103. Н. А. ГЕРЦЕН
22 (10) июня 1851 г. Париж.
22 июня. Воскресенье.
Вот твое письмо от 18. Я до такой степени привык быть откровенным, друг мой, что и теперь признаюсь, что несмотря на глубокое чувство симпатии к тому, что ты пишешь о воспитании — все вместе произвело на меня опять тягостное действие. Я хочу невозможного — и хочу любви 1838 года, той, в которую я верил, я готов ревновать к детям, мне что-то мало в этом, мне что-то кажется это удалением от меня, желанием занять себя... и снова ужас истомляет мою душу. Да, я молод, я жажду еще любви для себя, — но уже ее не будет. Я должен абдикировать, а как трудно скидается корона после 11 лет, зачем я не умел дожить себя в эти 11 лет, зачем воскресли мечты юности тогда, когда — раненный навылет — мне осталось идти в инвалиды.
Но не перетолкуй слов моих. Да, соединимся на великом деле воспитанья, надгробная группа своего былого, поставленная в поучение юной жизни, — да, да, — ты видишь, мой дебют недурен, я буду писать для Саши, это мне легче, нежели давать уроки. Но только я ему буду проповедовать не одну любовь — а и ненависть; кто никогда не ненавидел, тот еще не жил вполне, какое это живое, вечно присущее, вечно жгучее чувство. — В моей жизни недоставало долго этой живости… она взошла. Не одну веру надобно проповедовать — но готовить к сомненью, готовить к тому, что жизнь принесет потом из-за угла, à l’improviste[152].
С полк<овником> много толковали мы вчера, для него Ал<ександра> Хр<истиановна> — его дитя, словом, вся сторона сердца, — боюсь я за него, — и он-то на словах так бравировал и говорил, что женился для того, чтоб ей было ехать с кем, и рад бы был новой встрече… Я, может, очень ошибаюсь, но не думаю, чтоб она могла так любить, она порывиста — но скупа собой. Встреча с ними весьма замечательна, я желал бы ее сделать полезною, но трудно иметь влияние на него.
Прощай. Гран<овский> пророчит мне судьбу великого писателя, — а я до того утратил всякий талант, всякую охоту писать, кроме писем к тебе, что досадно — просто двух слов не умею связать.
‑‑‑
— а от известной тебе твари. Зачем mir nichts, dir nichts[153] переезжать из города, где все есть для ученья. В южной Франции — для климата хорошо, но так, как дела идут, жить в провинции во время полицейского террора невозможно. Швейцария вся открыта — но там есть одно дыхание лишнее и в этой близи может прийти мне желание приостановить его. Может, пустят и в Париже остаться — это я узнаю через Бернацкого, но все же нечего ехать теперь.
Я не могу думать, чтоб не пустили в Пиэмонт — тогда успеем переменить планы. Теперь 20 июля я в Ницце.
Что за поляк был у вас, будьте осторожны.
Письма до моего приезда адресуйте по-прежнему Марье Каспар<овне>.
«Мольер» Ж. Занд из рук вон плох, а мог бы быть хорош.
Печатается по фотокопии с автографа (IISG). Впервые опубликовано: Л VI, 416—417.
Год написания уясняется из упоминаний Герцена о высылке из Ниццы, разрыве с Г. Гервегом, о полученном письме Т. Н. Грановского от мая—июня (см. письмо 99); 22 июня приходилось на воскресенье в 1851 г.
...абдикировать... — отречься (франц. abdiquer).
Гран<овский> пророчит мне судьбу великого писателя... — См. письмо 99.
∞ от известной тебе твари. — См. стр. 500.
...там есть дыхание лишнее... — В Цюрихе жил Г. Гервег.
[152] неожиданно (франц.)<. – Ред>
[153] ни с того, ни с сего (нем.). – Ред.