100. H. А. ГЕРЦЕН
20 (8) июня 1851 г. Париж.
20 июня.
Ну, вот, друг мой, что: будто тише и улеглось на сердце. Вчера я писал в Москву, и тьма воспоминаний занимали целый день... Теперь я жду твоего письма, и если оно будет хорошо, то и нынче будет покойный день. — Полков<ник> скучает и грустит, он хочет на днях (когда я поеду в Фрибург) из Лиона ехать прямо в Марсель. Решить еще ничего нельзя, одно яснее прочего — что жить во Франции скверно, — и опять Англия или Пиэмонт. Бумаг все еще нет, их-то я и жду, во всяком случае к 1 июлю я уеду отсюда. Здесь каменная плита на душе. — Кажется, что в Турин можно, ответ министра ободрителен. Полков<ник> советует в Единбург, я не прочь, вот будем вдали, — вдали от всех. Если б тебе было довольно меня, с каким восторгом полетел бы я туда, мне ничего не нужно, наконец, я хочу окончить жизнь с возобновленной любовью. Но в твоих ли это силах. Могу ли я дать столько… Я не верю в себя…
— оно у меня носилось таким светлым воспоминанием, а теперь оно подернуто флером — и я боюсь приподымать. Ведь я оттого-то и был так счастлив, что верил столько же в твое счастье, как в свое.
Если б судьба утешила меня не во мне, но в Саше, если б, как я ему писал, я мог бы преемственно передать мою недосказанную речь и мое недоделанное дело — долею он получил это в фибрине, вторая доля разовьется жизнию с нами. Я не способен учить, может, со временем — но к пропаганде я способен. Ему раскрыта дорога ширины необъятной, j’ai tiré le cordon[149] — стоит только идти.
Гран<овский> ждет еще, что я сделаюсь великим писателем, нет, моя будущность переломлена. Сил я принес много — оттого-то я и мог выдержать, но на выдержку и защиту пошло все. И вот тут-то и призвание детей, рода — продолжать личный труд, сменить уставшего. Тут действительная аристокрация. — Но, если и дети пойдут в другую сторону… это будет моя вина, именно оттого-то и будет это больнее, а может, и не доживу до этого — а может, переживу, несчастие не опиум, от которого Шпильм<ан> не может отделаться, все мелет жернов.
Вчера был у меня Абель, какой он отвратительный дурак, дурак-немец. Это не то, что дурак всех стран, подхалюзый дурак. Он мне был противен — ни такту, ни деликатности — словом, немец.
Писем, видно, не будет. Вчера тоже не было.
Печатается по фотокопии с автографа (IISG). Впервые опубликовано: Л VI, 411‑412.
Дата письма определяется его связью с другими письмами Герцена к жене из Парижа за июнь 1851 г. (см. письма 93, 94, 97 и 98), а также упоминаниями о дне рождения Саши («Саше будет 12 лет») и о письме московским друзьям (см. письмо 99).
— См. письмо 104.
Гран<овский> ждет еще ∞ писателем... — См. письмо 99.
Ответ Н. А. Герцен от 23 июня 1851 г. — Л —413.
[149] я открыл дверь (франц.). – Ред.