Герцен А. и. - Фогту К., 21 (9) ноября 1852 г.

238. К. ФОГТУ

21 (9) ноября 1852 г. Лондон.

21 novembre. Londres.

Cher Vogt.

Voilà l’avantage de se faire rare, vous ne pouvez pas vous imaginer avec quel plaisir j’ai vu en ouvrant la lettre reçue avant-hier votre écriture microscopique.

Toi aussi Brutus — vous me faites aussi du compliment sur le commencement des mémoires, vous et Engels<on> et Edm<ond> et Tessié. Mais, chers amis, pensez un peu qu’il <y> a plus d’amitié dans votre contentement, que de raison. Je ne me fais aucune illusion. Faire des mémoires, au lieu d’un mémoire c’est presque abdiquer, c’est être parjure, presque traître — et couvrir par un succès littéraire une déchéance morale. Je me méprise pour cela — pourquoi donc je le fais? — Kastraten sind wir, Wüstlinge, au lieu d’érection, nous nous contentons de paroles lascives. La triste histoire qui s’est passée autour de mon foyer (qui vous paraisse il y a un comique, que le bon Dieu vous pardonne) représente exactement, comme l’aberration des étoiles représente en petit l’éclyptique — le 24 février de toutes les nations, un bon désir, un élan énergique — une courte haleine et une halte — quelquefois une mort dans la boue. — Je vous ai écrit — vous en avez haussé les épaules, je répète «rien n’est fini» — et lui il pense peut-être aussi à un succès littéraire.

Ce que je vois tous les jours ici, me donne une grande force de mépris, pour nos braves contemporains, cela me console. En Angleterre au moins on voit de si près l’Australie et le monde transatlantique, le monde de l’espérance — qu’on peut se consoler de vivre dans cette vieille Europe qui sera bientôt enterrée comme Wellington. Rotcheff qui a été 7 ans gouverneur en Californie, qui vient maintenant de Madras et Calcutta, et qui va en Australie, un russe très intelligent et civilisé, vient me voir très souvent. Honte à nous attachés à la globe européenne. Il connaît ces pays, comme vous le canton de Berne, il a demeuré aux Kouriles et à la frontière de la Chine, ses récits font frémir d’envie Haug. Il ne parle pas de la Californie comme d’un sac d’or, il trouve que là et en partie en Australie la société s’assoit sur de tout autres bases d’égalité et de liberté, devant lesquelles les institutions de l’Amérique Sept<entrionale> sont rétrogrades... Qu’en dites vous?

Si je n’avais pas d’enfants, je partirais avec R<otcheff>, Haug partira peut-être.

ène maintenant une existence complètement solitaire, je travaille beaucoup. Je me suis fait à la vie anglaise. A 9 heures du matin café et ham — point de déjeuner (c’est la chose la plus indispensable pour ceux qui veuillent travailler), à 5 h. dîner complètement anglais poisson et bœuf, sans potage, sans autre vin que le cherry, avec quantité de bière. Comme je demeure très loin du centre de la ville, je sors rarement, et rarement on vient chez moi — le dimanche on dîne chez moi. — Les occupations d’Alexandre vont sensim sensimque:

Par semaine

2 fois le latin }

’allemand } Müller-Str<übing>.

7 fois l’anglais — général Haug aidé par ma cuisinière

M^me Moture.

2 fois le dessin — Louis Bulewsky évadé d’Overbeck et des

prisons de Posnanie.

çais — Vasbanter.

2 fois mathématiques — Major du génie Domagalsky.

2 fois histoire — A. Herzen de Morat.

Vous voyez qu’à l’exception de Müller qui donne des leçons all<emandes> et de Strübing qui donne des leçons latines, le personnel est passablement régicide et bougrement polonais. On m’a tant parlé de la cherté, je ne la trouve pas, le prix des leçons varie de 4 sch. à 5 (1 heure, 1¹/₂ h.).

énéral devient tous les jours plus taciturne, de sinistres pensées traversent son front, il est plein d’un byronisme militaire, il n’y a qu’un moyen d’assouvir ses accès mélancoliques, il lui faut une rencontre... aux armes qui ne sont ni blanches ni égalées. Et dès que je vois qu’il devient morose, ne répond pas, cherche dans le Times l’annonce du premier vaisseau qui part pour l’Australie, je lui propose à 9 h. du soir une promenade pour prendre de l’air... aussitôt il prend une fille. Et le vaisseau part pour l’Australie, et le général devient gai. Il faut vous dire que la quantité de filles publ<iques> qui se promènent dans les rues et arrêtent tous les passants, est exorbitante. — Mon ignorance de la langue anglaise, préserve ma vertu.

