Герцен А. И. - Московским друзьям, 5 - 8 ноября (24 - 27 октября) 1848 г.

60. МОСКОВСКИМ ДРУЗЬЯМ

5—8 ноября (24—27 октября) 1848 г. Париж.

5 ноября 1848. Paris.

Здравствуйте, господа друзья, ну, как вас бог милует? — А что до нас касается, мы вчера в пушку палили на радостях, что Собрание осупоросилось плюгавой конституцией, которая, божией споспешествующей милостью, году не продержитсяю. Теперь мы поджидаем 10 декабря — встречать достойного презуса уродливой республики, косого кретина Луя Бонапарта. Республика, которую грудью кормили сифилитический Каваньяк и меркуриальный Марраст, не имеет права на иного президента — если она так глупа, что не понимает, что президента вовсе не надо. — Так-то вам издали все представляется couleur rose[114] оттого, что у вас абсолютный срам и запустение — а посмотрели бы вблизи, как дела идут...

— у кого нервы слабы, могут идти в поля, в леса. Драма это не более и не менее как разложение христиано-европейского мира. О возможности (не добив, не разрушив этот мир) торжества демократии и социализма и говорить нечего. Если считать во Франции 10 000 000 citoyens асtifs[115], то 1 м<иллион> падет на 9 ретроградных, состоящих из буржуа, мелких землевладельцев, легитимистов и орангутангов. Орангутанги, не развившиеся в людей, составляют вообще ⁴/₅ всей Франции и 4³/₄ всей Европы. Suffrage universel, последняя пошлость формально-политического мира, дала голос орангутангам, ну а концерта из этого не составишь. Вот теперь-то Европа несет казнь за аристократию, за развитие одного меньшинства. Сердце кровью обливается, когда смотришь на людей, душой и телом отданных демократии, или на маленькую кучку работников больших городов; но чувствуешь, что это святое, меньшинство работает попусту, из вершин общества европейского и из масс ничего не сделаешь. К тому же оба конца эти тупы, забиты с молодых лет, мозговой протеин у них подгнил — ну, оно и не берет. Я решительно отвергаю всякую возможность выйти из современного импасса без истребления существующего. Легко может быть, что демократическая партия (которая страшно усилилась после Июньских дней в смысле чисто политическом, а не социальном) одолеет и истолчет в ступе весь ретроградный мир, но для того, чтоб вышло что-нибудь, надобно истолочь и их самих — да и выбросить куда-нибудь в море. Демократы здешние (в главе которых теперь Ледрю-Роллен) только и годны на то, на что годны солдаты Иеллахича — сломать, избить до тла ветхое здание. — Убедитесь вы в этом ради вашего совершеннолетия.

«Но если это так, то, след., ты сделался славянофил». — Нет. Не велите казнить, велите правду говорить. Из того, что Европа умирает, никак не следует, что славяне не в ребячестве. А ребячество здоровому и совершеннолетнему так же не среда, как и дряхлость. Европа умирая завещевает миру грядущему, как плод своих усилий, как вершину развития, социализм. Славяне an sich[116] имеют во всей дикости социальные элементы. Очень может быть, не встреться они теперь с Европой социальной, и у них коммунальная жизнь исчезла бы так, как у германских народов. Натура славян в развитых экземплярах богата силами, как неистощенная почва. Эти развитые экземпляры — ручательство прекрасных возможностей; но действительность бедна. Гнилой плод так же нездоров, как неспелый. Наконец, временная случайность (элемент несравненно более важный в истории, нежели думает германс<кая> философия) поставила ex<empli> gr<atia> Россию в такое положение, что она невозможнее Европы, ей надобно переработать и отречься от двух прошедших — от допетровской и послепетровской. — Signori, как бесит во всем этом, что история — не логика, да, история — Naturgewalt[117] и эмбриология, которая нисколько не заботится о наших категориях. Мы хочем (à la Ketcher) деспотически втеснять добро, прогресс, социализм, а крутой факт уже еще негодного мира своенравно повинуется фантазиям, призракам, как старики и дети. «Давай Наполеона!» — кричит Франция, и будет Наполеон. И пp. и пр. — Я посылаю вам, сверх сплетен до 15 мая, статейку о том же предмете. Но в ней еще не всё, я теперь обдумываю посущественнее тот же вопрос и пишу статью под заглавием «Vixerunt». Отдайте, прочитавши все это, Мар<ье> Фед<оровне> в архив.

