97. Н. А. ГЕРЦЕН, Г. и Э. ГЕРВЕГАМ
4 июля (22 июня) 1849 г. Женева.
4 июля 1849 г. Женева.
Письмо твое, разумеется, получено, а равно и Капорец явился на сцену — он вырос и сделался похож на закубанского казака. Какие 8000 фр. тебе отдал Ротшильд — я не понимаю, мне следов<ало> с него получить по франц<узским> рентам всего 2500. (Кстати, ты можешь у него взять и по бельгийской инскрипции, которая у мам<еньки>.) Это, стало, он отдал вперед; в таком случае никак не следовало отделять 5000 маменьке, особенно если она не намерена покупать дом или дачу в Париже. Мам<енька> издерживает 1500 в месяц, 1000 была, стало, с 3000 хватило бы на четыре месяца. Мы издерживаем 2500 в месяц, и ты оставила только 3000 у себя. Мне кажется, лучше было бы списаться со мною. — Перед отъездом попроси непременно Шомбурга, чтоб он мне прислал окончательный расчет всех дел моих у Ротш<ильда>, чтоб я мог знать en définitive[142]. Ты можешь съездить к нему с Рейхелем и попросить, чтоб письма, пока Рейхель не уехал с мам<енькой>, отдавали ему. После их отъезда — чтоб посылали сюда. Я очень боюсь, чтоб письмо Григория Иван<овича> не затерялось с векселем. Когда Буко обещал деньги и когда копию с акта? Говори всем, что я сам месяца через два буду в Париже. Но забудь, если франц<узские> инскрипции останутся у Ротш<ильда>, взять записочку.
Здесь дачи чудесные. Не всё же мы будем ездить взад и вперед, вниз и вверх. Пока можно пожить и в hôtel. Ты напиши подробно день отъезда и в каком заведении едете, чтоб я мог приготовить все нужное. Или в «Hôtel des Bergues» или в «Ecu de Genève»...
Саша с Каппом гуляют за городом. Он третьего дня ходил да еще с Ф<ази> на детский праздник. По окончании ученья, после экзаменов, город дает детям пир; мне это ужасно понравилось, солдаты делают им на караул, музыка играет, дети с знаменами отправляются на луг, где городовые власти им дают обед, и, заметьте, тут все дети, ходящие в школу, — когда они идут назад, их провожает музыка, и несколько домов были иллюминованы. Праздник этот сильно тронул меня, вот как воспитываются в свободных людей; дети привыкают к царскому почету, к уважению человеческого достоинства. Я забыл сказать, что их собирают для шествия у статуи Ж. -Жака Здесь скучно, и будет скучно во всей Швейцарии — но что здесь на деле все то, что во Франции на словах, в этом нет сомнения.
Ну что же вы поделываете в Ville d’Avray, которому мы придали историческое значение, навеки нерушимое. Когда и как собирается маменька? Я сегодня иду смотреть здешнее заведение глухонемых. Поездки я все оставил до вас, в Лозанну и пр. ...
Привези соломенную шляпу, здесь она у места.
Целую Колю и Тату. Au reste, я думаю, они меня таки и припозабыли...
Езда в дилижансе безобразная, не дают минуты отдыху, советую запастись холодным мясом для Таты и водой с вином...