A propos des vices et des vertus. J’ai été tout enchanté d’apprendre par votre lettre que Miss Babette a demandé de mes nouvelles. Faites donc parvenir à elle les miennes. Non seulement je n’ai pas oublié ma promesse, mais j’ai même à Paris cherché pour elle une place chez une couturière; maintenant à Londres c’est plus difficile, en tout cas je suis tout prêt de lui envoyer au moins des étrennes; si elle veut venir ici, le général cherchera et moi je trouverai.

Avez vous enfin expédié notre Edmond. Et Tessié ira-t-il bientôt nous chercher dans les brouillards du Regent’s Park.

à Michelet n’est pas du tout parvenue jusqu’à la Russie, car tout ce que j’ai envoyé à Franck a été saisi, maintenant j’ai une assez grande note contre Haxthausen et le servage, à part cela sera trop mince, ensemble le succès est assuré, nous mettrons: «II^e Edition, la première ayant été volée par...» Maintenant voilà ce que vous pourriez faire. Otez la couverture, les titres, ne laissez que le texte et avant d’expédier, demandez le prix à la poste. Une lettre de la Suisse coûte 11 p. — et bien si le tout ne coûtera que 5,6 sch. envoyez-le, si cela coûtera plus ne l’envoyez pas.

Presset n’a absolument rien fait, car j’ai été forcé de donner à Avigdor encore une procuration. La dame est encore à Nice, je me résigne pour un certain temps, au rôle de narrateur, mais je ne voudrais pas mourir, sans terminer cette affaire. On m’annonce vaguement qu’un de mes amis les plus intimes travaille pour avoir le droit de venir avec sa femme ici, ayant en vue les petits. Peu à peu je mettrai tout à l’abri, je préparerai les mémoires — mais ne craignez pas d’oubli, — la ténacité russe, passive, expectante — est sans fin.

— Je félicite Fazy, Tourte, Raisin — et je les attend après la proclamation de l’empire, c’est alors <que nous> pourrons inscrire leurs noms dans l’histoire en bloc ou en gr<oupe>. Le ministère ici est ignoble et lâche, le parlement sans couleur.

Pour la bonne bouche voilà une anecdote qui nous a fait rire une journée entière, un riche Anglais, appart<enant> à une très bonne maison nobiliaire, âgé de 55 ans, n’a d’autres plaisirs que de taquiner les constables. Il a été battu en Irlande, il a été battu à Christiania par un Nachtwächterété jugé deux fois à Londres pour des insultes aux policemen. Il paraît maintenant devant le tribunal inculpé d’avoir teint en rouge le visage de son constable. Il a trouvé le constable endormi, vite, il est allé chercher un immense pinceau et lui a peint toute la figure à l’huile. Saisi et jugé, il déclare, qu’il ne connaît pas de loi qui défend de peindre les constables, et qu’il l’a fait par sentiment d’humanité, voyant qu’il pouvait se refroidir, il l’a peint à l’huile, qui préserve de l’humidité, à laquelle le brave homme est exposé par le genre de son service. Tout le monde a éclaté d’un rire homérique, mais le gentleman a été condamné pour une amende et un emprisonn<ement>.

Перевод

21 ноября. Лондон.

2, Barrow Hill Place, Primrose Road.

Дорогой Фогт.

И ты, Брут — вы, как и Энгельсон, Эдмон и Тесье, слишком хвалите начало мемуаров. Но, дорогие друзья, согласитесь, что в вашем одобрении больше дружеских чувств, чем оснований. Я не питаю никаких иллюзий. Писать мемуары вместо мемуара — это значит отречься почти от всего, стать вероломным, почти предателем и прикрыть литературным успехом свое нравственное поражение. Я презираю себя за это — так зачем же я это делаю? — Kastraten sind wir, impotente Wüstlinge[271], вместо действия мы довольствуемся похотливыми речами. Печальная история, разыгравшаяся у моего очага (да простит вас бог, если вам это покажется комичным), воспроизводит — с той же точностью, как аберрация звезд воспроизводит эклиптику — в миниатюре 24 февраля всех наций: доброе желание, энергический порыв — затем одышка и остановка, порою смерть в грязи. Я написал вам — вы же пожали плечами, но я повторяю: «ничего не кончено», а он, может быть, тоже помышляет о литературном успехе.