Получил я «Современник», — плох. И что это за свиньи редакторы! Как глупо, пошло известили они о смерти Белинского. Я полагаю, сблизиться с «От<ечественными> зап<исками>» благопристойнее, — а еще благоприс<тойнее> ни с кем не иметь литературных дел, а писать для вас, как я это делаю теперь. Лучше вас нет людей ни в России, ни в Европе, — будьте уверены, — такие же, может, найдутся, и то ведь сотню разве наберешь во всей планиде.

Посылаю вам, т. е. Гр<ановскому>, Кор<шу>, Кет<черу>, Сат<ину>, портреты Прудона и Распайля, разительно похожие. Портр<етов> 8, стало, будет Мельгун<ову>, Астрак<ову> и как знаете. Спросите у Селиванова его речь, которую он при нас говорил на банкете. — Селиванову обязуюсь дать аттестат, что вел себя исправно, на трехцветную не гнул и никакого ламартыжничества не чинил (все это вместе — шпилька Павлу Васильеву).

Из важных новостей тороплюсь сообщить, что в «Шаривари» написана первая глава истории, как ее преподают теперь здесь

— Наполеон.

Кто был Лютер? — Наполеон.

Кто создал мир? — Наполеон.

Сверх того, он прибавляет, что когда Луя Бон<апарта> выставят народу напоказ президентом, то он приготовил уже сказать следующую речь: «Rien n’est changé en France, il n’y a qu’un suisse de plus». В дополнение другая газета рассказывает, что инвалиды заметили, что он вместо «pourquoi» говорит «bourguoi». Его вообще все презирают — т. е. порядочные люди, как Ледрю, Дальтон, Ше, Прудон… а он таки будет... «nous l’aurons, nous l’aurons»[118], как поют мальчишки.

Да похохочите же.

Тургеневу сегодня будут делать каутеризацию. 7 ноября.

8 ноября.

с его добром и злом, с его цивилизацией, — революция, которая теперь приготовляется (я вижу ее характер очень вблизи), ничего не имеет похожего в предыдущих. Это будут сентябрьские дни — в продолжение годов. Демокрации так, как Иеллахич, с двух концов начали это страшное дело. Старому миру не устоять, демократия с’est l’arméе militante de l’avenir[119], это — «коррозивное начало», о котором толковал Строгонов. Да зачем она только разлагающая, dissolvant[120] старого? Вероятно, можно объяснить, но не в том дело — дело в том, Массы точно так, как славяне, не готовы к гармоническому вступлению во владение плодом цивилизации — но не готовы массы, с другой стороны, и терпеть, особенно в Германии, а потому характер взрыва будет страшный. В 93 году террор и все прочее сделано мещанами и парижанами — вообразите, что будет, когда весь пролетариат в Европе станет на ноги. — Здесь образовалось теперь колоссальное общество de la solidarité démoсratique (я посылаю их положения с Селив<ановым>); Боке — там действующее лицо. Могу вас уверить, если Наполеон не свернет шею этой ассоциации, то вы увидите зарево издали. — Вообще прибавлю, что после снятия état de siège опять зашевелилось многое; но тем страшнее, что город мертв. Черт знает что сделалось, парижских улиц узнать нельзя — сумрачная тишина.

Прощайте. Посылаю несколько NN «Прессы» забавы ради; посмотрите, как Е. Жирарден валяет Каваньяка и в ус, и в рыло. Каваньяк — самое гадкое и отвратительное существо, оно вредно Франции даже невольно. Половина либералов (несоциалистов) будут вотировать за Напол<еона> для того только, чтоб подорвать сильную кандидатуру Каваньяка. Социалисты не хотят вовсе вотировать, красные — за Ледрю-Роллена — он все-таки лучший кандидат.

