр. 184, строка 17). В текст письма внесено исправление: мою философию истории — вместо имеющегося в автографе: мою философии историю
Ответ на письмо Т. Н. Грановского, относящегося к маю—июню 1851 г. (ЛН, т. 62, стр. 99—100; в 1859 г. Герцен напечатал его с сокращениями в «Былом и думах» — см. XI, 530—531).
... — См. комментарий к письму 90.
... — яростные (франц. ardents).
...в Испании я вовсе не был... — См. письмо 84.
...у короля такие усы ∞ он поневоле в прогрессе. — Имеется в виду король Сардинии Виктор-Эммануил II. Герцен намекает на существовавший в России при Николае I запрет носить усы и бороду дворянам, не состоящим на военной службе. В частности, Н. П. Огареву в 1849 г. пензенским губернатором было поставлено на вид «все неприличие ношения бороды» (см. «Звенья», VIII, 1950, стр. 807).
Вы не находите в моих книжках того симпатического элемента, который был прежде... — Герцен отвечает на следующие строки в письме Т. Н. Грановского: «Все, что ты писал до сих пор, бесконечно умно, но оно обличает какую-то усталость <...> Ты, скажу без увлеченья, значительный писатель, у тебя есть условия сделаться великим писателем, но то, что было в России живого и симпатичного для всех в твоем таланте, как будто исчезло на чуждой почве. Ты пишешь теперь для немногих, способных понять твою мысль и не оскорбиться ею» (ЛН
«Всюду встречи безотрадные...» — Из «Стансов» К. Ф. Рылеева. Ср. письмо 10.
Один человек подошел было поближе— Г. Гервег.
...поколения, которое могло бы фурнировать и не одного Горгия венгерского. — Главнокомандующий венгерской армией во время революции 1849 г. А. Гёргей предательски капитулировал перед царскими войсками в августе 1849 г.; сдавшиеся венгерские генералы переданы были австрийским властям и казнены; фурнировать — дать, поставить (франц. fournir).
...∞ письмо, кажется в генваре... — См. письмо 84.
.... — Относительно издания работы Герцена «О развитии революционных идей в России» см. письмо 88.
...«» ∞ мой «Эпилог». — Статьи, включенные Герценом в книгу «С того берега». См. комментарий к письму 18.
...письмо о Франции ∞ «Kosmos»... — Статья «Из воспоминаний о прошлом годе одного русского» была напечатана 17 мая и 14 июня на немецком языке в лондонской газете «Der Kosmos», 1851, №№ 1 и 2. Статья представляла собой первоначальную редакцию будущего двенадцатого письма из цикла «Писем из Франции и Италии» (см. V, 453; ср. также ЛН, т. 7—8, стр. 56—57).
Я писал в одной неудавшейся и неоконченной статейке... — См. «Посвящение» Н. П. Огареву (VII, 269).
∞ «Долг прежде всего». — Повесть вошла в сб. «Прерванные рассказы», изданный в Лондоне в 1854 г. (см. комментарий к письму 141).
...думаю о другой ∞ «Mежуев-fils»... — «Повесть «Поврежденный» также вошла в сб. «Прерванные рассказы» (см. т. VII).
...не так смотрите на мою философию истории... — Герцен имеет в виду свою книгу «Vom anderen Ufer», экземпляр который он послал в сентябре 1849 г. московским друзьям с просьбой прислать свои замечания (см. т. XXIII, письма 112 и 113).
[145] былые времена (лат.). – Ред.
<. – Ред.>
– Ред.
[148] младший (франц.). – Ред.