То, что я вижу, здесь ежедневно, дает мне силы презирать наших славных современников, и это меня утешает. В Англии по крайней мере видишь так близко Австралию и весь заокеанский мир, мир надежд, что можно смириться с жизнью в этой старой Европе, которая будет скоро погребена, как Веллингтон. У меня часто бывает Ротчев, русский, весьма умный и интеллигентный человек. В течение 7 лет он был губернатором в Калифорнии, а сейчас приехал из Мадраса и Калькутты и собирается в Австралию. Стыдно нам цепляться за Европу. Он знает эти страны, как вы Бернский кантон; он побывал на Курилах и на китайской границе, его рассказы заставляют Гауга дрожать от зависти. Калифорния для него не мешок с золотом — он находит, что там и отчасти в Австралии общество основано на совершенно иных принципах равенства и свободы, против которых североамериканские порядки представляются отсталыми... Что вы скажете на это?

Если бы не дети, отправился бы я с Ротчевым; Гауг, возможно, поедет.

Я веду сейчас совершенно отшельническую жизнь, много работаю. Я привыкаю к английской жизни. В 9 часов утра — кофей и ham[272], завтрак отменен (вещь совершенно необходимая для тех, кто хочет работать). В 5 часов чисто английский обед — рыба и мясо, без супа, из вин только шери, много пива. Живу я далеко от центра — редко выхожу и редко принимаю, но по воскресеньям у меня обедают. Занятия Александра продвигаются sensim sensimque[273]:

2 раза латынь } Мюллер-Стрюбинг.

2 раза немецкий }

7 раз английский — генерал Гауг, с помощью моей кухарки

г-жи Moture.

— Людвиг Булевский, убежавший от

Овербека и из познанских тюрем.

2 раза французский — Васбентер.

2 раза математика — инженерный майор Домагальский.

2 раза история — А. Герцен из Мора.

— довольно-таки цареубийственный и чертовски польский. Мне много говорили о дороговизне, я этого не нахожу, цена уроков колеблется от 4 до 5 шилл. (за час-полтора).

Генерал с каждым днем становится все более сумрачным, на его челе печать мрачных дум, он исполнен воинственного байронизма, и есть только одно средство рассеять его приступы меланхолии — ему нужна схватка... на оружии, которое должно быть ни холодным, ни равным для обеих сторон. И как только я замечаю, что он мрачнеет, не отвечает, начинает рыться в «Times», чтобы узнать о ближайшем пароходе, который отправляется в Австралию, я предлагаю ему прогуляться в 9 ч. вечера, чтобы подышать воздухом... он тотчас находит публичную женщину. И корабль отправляется в Австралию, и генерал веселеет. Надо вам сказать, что здесь множество проституток, снующих по улицам и останавливающих каждого встречного и поперечного. Лишь незнание языка спасает мою добродетель. Кстати о пороке и добродетели. Я с восторгом узнал из вашего письма, что мисс Бабетта справлялась обо мне. Расскажите же ей о моих новостях. Я не только не забыл свое обещание, но даже искал для нее в Париже место у портнихи; в Лондоне сейчас это труднее, во всяком случае я готов выслать ей хотя бы подарки к рождеству; если она захочет приехать сюда, генерал поищет, а я что-нибудь найду.

Снарядили ли вы, наконец, нашего Эдмона? И скоро ли поедет Тесье за нами в туманный Regent’s Park?

тощи, если их объединить — успех обеспечен. Мы напишем: «II-е издание, первое было украдено...» И вот что вы могли бы теперь сделать. Уберите обложку, заглавия, оставьте только текст и до отправки справьтесь на почте о цене. Письмо из Швейцарии стоит 11 пенсов, так вот, если все вместе будет стоить не более 5—6 шиллингов, отправляйте, если дороже — не нужно. Прессе так ничего и не сделал, и я вынужден был дать Авигдору еще одну доверенность. Барыня еще в Ницце. Я примиряюсь на некоторое время с ролью повествователя, но не хотел бы умереть, не завершив это дело. Мне туманно намекнули, что один из моих самых близких друзей хлопочет ради моих детей о разрешении приехать сюда вместе со своей женой. Мало-помалу я укрою всех в безопасное место, завершу мемуары — и не опасайтесь забвения — русская настойчивость, пассивная, выжидательная, беспредельна.

Прощайте. Поздравьте Фази, Турта, Резена, — жду их после провозглашения империи, и уже тогда мы сможем вписать их имена в историю — всех вместе и порознь. Министерство здесь отвратное, парламент бесцветный.

