190. М. К. РЕЙХЕЛЬ
15 (3) июня 1852 г. Генуя.
15 июня. Генуя.
Вчера было шесть недель.
Бедная, бедная мученица — последняя светлая минута был ваш приезд, помните, как она бросилась к вам: вы — дружба тех юных святых годов, вы должны были представиться ей прошедшим, идущим на примирение с недавними страданиями...
Письмо Тат<ьяны> Ал<ексеевны> глубоко тронуло меня. Вот вам и женщины и мужчины. Никто не победил мудрой осторожности, одна женщина нашла силы — а впрочем, может, мое желчевое расположение все так видит. Напишите ей слова два от меня. Я письмо ее раз прочел — и боюсь перечитывать. Пусть они знают, что я нравственно не погиб Здесь я окружен величайшей симпатией — но эта-то симпатия, сверх собственной воли, обязывает ко многому. Друзья не покраснеют за меня.
Вот что еще, пришлите мне письмо Тат<ьяны> Ал<ексеевны> к вам; я знаю, что мне будет больно его читать, но прошу вас: в моем письме она берегла меня, дайте взглянуть на всю скорбь.
Трудно будет Ог<ареву> вырваться — и где он сыщет меня, Фази и швейц<арцы> зовут очень в Женеву; здешние имеют иные виды, но все же все зависит от Петерс. А страшно хотелось бы видеть его.
Не рвите моих писем к вам этой эпохи, когда Ог<арев> приедет, а меня не будет или я буду далеко (в Нью-Йорке) — почитайте их с ним или с Nat<alie>.
Мельгун<ов> совсем не пишет.
Саша начинает заниматься. Тесье его тормошит с авторитетом, ему привили оспу, здесь зараза, и Mme Engel<son> привили коровью оспу, должно быть, примется по сочувствию. Жизнь наша идет так. Я встаю рано, часов в 6, в 12 завтрак — Тесье, Саша и я; от 12 до 5 комната полна Италией, в пять уходят, Тесье работает, я не могу ничего делать и таскаюсь по улице, — я отправляюсь с Тесье обедать в Stabilimento, пью много вина и в 12 спать. Вот вам полный отчет.
А ведь страшно пусто!
Примечания
Печатается по автографу (ЦГАЛИЛ VII, 62—63.
Год написания определяется упоминанием Герцена о смерти жены: «Вчера было шесть недель».
Письмо Тат<ьяны> Ал<ексеевны> глубоко тронуло меня ∞ боюсь перечитывать. Пусть они знают, что я нравственно не погиб... — В этом неопубликованном письме (без даты) Т. А. Астракова, скорбя о смерти Н. А. Герцен, писала между прочим: «А что же с вами? — Страшно подумать о вашем положении — дай вам бог силы перенесть это несчастие — потеря страшная, невознаградимая — но на вас лежит великая обязанность — у вас остались дети — дети ее, вам надо беречь себя для них <...> Хотелось бы мне от вас получить весточку — да как? — мудрено! впрочем, хотя два слова — только знать, видеть <...> Помните, как я страшно плакала, прощаясь с вами? А еще тяжелее было на другой день — я проснулась вся в слезах и невольно проговорила: „Боже мой, видно, я не увижу их больше — точно похоронила я их!“ — и предчувствие сбылось <...> Да что же вы-то? Ну что? — да откликнетесь, а то страшно становится, так смерть и выглядывает из-за всего. — Бедная, бедная Наташа!» В том же письме имеется приписка С. И. Астракова, также откликнувшегося на кончину Н. А. Герцен (ЛБ
...пришлите мне письмо Тат<ьяны> Ал<ексеевны> к вам ∞ в моем письме она берегла меня, дайте взглянуть на всю скорбь. — В этом неопубликованном письме (без даты), обращаясь к М. К. Рейхель с просьбой «передать записочку по обычаю» (т. е. переслать Герцену приложенное письмо, о котором см. выше), Т. А. Астракова писала: «Не могу привыкнуть к мысли, что Наташи нет... мне все кажется, что это известие я прочла во сне!.. По временам я очнусь, и мне станет страшно за Ал<ександра> и за детей... бедные! Мать заменить вообще трудно, но мать-Наташу — невозможно. Марья Каспаровна! Я убеждена, что никто из посторонних не любит так этих детей, как вы, — будьте же их стражем, их ангелом-хранителем, в чьи бы руки они ни попали. Вы знали их мать, вы знали, чего она хотела от них и для них, одним словом, только вы для них многое можете исполнить так, как бы исполнила мать. — Что бы вам жить вместе в Англии? Простите! Простите — я увлеклась, распоряжаюсь, советую, точно как будто я что-нибудь смыслю в этом деле. У них отец! — Но еще пришел ли он в себя? — Что с ним? — Будьте же по-прежнему добры, моя добрая Марья Каспаровна, пишите мне и о себе и о них — душа разрывается, как подумаешь, что у вас там, может быть, бог весть какие горести... и ни предупредить, ни помочь я не смогу; сидя здесь — что я могу? — Пишите и пишите! — Говорите мне, расскажите об ней, о Наташе — ее последние минуты, хочется об ней поговорить как о живой еще — говорят, она родила? Правда ли? Это мне сказывала Верушка. — Ах! Совсем было забыла; Вера Артам<оновна> просила меня Христа ради написать вам о том, что она до сих пор не получила денег, которые ей даны от Луизы Иван<овны>. Егор Ив<анович> и Ключар<ев?> говорят ей разные шутки и то, что ей не нужно денег и то, что еще ничего не получилось для нее и что ей не нужно — ну и разные разности, которые приводят старуху и в горе и в бешенство». Посылая Герцену по его просьбе это письмо М. К. Рейхель приписала на нем: «Я хочу просить Т<атьяну> А<лексеевну> сходить к Е<гору> И<вановичу> и самой разведать» (ЦГАЛИ, ф. 2197, оп. 1, 271). О помощи Герцена няне Вере Артамоновне см. комментарий к письму 155.
...<alie>. — H. А. Тучкова.
...... — См. приписку Саши в письме 189.