Герцен А. И. - Московским друзьям, 30 - 31 (18 - 19) января 1848 г.

33. МОСКОВСКИМ ДРУЗЬЯМ

30—31 (18—19) января 1848 г. Рим.

1848 г. 30 января. Roma.

Коршу и Грановскому, Кавелину — que[40].

о страшном толчке, который этот выход должен внести в ваши финансовые отношения, сильный ретроградный шаг университета, — который с юношества остался для меня святыней и который так было поднялся в последнее время, — все это меня сильно огорчило и доказало снова и снова ту живую, близкую связь между нами, которая делает равно невозможным ни личное счастие, ни личное несчастие, — все падает на несколько грудей разом: близко ли, далеко ли — все равно. Так бы, кажется, и поскакал к вам на все эти передряги. Когда минуется кризис, — лишь бы вы не падали с дрожек, и холера бы не падала на вас, — а в будущее я верю! Да, Грановский, именно так надобно идти и в таком расположении, как ты мне писал письмо, против ударов случайности. Мне смертельно понравилось, что ты при этом сослался на античный мир и взял из него этот гордый принцип личности, носящей свою судьбу в себе, — здесь я еще выше оценил ту силу, то презрение к внешним обстоятельствам, которое наполняет грудь человека, знающего, что omni casu[41] — победит он; что делать событьям против человека, бросающего им défi[42]; не с хохотом и плачем, а с светлым челом и уваженьем к своей воле надобно встречать врага, — в твоей мысли не токмо нет пренебрежения к жизни и отчаяния, но именно дорогая оценка жизни — кто же из понимающих станет свое лучшее благо таскать в грязи, отдавать на поруганье, — лучше его сжечь. Жду с нетерпением твоего приезда, — я в апреле перееду во Флоренцию, может, подвинусь и еще поближе, ты тотчас напиши — я через неделю по отправке письма явлюсь перед тобой. Поселись в Бонне — и Рейн и немцы тут почище и ненемцы близки. Кабы можно было устроить небольшую прогулку тебе в Италию — поверь, Грановский, что одна и есть в Европе страна, которая может освежить, успокоить, заставить пролить слезу наслаждения, а не негодованья и грусти, — это Италия, и то в известных пределах. Ты соскучишься с немцами — ведь не все же будешь сидеть над книгой, ты взгрустнешь в Париже, — но здесь что-нибудь одно: или с ума сойдешь от отчаяния (к осени-то), или поюнеешь; я не знаю, отчего у меня в памяти какими-то светлыми точками, дорогими для меня, остались Генуя, Ливорно, Пиза. От Рима я ждал больше, об нем в три тысячи лет так накричали; но Италия не в одном Риме, она в каждом городишке на свои лад — и, черт знает что такое, никакого комфорту, никаких образованных удобств, грязь, нечистота... а хорошо, удивительно хорошо. — Грановский, ведь мы, брат, не знали Италии, мы в ней столько же ошибались по минусу, сколько во Франции по плюсу. Мы все-таки судили всегда по форме, а не по содержанию. В «Соврем<еннике>» объявлена статья Боткина об Италии, — трудно ему будет написать ее удобно! Формы Италии были против нее, — по крайней мере были до 47 года; но знаете ли вы, какая муниципальная жизнь внедрилась во всех городах? Город — личность, город распоряжается своим добром, его теснят, с ним ссорятся (как, например, с Генуей Пиэмонт до реформ), но его так и принимают за persona moralis[43]. Франция, во всем любящая централизацию, Франция — Париж, Италию не уловишь такими простыми определениями. A propos, крепко оттузили вы меня за «Письма из Av<enue> Mar<igny>», — позвольте речь держать. — Во-первых, вы им придали важность, которой в них не было, это шалость à lа «Reisebilder» Гейне, это болтовня à lа Диккенсовой «Италии», я не думал им придать смысл «отчета об Европе». Вместе с письмом я получил «Совр<еменник>» и там три первые письма, в третьем немного есть искажений, остальные почти целы — я их перечитал добросовестно, имея в виду ваше мнение, и вывел, во-первых, что вы правы относительно бедности содержания, — я хотел потом писать о многом, но, не видавши, что напечатано, это невозможно; но, во-вторых, я полагаю, что для такого легкого произведения достаточно то, что сказано о domesticité[44] и частной прислуге, общие места о России в первом и о Франции в четвертом, чтоб его простить. — Конечно, они имеют некоторую бледность, оттого что, ограниченный в одну сторону, я ограничивался сам в другую; мне кажется, что Боткин нападает по предилекции к Франции, но я не могу согласиться ни с ним, ни с Анненковым, который в последнем письме радуется, что французы — милые дети; это, право, похоже, если б мы в похвалу старику Мюльгаузену сказали, что он дитя, Беттина исчерпала пошлость этой роли. А потому-то, что это бессмысленные дети великих отцов, я хожу с непокрытой головой по кладбищу Рèrе Lachaise и не хочу кланяться с шевалью без таланта, без энергии, без правил, называемою французами, — есть у них печальный и заслуживающий сострадания bas ’aujourd’hui[46] не любить, но презирать: что за пустое сердце, что за слабая голова — живут себе на двух-трех нравственных сентенциях и на profession de foi du Vicaire Savoyard, не замечая, что после Руссо прошли столетия. Ведь нельзя же ни прошедшим, ни будущим задвигать настоящего. О, как Францию понимал Наполеон и как ее понял на сию минуту Гизо — сей сенский Меттерних. Напрасно Б<откин> думает, что трудность понимать европейскую жизнь происходит от конкретной сложности и полноты, — нет, при простом отношении к предмету можно-таки понять, в чем дело. Так, как вообще Европа не может подняться на высоту своей цивилизации и последняя остается отвлеченной идеей и идеалом, вряд ли исполнимым (история вместо исполнения римского идеала исполнила лангобардское королевство и христианство), так Франция ниже своего прошедшего.