«Коmmе, Braut von Libanon!» — cela s’adresse à vous, Herwegh. Wir werden auf Sie warten, nicht wie die X faulen Mädchen die des Nacht’s schliefen (was ein Beweis war, daß die Dirnen ganz ordentlich waren, und nichts von einem Ruejoubertischen Wachen wußten) als der Bräutigam kam (Evang. Matthei, Cap. XII, Ver. 8—10); sondern wie die anderen X Mädchen die da saßen (au Bureau des Messageries Nationales) (Idem, Ver. 11). Aber wo nehmen wir die Zehn? Wenn es darauf geht, finden wir auch diese Zahl. — Felix und Tzort sind auch hier — und der Ruße Theodor (meine Frau kennt ihn, besondere Kennzeichen sind die gesalzenen Gurken, die er brachte), Gol<ovin> et la famille Petri, dont Kapp fait partie, il ne manque que le James pour avoir les dix pucelles qui ne dorment pas, — nous avons encore comme suppléant un Russe sauvage, qui est beaucoup plus chien que Tzort. — Savez-vous ce que je pense, c’est que cette fois vous regarderez la Suisse d’un autre point de vue que vous ne l’avez fait. La vie est monotonne ici, peu de ressources, beaucoup de germanisme, de pédanterie, de calvinisme... Mais... Est-ce que la vie mesquine, bourgeoise, pleine de prétentions et de vanité de Paris nous suffisait, et quelles étaient donc les grandes distractions qui couvraient le vide de cette existence factice — des relations personnelles, cela ne se rapporte pas à Paris, dîner chez les Fr<ères> Pr<ovenceaux>, aller et venir par les boulevards et s’asseoir près de Tortoni, dans une foule de coquins, de crétins, d’hommes d’Etat dans le genre de Julevécourt et de libéraux de la nuance Olinsky? Oui, il faut rompre enfin ce charme, qui nous rendait esclaves de Paris, ce n’est pas la métropole de l’humanité d’aujourd’hui, il n’y a pas de métropole, le mouvement ne s’est раs concentré, peut-être le centre de gravité est hors de l’Europe, au delà des mers. Nous souffrirons partout, с’est la malédiction du développement, mais j’aime mieux la vie tranquille et sereine d’un petit bourg, qu’une immense cité qui retombe dans le crétinisme, qui vend sa liberté, ses droits pour le droit de voler et de s’enrichir, qui ne comprend plus ce qu’elle a enseigné au monde il у a 50 ans. — Notre ami commence à partager quelques idées qu’il repoussait de toutes ses forces lorsque nous avons dîné au Café Anglais; il est plus triste, très préoccupé, les temps sont difficiles à mesurer même pour Genève qui fait les montres pour toute la planète.
Au revoir donc. Ma femme m’écrit qu’elle me prépare du poivre rouge et de l’huile de menthe — elle pense donc qu’en Suisse c’est le désert de Sahara, оù on ne trouve rien à manger que des voyageurs, et cela pour los lions et chacals. N’apportez pas même de sauce anglaise; primo il у a à la table d’hôte toujours des Anglais qui demandent la permission et la sauce, ensuite il у en a ici. — Mieux vaut de prendre la jumelle chez l’opticien (et que ferons nous du microscope Og<areff>?).
Votre main, madame Herwegh, je vous aime beaucoup, et de tout mon cœur. Et que ferez-vous à Paris — il faut avoir l’héroïsme d’accepter les conditions de la vie, telless qu’elles sont dictées — par une démence absolue[143].
О какой печати ты спрашиваешь? Я раз запечатал в лавке; а обыкновенно печатаю гербом демократического англичанина Голов<ина>.
Примечания
Печатается по фотокопии с автографа, хранящегося в ВМ. Впервые опубликовано: Саrr, —95.
Письмо Натальи Александровны, на которое отвечает Герцен, неизвестно.
... Капорец... — Шуточное прозвище Фридриха Каппа.
... он вырос... — Шутка: Капп был очень высокого роста.
... копию с акта? — Имеется в виду акт на покупку Герценом дома в Париже.
Или в «Hôtel des Bergues» или в «Есu de Genève»… — Герцены поселились в «Hôtel des Bergues».
Он третьего дня ходил да еще с Ф<ази> на детский праздник. — Этот праздник подробно описан Герценом в «Былом и думах» (X, 97).
... у статуи Ж. -Жака. — Бронзовый памятник Руссо работы Джемса Прадье находится на острове Жан-Жака Руссо в Женеве.
— Герцен искал подходящее учебное заведение для своего глухонемого сына Коли. Вскоре он устроил его в цюрихское училище глухонемых. См. об этом в следующих письмах.
«Гряди, невеста с Ливана»... — Строка из «Песни песней» царя Соломона (гл. 4, ст. 8).
... как X нерадивых дев, спавших ночью (евангелие от Матфея, гл. XII, ст. 8—10)... — —12.
... о бдениях Жуберовской улицы... — На улице Жубер в Париже помещалось увеселительное заведение, упоминание о котором встречается в письме Н. А. Мельгунова к Герцену — см. ЛН, т. 62, стр. 352.
... bureau des Messageries Nationales... —
... Феликс... — Вероятно, известный писатель и революционный деятель Феликс Пиа, эмигрировавший, как и Герцен, после 13 июня в Швейцарию и заочно осужденный к изгнанию из Франции.