Посылаю портр<ет> Ледрю и еще чьи попадутся: делитесь как знаете.

Отчего Мельгунов не пишет?

— того, ну да и то есть; Тимофей Миколаевич тоже тугонек на перышко. — Пожалуйста, напишите что-нибудь старому шуту в Париж, я с жадностью гиены читаю все подробности. — В жизни нашей перемены мало — правда, мы переехали возле самой Мадлены (Cité Vindée, Boulev<ard> Madeleine 1^er cour, — можете и так адресовать, можете и по-прежнему). Боке едет на всех парусах на галеры или в министры, его выбрали президентом XII электорального округа, знаете — это S. Jacques, S. Marceau — самые что ни есть едакие места. Я его просил на всякий случай заготовить мне свидетельство, что я уже расстрелян. Он меня обнадежил пресурьезно, что будут списки и что он, когда нужно, скажет... премилейший, я на нем изучаю всех этих сильных резателей 93 года. Боке сентиментален и свиреп, он готов расплакаться, как девочка, и холодно наделать зверства. Это французская черта. На днях я чуть с ним не поссорился до драки, уверяя его, что, когда они одолеют, то еще хуже будет и что я тотчас уеду. — Тата ваша всякий день становится милее и милее. Герв<ег> и Боке — ее поклонники. Когда Боке ее носит на руках, я Тате говорю: «Ты помни, что Боке тебя носил — его портрет со временем будут продавать, чтоб стращать детей»... а она кричит: «à bas Cavagnac!»[121] et «viva Pio Nono!..»[122] и говорит наречием парижской гризетки.

Саша вырезал вам из сегодняшней «Реформы» сведения о Боке.

Скажите Мих<аилу> Семен<овичу>, сверх поклона, что драма, которую пишет Тургенев, — просто объяденье.

Примечания

(ЛБ). Впервые опубликовано: Л V, стр. 242—247, по копии, снятой А. Н. Пыпиным с подлинника.

... Собрание осупоросилось плюгавой конституцией ~ косого кретина— Учредительное собрание утвердило текст конституции 4 ноября 1848 г. и тотчас же, еще до вступления конституции в силу, назначило на 10 декабря выборы президента республики. Уже тогда обозначилась вероятность избрания президентом принца Луи Бонапарта, кандидатуре которого сулили успех бонапартистские симпатии крестьянства и растущая поддержка монархически настроенных группировок крупной буржуазии. Мысли Герцена по поводу конституции Второй республики были изложены в статье «Vixerunt!», вошедшей в книгу «С того берега» (VI, 62—85).

... президента вовсе не надо. — Учреждение поста президента республики было одобрено большинством Учредительного собрания вопреки настояниям ряда демократов и республиканцев, доказывавших, что этот институт может быть использован в реакционных целях.

... казнь за аристократию, за развитие одного меньшинства. — Мысли Герцена об аристократической узости европейской цивилизации, обеспечивающей развитие одного лишь эксплуататорского меньшинства и чуждой огромному большинству трудящихся, и о роковом влиянии этого обстоятельства на ход истории были развиты, незадолго до этого письма, в статье «LVII год республики, единой и нераздельной» и повторялись затем в других главах книги «С того берега».

 — тупика (франц. impasse).

…демократическая партия... — Герцен подразумевал под «демократической партией» левых республиканцев и мелкобуржуазных демократов, группировавшихся вокруг газеты «Реформа» и имевших своим лидером Ледрю-Роллена. Они враждебно относились к идеям социализма и принимали участие в кровавой расправе с рабочим движением в Июньские дни.

... статейку о том же предмете. — Речь идет о статье «LVII год республики, единой и нераздельной».

Как глупо, пошло известили они о смерти Белинского. — В связи с тяжелым гнетом реакции «Современник» мог отозваться на смерть Белинского лишь несколькими невыразительными строками, где сообщалось только о кончине «известного литератора Виссариона Григорьевича Белинского» и указывалось, что «плоды его непрерывной осьмнадцатилетней деятельности весьма многочисленны». Герцен прочел эти строки в № 6 «Современника» за 1848 г., стр. 173.

