Герцен А. И. - Грановскому Т. Н., 12 - 14 мая (30 апреля - 2 мая) 1849 г.

80. Т. Н. ГРАНОВСКОМУ

12—14 мая (30 апреля — 2 мая) 1849 г. Париж.

Paris, le 12 mai 1849.

Здравствуйте, Тимофей Николаевич, и дайте вашу профессорскую руку пожать за ваше письмо. Спасибо тебе, твое письмо грустно, но оно было несколько капель холодной воды на язык горячешного. Поверь мне, что мы скверно делаем, когда редко пишем, письмами приходят люди близкие по душе и далекие по расстоянию в один уровень, письма не дают на время простывать к друзьям, — а друзья — это, брат, всё, другого блага нет на свете. — Ты меня особенно утешил своим замечанием, что ты еще был молод, писавши статью год тому назад, я расхохотался сквозь слез, это так верно, это я так испытываю на себе, что мочи нет. Давно ли же это я приехал сюда из Рима, — и ведь я был шутом тогда. Нечего сказать, педагогический год мы прожили. Знаешь ли, что я думаю? Ведь Юм был прав, говоря, что понятие об личности предрассудок, что мы называем я — ряд явлений, кой-как сшитых на живую нитку воспоминанием. К. Ив. Зонненберг, когда упражнялся воспитанием Николая Пл<атоновича>, давал мне книжку с немецкими анекдотами, в которой, между прочим, был удивительно востроумный рассказ о том, как один почтительный сын берег ножик своего отца, что он раз менял черенок и два раза лезвие, а все-таки думал, что это тот же ножик. — Мне кажется, что ты принял мою хандру за апатию (тоже и Мельгунов), нет, она не парализировала нисколько деятельности, вообще лень как-то теперь не в моде, даже приятель Мар<ьи> Фед<оровны>, Морж, работает. Трудно вам рассказать, до какой степени здесь изживаешься, в беспрерывном раздражении, как ни удаляйся от всего, что делается, нельзя же, чтоб события не отражались в человеке. Теперь здесь совершеннейший хаос, безобразие общества распадающегося и гниющего. Мельгунов говорит: неужели для Европы остается только гибнуть в оргиях? Он слишком добр, уж и время оргий миновало, так, как, exempli gratia, в Риме в третьем столетии — можно только с симпатическим человеком вдвоем нарезаться... A propos, не пишите мне никогда, когда вы пьете Редерер, я плачу об вас, — вы плотите за [гнусное][130] вино 10 фр., в то время как мы пьем за целковый рупь [отличное][131], да только шампанское у нас совсем вышло из моды, а в моде Шамбертин и Richebourg; ну, уж что там ни толкуй Депре и его <1 нрзб.>, если он существует, а то, что вы пьете под именем сим, это не Шамбертин — вот вино, удивительное, signori! Кстати, мы оставили бульвары для новых туристов и ходим только chez les Frères Provenceaux в Пале-Рояль, — это значит, что мы классики. — Это особенно я сообщаю Василью Петровичу, как человеку, писавшему о Шекспире как о человеке и об Испании как о земле.

