Герцен Александр: Герцен А. И. - Рейхель М. К., 3 марта (19 февраля) 1853 г.

Вчера письмо, сегодня другое. Я получил вашу отписочку.

Милые вы мои проповедницы осторожности, не извиняйтесь, бога ради, бояться за других столько же благородно, сколько гадко бояться за себя. Неужели вы думаете, что я вроде Ивана Батистыча хочу друзей под сюркуп подвести.

Поймите, пожалуйста, в чем дело: литературные посылки идут пренравильно в Одессу, в Малороссию и оттуда. Не какой-нибудь Крапулинский или Држкбенский мне предлагал, а першие (генералитет, особы и персоны, а не лицы). Неужели наши друзья не имеют ничего сообщить, неужели не имеют желание даже прочесть что-нибудь? Как доставали прежде книги? Трудно перевезти через таможню — это наше дело. Но найти верного человека, который бы умел в Киеве или другом месте у мной рекомендованного лица взять пачку и доставить в Москву, — кажется, не трудно. Но если и это трудно, пусть кто-нибудь позволит доставлять к себе; неужели в 50 000 000 населении уж и такого отважного не найдется.

Проект моей типографии очень важен. Это последний запрос России, он, может, не удастся, русские оценят мою веру в них, а мне придется тогда отвернуться и от последней страны. Создать элементы, которых нет, никто не может. Если им нечего говорить, если им приятнее молчать безопасно, нежели с опасностью говорить (очень небольшой, ибо ничье имя не будет упомянуто, кроме моего и мертвых), — значит, что и будущий переворот застанет нас с тем же добрым стадом пастыря Николая и сынов его, как 48 год.

Я не преподобный Осип, я не думаю, чтоб могло что-нибудь практическое быть теперь, кроме освобождения крестьян и умственного движения (и вы знаете, что я горечи вынес от Осипа за то, что был трезв, когда он был пьян, — такой контраст редко случается со мной), — но движение не застой.

Неужели вы верите, что москвичи что-нибудь делают? Что делает К<етче>р и все, кроме Гр<ановского> — пребывают в благородном негодовании. Это мало. И если они из этого не выйдут, мы дрессируем un acte d'accusation[23].

У меня проклятое недоверие к себе, воля человека, страстно желающего, очень велика.

Денежная помощь, хоть небольшая, нужна не для меня, а, как писал, я скажу просто: «От русских — полякам». Можете — так сделайте. Я мог бы дать свои деньги еще, но — надобно знать честь.

Я, как Беранже, скоро дойду до подписки в свою пользу.

— не из Вены, а из Барро Гилль плес. Три часа две минуты — здоровье августейшего страдальца поправилось, изволили всемилостивейше кушать бульон.

А Мельгунову в оскорбление скажите, что воспаление началось так сильно, что Девиль хотел кровь пускать в понедельник, — а сегодня, в четверг, я имею право есть курицу, завтра иду со двора.

Он употреблял всякие лошадиные средства — и попал à point nom<mé>[25].

Не знаю еще, буду ли к концерту, может, и приеду. А всего лучше, если б вы по окрепнутии да сюда бы на недельку. Ведь ни копейки не стоит — подумайте, madame!

Печатается по автографу (ЦГАЛИ). Впервые опубликовано: отрывки— Рейхель, — Л VII, 191—193.

В автографе первоначально вместо: такой контраст редко случается— было: это случается (стр. 26, строки 1—2).

Год написания определяется сообщением об организации Вольной русской типографии и упоминанием лондонского адреса Герцена (Barrow Hill Place), по которому в марте месяце он жил только в 1853 г.; 3 марта приходилось на четверг в 1853 г.

... Иван Батистыч—Жан Батист Бокэ (см. письмо 13).

... под сюркуп подвести. — Surcoupe — карточный термин: покрытие карты старшим козырем.

А речь Палмерстона того-с. — действия. Одновременно, коснувшись так называемого «таитского дела» (от о. Таити), он выступил против миссионерской деятельности католического духовенства в Англии, добивавшегося обращения протестантов в католиков.

[24] Я подписался в пользу раненых,

Я подписался в пользу погорельцев,

Я подписался в пользу Руссо,

Я подписался в пользу замков,

Я подписался в пользу хижин (франц.). — Ред.