199. М. К. РЕЙХЕЛЬ
11—13 июля (29 июня—1 июля) 1852 г. Лугано.
11 июля. Лугано.
Все еще сижу у озера и жду, когда меня отпустят. Haben Sie warten gelernt[222], — говорят немцы; не одному терпению, а многому надобно еще учиться в сорок лет. — Генерал удивляет меня: ни малейшего такта и упорность, а причина всему самолюбие. Самолюбие почти всегда в пропорции ограниченности. И смотрите, все прекрасные качества его погублены через это; он на меня дуется. Я ему писал пять писем, чтоб он не начинал полемики в печати, — не могу добиться ответа, жду его, т. е. ответа, для того, чтоб ехать, если он не послушается, в Брюссель, где думаю увидеться с вами; если послушается — в Цюр<их>.
Как же вы, милая Мария Каспаровна, не понимаете, что я не могу и не хочу закрывать воспоминания: если гробовая доска может закрывать — то в самом деле нет никакого бессмертия души. Сверх того, былые события никогда не могут быть прошедшими для самих актеров, напротив, они тут, неизменные, неисправимые. Что касается до мучительного истощения сил в настоящем импассе — это правда, я просто глупею и уничтожаюсь. Пуще всего меня донимает грубая неделикатность, с которой люди и судьба меня бьют, точно будто на мне шкура носорога. — Ну, да вынесем — а много ли останется. А вот, кстати, Алекс<андра> Христ<иановна> прислала мне филиппику, в которой говорит, что Н<аташа> намекала ей, что детей оставляет ей, что вы говорили Тате, «что теперь Пупенька будет все указывать тебе» (хороши доказательства), и что я скрыл от нее, по интригам Гаука (которого ругает на чем свет стоит), что отдаю детей к вам и пр. и пр. Я ей писал с полусмехом ответ, но не мог пройти молчанием главного. Н<аташа> никогда не думала об ней, она со мной сто раз говорила и всякий раз останавливалась на двух лицах: на вас и на Тучковой. И умоляла меня после плерези — не отдавать детей никуда при моей жизни, а пригласить жить к нам Натали или вас с Рейх<елем>. — Я бы и не отдал так скоро. Но мне надобно было перервать суетную надежду женщины, которой вряд можно ли поверить Фаяля; с другой стороны, я не мог до окончания истории с подлым и битым поэтом ничего сделать сам для воспитания. — Я сделаю усилие приехать на житье в Ch<amps> Elysées; если же не удастся, я начинаю думать о перемещении всех в Брюссель. Если вам, т. е. Рейх<елю>, нельзя, то мне придется со временем взять гувернанту, этого я боюсь больше укуса бешеной собаки — но что же делать? Вы видели из приписки Ог<арева>, что надежда плоха (пожалуйста, когда будете писать, повторите, что их приезд — единственное желание и что об материал<ьных> средствах очень нечего печься). Я даже думал о Тат<ьяне> Ал<ексеевне> — но, при всей ее дружбе, я не думаю, чтоб она была способна, к тому же курит трубку. Для Саши пока Тесье может быть очень полезен — у него большой дар серьезного преподавания. Я говорю «пока», потому что Тесье долго не станет терять время.
12 июля.
От вас письмецо между Татиных строк от 9 и ни слова об важной новости, сообщенной вам от 4го.
Мы сидим третьи сутки без всяких вестей. — Кажется, генер<ал> нас наказует. — О Мар<ия> Касп<аровна>, как тяжела дружба одолжающая; неужели и вы когда-нибудь приметесь меня теснить за то, что теперь делаете для детей. Благодарность — начало рабства, так, как страх божий — начало премудрости. Как грубо люди дают чувствовать, что они делают для друзей, и дадут взаймы денег, да прежде их разменяют нарочно на пятаки, тащи на спине... Я исхожу от желания покоя, и вся живость моя, наконец, недостаточна, чтоб спасти от скуки и тоски. Прощайте.
13 июля.
Сейчас получил письма. — Печать остановлена. — Я скачу в Луцерн, сегодня вечером. — Оттуда напишу, куда писать. Прощайте. Впрочем, если вы еще пришлете письмо сюда, оно дойдет.
Рукой Саши Герцена:
Любезная сестрица!
он плыл за лодкой; когда я взошел в воду, то он пришел ко мне и я его взял за уши и окунул, с тех пор он боялся ко мне подходить. Он был мокрый и если б он взошел на лодку, он замарал бы всех, так его хозяин сказал ему остаться на берегу, и ему так хотелось прийти, что он плакал, но не смел.
Потом Эдмунд все хотел меня дразнить, говоря, что он лучше Фаяля, но так как он не говорил правду о Фаяле, то я его не слушал.
Целуй Ольгу, Сашу, Морица и тебя.
Пожми руку Маше, Рейхелю и тебе.
Саша.
Рукой К. -Э. Хоецкого:
ты поклонись Марии Каспаровне и Рейхелю, а Оленьку и малого Сашу крепко два раза поцелуй. Твой преданный друг и будущий портье дома твоего.
С. Ed.
Мы едем, Тата, в Луцерн и будем переезжать по горам высоким, покрытым снегом.
Оттуда буду опять тебе писать. А сегодня я тебя видел во сне, а Оленьку не видал.
Прощай, мой дружок милый, поцелуй Оленьку, Сашку и Маврушку, а Рейхелю скажи, что я ему новые туфли привезу с Гримзеля, если Ольгушки износит.
Примечания
Печатается по автографу (ЦГАЛИ). Впервые опубликовано: Л VII, 94—96.
... — О позиции Э. Гауга в «деле» с Гервегом см. письма 197 и 198.
...импасс — тупик (франц. impasse).
Алекс<андра> Христ<иановна> прислала мне филиппику— письмо к В. Энгельсону около 11 июля 1852 г.
...приехать на житье в Ch<amps> Elysées... — В Париже близ Елисейских Полей жили Рейхели.
Вы видели из приписки Ог<арева>, что надежда плоха... — Речь идет, вероятно, о неизвестном письме Н. А. Тучковой к Герцену с припиской Н. П. Огарева, где говорилось о невозможности выехать из России в ближайшее время. 8 июля Герцен просил М. К. Рейхель отослать ответ в Россию (см. письмо 197).
<ьяне> Ал<ексеевне> ∞ курит трубку. — А. В. Щепкина вспоминала о Т. А. Астраковой: «... она курила трубку с очень длинным чубуком и любила говорить о правах женщин, требуя для них доступа к науке и другой деятельности и равноправности с мужским полом» (А. В. Щепкина. Воспоминания. Сергиев-Посад, 1915, стр. 173).
Сейчас получил письмо ∞ скачу в Люцерн, сегодня вечером— Видимо, Герцен имеет в виду письмо Тесье дю Мотэ, который, стремясь воспрепятствовать намерению Гауга напечатать свой «мемуар», его только остановил тем, — как вспоминал Герцен в «Былом и думах», — что все же без его, Герцена, согласия «такой вещи печатать невозможно» ( X , 309). В Люцерн Герцен поехал для свидания с Гаугом и с К. Фогтом (см. письмо Фогта от 2 июля, где он приглашал Герцена в Люцерн для переговоров о «деле» с Гервегом — Л VII , 86—88).
[222] Вы научились ждать? (нем.). – Ред.