Я написал письмо об Италии — ваша требовательность меня остановила. Написал еще небольшой разговор о современности и подумаю еще, посылать или нет. Первый отдел повести я послал. Читал в кавелинской статье отрывки из Самарина статьи — хорош гусь с «принижением» личности и с самоотвержением при переносе на общую личность своих прав: во-первых, это не ново, ибо так Гегель объясняет восточный деспотизм, а во-вторых, Кавелин слишком серьезно возражал; его следовало бы истерзать колкостями, — вот, Кавелин, ты и мало изыгольничался. — Вот вам сплетня. Один русский рассказывал мне, что, проезжая по Тульской губ<ернии>, его везли ямщики Хомякова (он держит почту), которые ему сказывали, что у него для бережи лошадей придуман патриархальный способ — он отдает в солдаты ямщика, у которого как бы то ни было падет или испортится лошадь. Вот они, народолюбы, православные славянофилишки... Не могу более писать... под окнами страшный крик: Lumi! Lumi![47] Корсо покрыт сплошной массой народа и сотнями факел — это значит, что король неаполитанский согласился на требования... три часа тому назад прискакал курьер из Чивиты-Веккии... Как они проворно изготовляют, по милости Чичероваккио, детские праздники.

31 января.

Сегодня, говорят (рукой Н. А. Герцен: «я говорю»), ровно год нашему отъезду, память Черно <...>[48] <трак> тире меня проводит до тех пор, пока из меня сделается <черная> грязь. Все эти тройки и сани у меня перед глазами, вот Михаил Семенович в своей шапке — что он, как его бенефис? Здравствуйте, Михаил Сем<енович>! По вашей части рапортую, что здесь театры прескверные и вы про каждую актрису можете добросовестно спеть: «За Марусю пятака, бо Маруся не така», — а актеры хуже их, а певцы хуже самих себя — вообше, нынче больше в театре представляет здесь публика, нежели актеры. Пьесы дают всё сентиментальные — «Прочида» Никколини, «Виргиния» Альфиери, даже в известной оперетке Донизетти «Полковая дочь» умели в конце вклеить «Viva l’Italia» (на тот самый голос, который Кавелин так любил, а Огар<ев> так играл за четвертой или пятой редыркой). — Публика вся поет, шляпы летят вверх, дамы машут платками, — «ну, оно и лестно», как выражался Языков. Отчего никто не пишет о Редкине? Что он, и отчего бы ему, кажется, не черкнуть строчки? — обнимаю его.