55 лет от роду только тем и развлекался, что задирал констеблей. Его били в Ирландии, в Христиании его побил Nachtwächter[274], дважды его судили в Лондоне за оскорбление полисменов. И вот он попадает под суд за то, что вымазал констеблю лицо красной краской. Застав его спящим, он быстро раздобыл огромную кисть и измазал его лицо масляной краской. Когда его схватили и предали суду, он заявил, что не знает закона, запрещающего разрисовывать констеблей, и что он поступил так из благородных побуждений. Видя, что констебль может простудиться, он вымазал его масляной краской, предохраняющей от сырости, которой бедняга подвержен по роду своей службы. Все разразились гомерическим хохотом, а англичанин был приговорен к штрафу и тюремному заключению.

BG). Год написания определяется указанным в письме адресом в Лондоне, где Герцен жил в ноябре только в 1852 г., а также упоминанием о посещениях Герцена А. Г. Ротчевым (ср. письма 241 и 242).

Ответ на письмо К. Фогта из Женевы от 15 ноября 1852 г. (Л VII, 160—161).

∞ хвалите начало мемуаров. — О первоначальном варианте предисловия к «Былому и думам» см. комментарий к письму 235. Письма К. Фогта, В. А. Энгельсона и К. -Э. Хоецкого с отзывами о «Былом и думах» неизвестны, письмо Тесье дю Мотэ от 18 октября 1852 г. см. — Л VII, 158.

Писать мемуары вместо мемуара— Настоящее письмо Герцена отражает эволюцию замысла «Былого и дум» — от намерения написать «мемуар о своем деле», т. е. о событиях своей семейной драмы, к созданию широкого полотна художественных мемуаров.

...... — Начало февральской революции 1848 г.

…он ∞ тоже помышляет о литературном успехе— Видимо, намек на возможность публикации Гервегом находившихся у него писем Н. А. Герцен; см. комментарий к письму 220.

...погребена, как Веллингтон— О смерти Веллингтона см. письма 220 и 221.

...Герцен из Мора— Получив швейцарское подданство, Герцен был натурализован в местечке Шатель близ Мора (см. письмо 83).

Мне много говорили о дороговизне... — Ср. письмо 245.

— К. -Э. Хоецкий, высланный из Франции в 1851 г. получил разрешение туда вернуться. Герцен писал в письме к М. К. Рейхель 15 ноября 1852 г.: «На днях вы увидите Эдмунда» (см. письмо 237).

И скоро ли поедет Тесье зa нами... — Решившись остаться в Лондоне, Герцен в письмах к М. К. Рейхель обсуждал различные планы встречи с детьми, находившимися у нее в Париже. См. письмо 241.

...Regent’s Park— Близ этого парка Герцен в то время жил в Лондоне (см. письмо 231).

Мое письмо к Мишле так и не попало в Россию... — О работе Герцена «Русский народ и социализм. Письмо к Ж. Мишле» см. комментарий к письму 127.

…— Речь идет о статье Герцена «Russian Serfdom» («Русское крепостничество»), напечатанной в «The Leader» в ноябре 1853 г. (см. т. XII).

Порознь статьи ∞ если их объединить — успех обеспечен. — В письме к Герцену от 15 ноября Фогт выразил сомнение в целесообразности издания в Англии статьи «Русский народ и социализм» (Л — «Русский народ и социализм» и «Русское крепостничество».

Уберите обложку ∞ оставьте только текст— Фогт писал Герцену 15 ноября 1852 г.: «... По международному договору книги отправляются в Англию по почте не иначе, как через Францию, а там их задержат» (Л VII, 161). В связи с этим Герцен советовал Фогту принять меры для беспрепятственной доставки «Письма к Ж. Мишле» в Лондон.

... — Услугами Прессе, нотариуса в Мора, Герцен пользовался для ведения своих дел в Швейцарии. В письме к Герцену от 15 ноября 1852 г. Фогт предупреждал, что агент Прессе, Эргард, действует в пользу Гервега (Л VII, 161).

...— Речь идет о доверенности на имя банкира в Ницце Авигдора для взыскания денег по векселю Э. Гервег. См. комментарий к письму 220, а также Приложения № 10.

Барыня еще в Ницце. — Подразумевается Эмма Гервег.

Мне туманно намекнули ∞ приехать сюда— Герцен надеялся на скорый приезд Н. П. Огарева и Н. А. Тучковой. В письме от 4 августа 1852 г. Н. А. Тучкова писала Герцену: «... мы от всего уже отделились ради будущего сближения» («Русские пропилеи», т. 4, 1917, стр. 129). Герцен просил М. К. Рейхель передать в Москву, что он ждет Огарева «как величайшее и последнее благо» (см. письмо 234).

[271] Кастраты, немощные развратники (нем.)<. – Ред.>