Разумеется, я душевно рад участвовать и деньгами и чем хотите в издании «Путеш<ествий> в статист<ических> сведений». Напиши, сколько именно вам надо, замечание о процентах, я полагаю, согрешил старик Христ<офорович>, принимавший меня за boursicotier[132]. Но вот важный вопрос: уверены ли вы, что вместо выгоды Евгенью — вы не утопите деньги? И не лучше ли те же деньги взять у меня, а «Статистических сведений» не издавать? Мне кажется, что теперь нигде, никто, ничего не читает; знаете ли вы, что издания Авенариуса и Котты, начатые в 47 году, остановились? Я сам сделался финансовым человеком — и избавил Данил Даниловича от труда беречь чужие деньги. Ничего не может быть пикантнее, как мои бьенвьельянтные отношения и посещения барона де Ротшильд, который до сих пор уверен, что я граф и дурак. — Ну, да это вздор, а вот еще предложенье, и это я оставляю на твою ответственность: я прошу тебя, кому бы из вас ни занадобились деньги, тотчас адресуйся к Егору Ив<ановичу >, он мне должен и писал, что хочет выслать, я отвечал ему, чтоб он оставил у себя до моего назначения, вы можете, когда хотите, получить на первый случай от 1000 до 1500 руб. асс. — а в случае большей нужды можете списаться со мной. Положение Корша мне щемит душу, хоть бы вы Сатина женили на богатой да обыграли бы его, право, стыдно ему, тем не менее от души обнимаю его. Иногда ужасно живо представляются мне ваши черты, даже малейшие оттенки, подробности костюма, так бы, кажется, и рванулся к вам. И что это, в самом деле, русская-то натура; я долгое время не знал почти никого здесь, в последние шесть месяцев, напротив, встретился с очень многими, более или менее интересными, ну, верите ли, у французов и немцев, так же как у итальянцев, такая ограниченность, такая невозможность широкой натуры, что руки опускаются.

Хотел еще писать — да нет, довольно. Скажи Мельгупову, что ноты, присланные им, я отослал Рейхелю, он очень хвалит и благодарит, но я еще не слыхал. Вот ввел же я в моду свою песенку. Он пишет, что мы с Геор<гом> поддерживаем себя в хандре, — нет, среда и неосторожное развитие да болезненная зоркость поддерживает нас обоих в хандре. Георг один русский, т. е. человек, из всех иностранцев в нем одном нет этой западной тупости, которую не прошибешь ни логикой, ни чувством, этой ограниченности падающих натур, кретинизма агонии. Наконец, он лицо, т. е. индивидуальность (о которой Юм и я думаем, что ее нет), а не цеховой, как французы, не лимфатическая абстракция, как немцы, и не противный зверь привычки, как англичане... Черт с ними со всеми. У меня одна мечта только и мелькает, вы отгадали какая? Отдохнуть с вами или и поработать, — а всего лучше поужинать; а впрочем, я с тобой не согласен, умирать я не хочу, я особенно ненавижу смерть с тех пор, как прочитал у Генле в патологии, что совсем не нужно умирать, — а главное оттого, что зрелище этого падающего мира чрезвычайно интересно.

14 мая.

Сегодня, наконец, отправлю письмо. Прощайте. Кланяйся всем. Что Петр Григор<ьевич>? Об нем молчит fama[133]. Сегодня здесь выборы. Французы до сих пор не убедятся, что совершенно все равно, кого ни выберут; взять бы так, зря, 101 человека — все то же будет; зло, разъедающее их, несравненно глубже. — Я написал так, для детского чтения, еще статейку, — спроси Шевырева, отца пажей, не желает ли? Я пришлю ему в «Москвитянин».

<ановичу> о деньгах уже сообщено. — Сию минуту, когда я хотел складывать письмо, услышал я, что знакомый виолончелист Мельгунова, не помню его фамильи, который вместе жил с Рейхелем, случайно подстрелен где-то в Германии, на дуэли, что ли, но только жена его пишет, что надежды нет. А славно играл он, я его слышал еще при Габенеке в 47 г., в консерватории. — Об «Профете» Мейербера многого сказать не могу, — мне не нравится. Гейне, который лежит без задних ног и без передних глаз, написал уморительную эпиграмму, которая начинается так:

Behr der Mayer

Mayerbehr

Сообщи это Каролине Карловне при моем поклоне ей и Ник<олаю> Филипповичу.

Не правда ли, что это отлично, несмотря на то, что виолончелиста мне жаль, .

Пишите, пожалуйста, — можете даже до конца октября, т. е. по-вашему до половины, адресовать прямо, это выигрыш нескольких часов: Rue de Chaillot, 111 ли вы Бетховена, — дайте вашу руку да поклонитесь Юлии Богдановне, я не забыл, что она когда-то удостоивала меня вниманием, — вот какая благодарность в моей душе!

<авете> Бог<дановне> из письма Мар<ье> Федор<овне>, которое доставь.

3 часа пополудни, 14 мая.