Мельгунова надеюсь скоро увидеть, поклонитесь двум — двум Foscari думаете вы? — mit nichten[49] — двум Боткиным, — я Николая Петр<овича> ужасно полюбил в Париже, я любил просто смотреть на его кроткое выражение лица, да и, сверх того, скажи Боткину Senior’у, что он имеет перед ним страшный шаг тем, что не приглашал останавливаться у себя Краевского, не возился с ним, не подрывал (как вы все) «Современ<ника>», — вы думаете, что не пишете мне, так я ничего не знаю, — екскузе.

Извещаю всех, что я обучился говорить, хотя и прескверно, по-итальянски.

Сатина благодарю за письмо, я как услышал, что Диффенбах умер, так и подумал: «Кому он теперь закажет ноги?» Пусть уж бережет берлинскую пару. А что, Кетчер, давно ли ты умер?

Рукой Н. А. Герцен:

<ександром> вдвоем не удержались, зашли в Maison d’Or, ели устрицы и пили шампанское, вспоминали, разумеется, всех вас.

31-е, в обед.

 № «Соврем<енника>», за которые с меня содрали 5 скуди 8 паоли, — и прочел IV «Письмо из Avenue Marigny», — конечно, это не бог знает что, однако не понимаю, чем вас возмутило? — Я печатью доволен (кроме бессмысленных ошибок) — «Письма с Via del Corso» отправлю на днях.

На обороте: М. Г. Евгению Федоровичу Корш.

«Московских ведомостей» — близ Дмитровки и Петровки — на Страстном бульваре.

Примечания

Печатается по автографу (ЛБ). Впервые опубликовано в извлечениях: «Современник», 1912, кн. IV, стр. 194, 195. Полностью, но без приписки Н. А. Герцен к Е. Б. Грановской: Л —182, по копии, снятой А. Н. Пыпиным с подлинника. Приписка Н. А. Герцен: ГНМ, стр. 109.

Весть о выходе вашем из университета... — См. письмо 32 и комментарий к нему.

...сильный ретроградный шаг университета... — Увольнение Кавелина и Редкина, кроме «крыловской истории», было обусловлено и политическими мотивами. В заведенном позднее III отделением «деле о бывших профессорах Московского университета Редкине и Кавелине, замечаемых в вольнодумстве» — в бумаге, составленной Л. Дубельтом, прямо указывалось, что «начальство советовало им оставить университет» потому, что они «были замечены в вольнодумстве» (см. Л V, 182).

...лишь бы вы не падали с дрожек... — Намек на несчастный случай с Т. Н. Грановским в октябре 1847 г. См. комментарии к письму 23.

...и холера бы не падала на вас... — «Из наших друзей и знакомых... двое были атакованы холерою — Валентин Корш и Сергей Иванович Астраков, — но теперь совсем здоровы» (ЛН, т. 62, стр. 40).

... как ты мне писал письмо... — Это письмо неизвестно.

~ .. — О предполагавшейся поездке Грановских за границу см. письмо 31 и комментарий к нему.

...у меня в памяти какими-то светлыми точками ~ Италию не уловишь такими простыми определениями. — Более подробно об этом — порой в выражениях, текстуально совпадающих с данным письмом — см. пятое и шестое из «Писем из Франции и Италии».

«Письма из Av<enue> Mar<ignу>» ~ Франция ниже своего прошедшего. — Соглашаясь с упреками московских друзей в «поверхностности» «Писем из Avenue Marigny» (ср. комментарий к письму 31), Герцен не идет ни на какие уступки по существу, целиком отстаивая свои взгляды на французскую буржуазию и предреволюционную Францию, развитые в «Письмах».

...à lа Диккенсовой «Италии»... — «Pictures from Italy» («Картины Италии») Диккенса.

... предилекции... — предпочтению (от франц. prédilection).

