11. М. К. РЕЙХЕЛЬ
5 февраля (24 января) 1853 г. Лондон.
5 февраля. Суббота.
А об здоровье ни слова. Зачем же? Итак, к другим удобствам Парижа присовокупляется холера, ну, это не по моей части, до чум и болезней мне дела нет, я cholera-proof[14]. Приеду я, моя милая М<ария> К<аспаровна>, — приеду, но на веселье ли, не знаю.
Сердце мое переполнено горечью. Кроме вас, всё оставляет меня (да кроме тех, которых я хочу оставить). Я всеми недоволен, пора, пора запереть ворота и остаться одному с детьми. Точно осенью, лист за листом валится и ненужный остов былого повторяет fuimus. — Я и московскими недоволен, грубое письмо Кет<чера> к Мел<ьгунову> напомнило мне всю дрянную сторону нашего круга. Наконец, их трусость заставляет меня краснеть перед поляками здесь, поляки не верят, что я не переписываюсь, и добродушно берутся доставлять письма. Иметь такой орган, какой русские теперь имеют через меня, им в двадцать лет не придется, но для этого надобно что-нибудь делать. Это имеет свои неудобства. Напр<имер>, главное теперь пропаганда об эманципации мужиков — пусть пришлют всякие материалы, хоть к вам.
Приеду я с Сашей, но без кухарки, остановлюсь, по писанию Рейхеля, где-нибудь.
Но главная задача остается нерешенной: оставить ли детей в Париже или взять. Марихен поедет ли в Альбион или нет. Я бы ее очень хотел (если вы того же мнения). Здесь я могу найти помещение — но мне смертельно не хочется их брать от вас.
Я вечно в колебании.
Это-то и смерть моя или гамлетовский элемент, который довел меня до того, что я не смею прямо людям смотреть в глаза. А по старой привычке носить голову вверх, как свободный человек, я иной раз, забывшись, и скажу свободное слово. По счастью, возле кто-нибудь тотчас напомнит: «Да вьысо что, все только предпринимаете», etc., etc. Вы мне этого не скажете и преступный Огарев тоже, потому что у вас, сверх любви, есть и вера в меня.
Ну да, ich zögere[15], я не знаю, что с детыми. Для них у вас лучше, но если я умру вдали от них, за что же я потеряю еще одно утешение.
Если б вы могли переехать сюда, ну это было бы Eldorado. Да невозможно и ждать.
Мне также невозможно оставаться в Париже, это я вам докажу на словах. — Или в самом деле, как я вам писал, сделаться барсом.
Прощайте. Жму вам крепко руку. Здесь журналы торжественно возвещают, что холеры в Париже нет, а в России есть. — Надеюсь увидеться с Ст<анкевичами>, впрочем, передайте мое поручение.
Гаук ждет письма. Прощайте же.
Напишите еще разочек
Примечания
Печатается по фотокопии с автографа (IISG). Впервые опубликовано: с пропусками — стр. 82—83, полностью — Л VII, 178—179.
Год написания определяется строками об организации Герценом русской печати в Лондоне для «пропаганды об эманципации мужиков», а также упоминанием о предполагавшемся приезде в Париж; 5 февраля приходилось на субботу в 1853 г.
... fuimus. — «Fuimus ut vos, eritis ut nos» («Мы были, как вы, вы будете, как мы»).
... грубое письмо Кет<чера> к Мел<ьгунову>... — См. о нем в письмах К) и 13.
Иметь такой орган, какой русские теперь имеют через меня со пусть пришлют всякие материалы, хоть к вам. — «Полярной звезды» (см. также комментарий к письму от 23 декабря 1852 г. — т. XXIV).
Или в самом деле, как я вам писал, сделаться барсом. — См. письмо от 23 декабря 1852 г. (т. XXIV).
— Ред.
[15] я медлю (нем.). — Ред.