... Чёрт... — О ком здесь говорит Герцен — установить не удалось.
— См. характеристику Женевы и женевцев в «Скуки ради» (XX, 473—488).
... типа Жюльвекура... — Герцен охарактеризовал в «Былом и думах» «тощего Жюльвекура» как одного из «скудных умом и телом лаццарони литературной Киайи, поденщиков журнальной барщины, ветошников фельетонов» (X, 324).
Голынского? — «Былом и думах» (Х, 329).
... чему сам учил мир 50 лет назад. — Имеется в виду французская революция 1789—1793 гг.
Наш друг... — Джемс Фази.
é Anglais. — См. выше письмо 89.
... а как нам быть с ог<аревским> микроскопом? — См. комментарий к письмам 69, 78а, 84.
А что вы станете делать в Париже? — Н. А. Герцен, по-видимому, сообщила мужу, что она и Г. Гервег выезжают в Женеву, а Э. Гервег остается на некоторое время в Париже и в Виль д’Аврэ.
... гербом демократического англичанина Голов<ина>. — В 1846 г. И. Г. Головин добился английского подданства «со всеми правами туземца, исключая права быть членом парламента и частного совета», как писал он сам («Записки И. Головина», Лейпциг, 1859, стр. 101).
[142] определенно (франц.). — Ред.
[143] «Гряди, невеста с Ливана!» — это относится к вам, Гервег. Мы будем ждать вас не так, как X нерадивых дев, спавших ночью (евангелие от Матфея, гл. XII, ст. 8—10), когда пришел жених (чем они доказывают, что были вполне порядочными девицами и не имели представления о бдениях Жуберовской улицы), а как другие десять дев, которые бодрствовали (в bureau des Messageries Nationales) (там же, ст. 11) Но где раздобудем мы этот десяток? Впрочем, если уж на то пошло, мы его наберем — Феликс и Чёрт тоже тут, потом русский человек Федор (моя жена его знает, особые его приметы — привезенные им соленые огурцы), далее Гол<овин> и семейство Петри, к которому принадлежит и Капп; недостает только Джемса, чтобы составился десяток бодрствующих девственниц, но у нас есть для замены еще один русский дикарь, куда злее Чёрта. — Знаете, я думаю, что на этот раз вы станете смотреть на Швейцарию с иной точки зрения, чем раньше. Жизнь здесь монотонна, ограниченна, в ней много германизма, педантства, кальвинизма... Но… Неужели нас удовлетворяла пошлая, мещанская, полная суетности и тщеславия парижская жизнь, и в чем состояли главные развлечения, заполнявшие пустоту этого искусственного существования — личные связи, но Париж тут ни при чем — обедать у «Пр<овансальских> бр<атьев>», бродить по бульварам, сидеть у Тортони в толпе плутов, кретинов, государственных деятелей типа Жюльвекура и либералов оттенка Голынского? Да, надобно, наконец, разрушить это колдовство, превращавшее нас в рабов Парижа, это не столица современного человечества, столицы нет, движение не концентрировалось. Быть может, центр притяжения теперь вне Европы, за морями. Мы будем страдать повсюду; таково проклятие роста, но я предпочитаю спокойную, безмятежную жизнь маленького городка огромному городу, который снова впадает в кретинизм, продает свою свободу, свои права за право воровать и обогащаться и уже не понимает того, чему сам учил мир 50 лет назад. — Наш друг начинает разделять иные взгляды, которые изо всех сил старался опровергнуть, когда мы обедали с ним в Саfé Anglais; oн более грустно настроен, весьма озабочен, времена теперь трудные даже на мерку Женевы, изготовляющей часы для всей планеты.
— пустыня Сахара, где ничего не найдешь поесть, кроме путешественников, но это — для львов и шакалов. Не привозите даже английского соуса — во-первых, за табльдотом всегда есть англичане, которые просят разрешения и соуса, а кроме того, он здесь есть. — Уж лучше взять бинокль у оптика (а как нам быть с ог<аревским> микроскопом?).
Вашу руку, госпожа Гервег, я вас очень, всем сердцем, люблю. А что вы станете делать в Париже? Надо обладать героизмом, чтобы согласиться жить в условиях, продиктованных абсолютным безумием (нем. и франц.). — Ред.