... не могу согласиться ~ с Анненковым, который в последнем письме радуется, что французы — милые дети... — В 8-м из своих «Парижских писем», напечатанном в № 12 «Современника» за 1847 г., Анненков сочувственно отмечал любовь французов к «условным моральным положениям», которые «проникают всюду, даже в исторические и экономические сочинения, и, сказанные перед публикой, всегда вызывают электрическую искру». По этому поводу Анненков заявлял: «Для меня явление это объясняется только вечною молодостию народа, который может быть потрясен всяким общим местом, лишь бы представляло оно воображению благородный, увлекательный образ» («Смесь», стр. 163).

... старику Мюльгаузену... — Речь идет об отце Е. Б. Грановской (урожд. Мюльгаузен), профессоре сравнительной анатомии и физиологии.

 — Имеется в виду характерное для Беттины фон Арним даже в пожилом возрасте стремление щеголять своей инфантильностью (см. ее нашумевшую книгу «Переписка Гёте с ребенком», Берлин, 1835).

... кладбищу Père Lachaise... — Кладбище в сев. -восточной части Парижа, где похоронены многие знаменитые люди Франции.

... profession de foi du Vicaire Savoyard... — «Исповедание веры савойского викария» — одна из глав «Эмиля» Руссо, возвеличивающая «естественную религию».

... Гизо — сей сенский Меттерних! — В «Письмах из Франции и Италии», давая резкую оценку политике Гизо («узкой, эгоистической, мещанской» — V, 144), Герцен язвительно замечает: «... с какой радостью, с какой благодарностью Гизо протянул руку Меттерниху — когда тот ему дозволил это» (V, 145).

—«Письмо первое» из «Писем с Via del Corso», впоследствии, в переработанном виде, вошедшее в «Письма из Франции и Италии» («Письмо пятое»).

... небольшой разговор о современности... — «Перед грозою» — вошло потом в книгу «С того берега».

Первый отдел повести... — Речь идет о повести «Долг прежде всего» (ср. комментарий к письму 31).

... отрывки из Самарина статьи... — В № 2 «Москвитянина» за 1847 г. была под псевдонимом М. 3. К. помещена статья Ю. Самарина «О мнениях „Современника” исторических и литературных», в которой с реакционно-славянофильских позиций резко критиковалась общая линия «Современника». Выступая против К. Д. Кавелина как автора статьи «Взгляд на юридический быт древней России», Ю. Самарин повторял на разные лады утверждение, что в жизни древней Руси преобладало «общинное начало», при котором личность отрекается от своих прав в интересах «целого». К. Д. Кавелин выступил в защиту своей статьи с «Ответом „Москвитянину”», который был напечатан в № 12 «Современника» за 1847 г.

... изыгольничался... — Игольничать — скряжничать.

 — О революционном движении в королевстве Обеих Сицилий в январе—феврале 1848 г. и о конституции, изданной королем Фердинандом II, Герцен рассказывает в седьмом из «Писем из Франции и Италии» — см. V, 112—114, 284—289, 291—292.

...«Прочида» Никколини... — Пьеса «Giovanni da Procida», впервые поставленная в 1830 г., изображала «Сицилийскую вечерню» — восстание сицилийцев под руководством Прочиды против иноземного тирана Карла Анжуйского.

... редыркой. — От «редерер» (марка шампанского).

... двум Foscari... — Имеется в виду трагедия Байрона «Двое Фоскари» (1821).

... скажи Боткину Senior’у ~ «Современ<ника>»... — В письме к П. В. Анненкову в Париж от 20 ноября 1847 г. (ст. стиля) Белинский с горечью писал, что А. А. Краевский, приехав в Москву летом 1847 г., остановился у В. П. Боткина, который «почел долгом быть благоговейно и преданно деликатным с ним»; что «москвичи» обещали написать для «Отечественных записок» ряд статей, чем нанесли большой ущерб «Современнику» (В. Г. Белинский, Собр. соч., том XII, стр. 427—429).

... екскузе. — Извините (франц. excusez).

Сатина благодарю за письмо... — Это письмо Н. М. Сатина неизвестно.

...«Кому он теперь закажет ноги?» Пусть уж бережет берлинскую пару. — Н. М. Сатина с 1830-х гг. мучил жестокий ревматизм, почти лишавший его способности передвигаться. Во время лечения в Берлине в 1844 г. ему, по указаниям профессора Диффенбаха, была изготовлена особая протезная обувь.

[40] также (лат.). — Ред.