... речь, которую он при нас говорил на банкете. — По всей вероятности, Герцен имел в виду речь Прудона, произнесенную 15 октября 1848 г., на республиканском банкете на бульваре Пуассоньер. В этом «Тосте за революцию» Прудон критиковал формальный «республиканизм» демократов «Горы 1848 г.» во главе с Ледрю-Ролленом, их враждебное отношение к социализму и стремление ограничить революцию 1848 г. политическими преобразованиями.

трехцветную не гнул и никакого ламартыжничества не чинил (все это вместе — шпилька Павлу Васильеву). — Трехцветное знамя, ставшее государственным флагом Франции в февральские дни 1848 г., — воплощение реакционных, антидемократических устремлений первого временного правительства французской республики во главе с Ламартином. П. В. Анненков в оценке событий 1848 г. стоял на враждебных Герцену антиреволюционных позициях. (См. письма 47 и 50.)

«Шаривари» написана первая глава истории, как ее преподают теперь здесь. — В № 308 «Charivari» от 3 ноября 1848 г. был напечатан анонимный фельетон «La journée du prince» («День принца»), в котором высмеивался претендент на президентское кресло Луи Бонапарт. Автор изобразил его упрямым и тупым невеждой, не владеющим даже письменной и устной французской речью. На вопросы своего учителя истории Наполеон отвечает так: — Кто основатель французской монархии? — «Наполеон». — Как звали короля, выигравшего битву при Арбеле? — «Наполеон». — Кто соорудил парижские укрепления? — «Наполеон». — Кем была уничтожена Помпея? — «Наполеоном».

...«Rien n'est changé ~ de plus». — «Шаривари», основанный на двояком значении слова suisse во французском языке (швейцарец и швейцар) и на том факте, что Луи Наполеон смолоду проживал эмигрантом в Швейцарии. Вымышленная «речь» Луи Наполеона получала такой смысл: «Ничего во Франции не изменилось, лишь одним швейцаром стало больше».

«pourquoi» ~ «bourguoi». — Каламбур из того же фельетона, являющийся как бы продолжением предыдущего: именно швейцарцы (из немецких кантонов) обычно допускали подобное искажение французских согласных — в результате чего слово «почему» становится похожим на «буржуа».

... каутеризацию. —

... экстерминации... —

Это будут сентябрьские дни — в продолжение годов. — Дни 2—6 сентября 1792 г. ознаменовались в Париже и в провинции массовым революционным террором против аристократии, народными самосудами и казнями заключенных в тюрьмах контрреволюционеров. Утверждение Герцена, что грядущая социалистическая революция будет ознаменована разрушением прежней цивилизации и длительным революционным террором масс, было развито в ряде глав книги «С того берега».

—

Здесь образовалось теперь колоссальное общество... — Герцен сообщал об оформившейся в начале ноября 1848 г. организации «Республиканская солидарность», которую создала группа мелкобуржуазных демократов-депутатов Учредительного собрания. «Республиканская солидарность» имела официальной задачей ведение избирательной кампании на президентских выборах в пользу кандидатуры Ледрю-Роллена и сплочение вокруг нее всех сил демократического лагеря. С легальной деятельностью она сочетала конспиративную. После избрания президентом Луи Наполеона «Республиканская солидарность», насчитывавшая к январю 1849 г. несколько сот местных отделений и около 20 тысяч членов, подверглась полицейскому разгрому.

... Е. Жирарден валяет Каваньяка и в ус, и в рыло. — После Февральской революции Жирарден демагогически заигрывал с демократическим движением и сторонниками социальных реформ. Кавеньяк, пользуясь осадным положением, введенным при подавлении июньского восстания, закрыл газету Жирардена «La Presse» и арестовал его. Через короткий срок Жирарден был освобожден и развернул в своей газете яростную кампанию против Кавеньяка.

Герцен использует фразеологию «Современной песни» Д. Давыдова:

«А глядишь: наш Мирабо
Старого Гаврила

».

... электорального... — избирательного (франц. électoral).

 — Старые кварталы Парижа.

 — «Нахлебник».

— Ред.