На обороте:

Примечания

(ЛБ). ГНМ, стр. 64—68.

... за ваше письмо. —

 — Это произошло 5 мая 1848 г.

... Юм был прав ~ на живую нитку воспоминанием. — Юм утверждал, что за потоком постоянно сменяющихся психических процессов мы ошибочно предполагаем наличие чего-то устойчивого и неизменного, которое называем нашим «я». Это «я» — лишь сочетание различных восприятий, замещающих друг друга.

... Редерер... — марка шампанского.

... Шамбертин и Richebourg... — сорта вин.

ères Provenceoux... — «Провансальские братья», один из старейших и наиболее известных парижских ресторанов.

Разумеется, я душевно рад ~ а «Статистических сведений» не издавать? — См. комментарий к письму 105.

... бьенвьельянтные... — доброжелательные (франц. bienveillante).

... у Генле в патологии... — Книга Ф. А. Генле «Handbuch der rationellen Pathologie», Braunschweig, 1847. На эту книгу внимание Герцена обратил Огарев в письме от февраля—марта 1849 г. (ЛН, т. 61, стр. 785).

Сегодня здесь выборы. — «Партия порядка».

— Вероятно, речь идет о «Consolatio» (авторская дата — 1 марта 1849 г.), вошедшем затем в книгу «С того берега».

... спроси Шевырева ~ пришлю ему в «Москвитянин». — Написано в шутку и, может быть, для отвода глаз перлюстраторов писем.

... знакомый виолончелист Мельгунова, не помню его фамильи, который вместе жил с Рейхелем, случайно подстрелен где-то в Германии... — Имеется в виду М. А. Бакунин, бывший одним из руководителей дрезденского восстания 3—9 мая 1849 г. и арестованный германскими властями в ночь с 9 на 10 мая. В 1844—1845 гг. Бакунин часто встречался в Париже с Н. А. Мельгуновым и сблизился с ним. В своих письмах 1845 г. Бакунин неоднократно упоминает Мельгунова. 29 (17) июня 1845 г. Бакунин писал из Парижа сестре Татьяне: «Постарайся, если ты будешь в Москве, познакомиться с Мельгуновым и его женой; они оба славные люди и мои истинные — мы жили с ними некоторое время почти неразлучно и душа в душу...» (М. А. Бакунин. Собр. сочинений и писем, т. III, 1935, стр. 255—256). После возвращения своего в 1845 г. в Россию Мельгунов, видимо, рассказывал членам герценовского кружка, в том числе и Т. Н. Грановскому, о своих парижских встречах с Бакуниным. Поэтому слова «знакомый Мельгунова» легко могли ассоциироваться в сознании адресата данного письма — Грановского — с личностью Бакунина. Что касается А. Рейхеля — близкого друга Бакунина, то сохранилось много свидетельств, что в Париже Бакунин долго жил вместе с ним в одной квартире (см. указанный выше том Собр. сочинений и писем Бакунина, стр. 246, 249, 262, 440, а также стр. 45). Известие об аресте Бакунина Герцену, вероятно, сообщил Г. Гервег (см. письмо 81).

Гейне, который лежит без задних ног и без передних глаз, написал уморительную эпиграмму... — С 1848 г. Гейне — парализованный, полуослепший, был прикован к постели. Приводимые Герценом слова Гейне представляют собой, собственно, не эпиграмму, а начало шутливой «Торжественной кантаты» («Festgedicht»), написанной в 1849 г. в связи с постановкой оперы Мейербера «Пророк». В цитируемом Герценом не вполне точно первом стихе (у Гейне — «Вееrеn — Meyer, Meyer — Beer!»), видимо, обыгрывается тот факт, что к своей настоящей фамилии Вееr композитор впоследствии прибавил Meyer — фамилию богатого родственника, на этом условии завещавшего ему все свое состояние.

... горионов... —

Ответ Т. Н. Грановского от июня 1849 г. — «Звенья», т. VI, 1936, стр. 359—361.

Вместо зачеркнутого слова Герценом над строкой написано: это ложь