218. П. - Ж. ПРУДОНУ
24—31 (12—19) июля 1855 г. Ричмонд.
Juillet 1855. Richmond.
Cher et vénérable ami,
é pour vous serrer la main après la lecture de votre lettre. C'est un malheur que le sort ne m'a jamais permis de séjourner un peu plus longtemps dans la même ville avec vous. J'ai la vanité de penser qu'il y a même parmi des amis, peu de personnes qui vous comprennent mieux et avec plus de sympathie dialectique que moi. Vous seul — je l'ai tant de fois dit aux autres — qu'il m'est impossible de ne pas le dire à vous — vous seul vous êtes le penseur autonome de la Révolution; la plupart des autres ont un corps d'idées —donné, fait, absolu. Ils sont comme les prêtres protestants auxquels on permet la discussion jusqu'à la douane théologique; arrivés là, ils sont condamnés à ruminer: variations à l'infini sur de vieux thèmes avec des arabesques et de la rhétorique. Cela vous suffit pour voir que j'ai très bien saisi la seconde parti de la lettre — et aussi j'existe presque dans un isolement complet.
Je vous remercie de tout mon cœur pour l'assistance que vous voulez nous donner dans l'affaire de la Revue. Votre nom est déjà une grande chose pour le succès, on a un culte pour vous au Nord. Mais permettez-moi d'insister sur l'article; vous avez tout le temps jusqu'au 1-r décembre; donnez-moi l'autorisation de vous le rappeler deux ou trois fois.
Quant à la Russie et au monde slave, je ne pense pas que je les regarde d'un point de vue idéaliste ou «exaltado». Voilà mes thèses: 1° La Commune rurale basée sur le partage continuel de la terre parmi les cultivateurs; l'association des ouvriers basée sur le partage du gain, non égalitaire, mais d'après le consentement de tous — me permettent de conclure qu'il y a des éléments socialistes dans la substance même des peuples slaves. 2° L'état —avant Pierre I et après — n'a jamais pu anéantir ces éléments. L'état est devenu très fort, très centralisateur, il est après Pierre artificiel (ce qu'on fera maintenant avec le retour au rationalisme je n'en sais rien!). L'état a soudé le tout — et Nicolas, le dernier Autocrate illimité, ne savait plus que faire, ni où aller[198]. 3-е Je pense que sans la participation des idées socialistes de l'Occident, les peuples slaves n'auront jamais assez d'élan pour passer du communisme patriarcal — au socialisme raisonné. La Russie, moins altière que la Savoie, ne «farà» pas «da se» — elle a besoin de la solidarité des peuples de l’Europe, de leur aide, mais d'un autre côté jesuis convaincu que la liberté libre ne viendra pas en Occident jusqu'à ce que la Russie restera enrôlée comme un soldat aux gages de l'Empereur de Pétersbourg.
ès la mort de Nicolas tout est déjà ébranlé. Alexandre balance entre Nesselrode et Ermoloff, entre son frère Constantin et la nuée de parenté tudesque. Il est bon, il est faible, il pleure avec les officiers, il s'embrasse avec les soldats, il a permis (cela équivant à une Charte en Russie) aux soldats de débouton- ner le collet et à tout le monde de fumer dans la rue. Et l'Ukraine se lève et les serfs disent: nous voulons aller mourir à Sébastopol — mais pas de corvée. Peut-on punir pour cela en temps de guerre?
Adieu, cher ami — ne m'oubliez pas! savoir que vous m'aimez un peu me consolera d'être détesté par beaucoup sans en savoir la cause.
Dans tous les cas vous n'oublierez pas que vous avez en moi non seulement un admirateur, mais un ami.
A. Herzen.
Перевод
Я питаю тщеславную уверенность, что даже среди ваших друзей мало кто понимает вас лучше и с большим диалектическим сочувствием, нежели я. Вы единственный — я столько раз говорил это другим, что не могу не сказать этого и вам, — вы единственный независимый мыслитель Революции; у большинства остальных — готовый, законченный, незыблемый свод идей. Они — как протестантские попы, которым дозволяется дискутировать лишь до таможенного теологического рубежа; достигнув его, они обрекаются на жевание жвачки из бесконечных вариаций на старые темы с арабесками и риторикой. Сказанного достаточно, чтобы вам стало ясно, что я очень хорошо понял вторую часть вашего письма — и почему я живу почти в полном одиночестве.
От всего сердца благодарю вас за поддержку, которую вы хотите оказать нашему журналу. Самое имя ваше уже много значит для успеха—на севере существует ваш культ. Но позвольте мне настаивать на статье; у вас будет достаточно времени до 1 декабря; разрешите еще два, три раза напомнить вам об этом.
«exaltado». Вот мои основные положения: 1. Сельская община, опирающаяся на постоянный передел земли между хлебопашцами, и рабочая артель, основанная на дележе заработка, но дележе не уравнительном, а по общему соглашению, — позволяет мне заключить, что в самой природе славянских народов заложены социалистические элементы. 2. Государство ни до, ни после Петра 1 — никогда не могло искоренить эти элементы. Государство стало очень сильным, очень централизованным, а после Петра превратилось в искусственное (что будут делать теперь, вернувшись к рационализму, не знаю). Государство все спаяло, и Николай — последний неограниченный самодержец уже не знал, ни что ему делать, ни куда идти[199]. 3. Я думаю, что без содействия западных социалистических идей славянские народы никогда не соберутся с силами и не перейдут от патриархального коммунизма к сознательному социализму. Россия более скромная, чем Савойя, не farà da se[200] — ей нужна солидарность европейских народов, их помощь. Но с другой стороны я убежден, что нестесняемая свобода не воцарится на Западе до тех пор, пока Россия будет оставаться по-солдатски на службе у петербургского императора.
После смерти Николая все уже всколыхнулось. Александр колеблется между Нессельроде и Ермоловым, между своим братом Константином и стаей германской родни. Он добр, он слаб, он плачет с офицерами, он целуется с солдатами, он разрешил солдатам (в России это равносильно хартии) расстегивать воротник и всем желающим — курить на улице. А Украина подымается, а крепостные говорят: мы согласны идти умирать под Севастополем, а на барщину не пойдем. Можно ли наказывать за это в военное время?
Прощайте, дорогой друг, не забывайте меня. Мысль, что вы меня немного любите: будет служить для меня утешением за ненависть, которую, не знаю почему, многие ко мне питают.
Примечания
Печатается по тексту Л —197, где опубликовано впервые, по автографу, хранившемуся в архиве семьи Герцена. Русский перевод впервые: «Былое», 1907, IV, стр. 78—79. Местонахождение автографа неизвестно".
Дата уточняется па основании письма П. Прудона от 23 июля 1855 г., на которое комментируемое письмо служит ответом. Небольшой отрывок письма Прудона Герцен поместил в ПЗ — в «Былом и думах» — см. XI, 535—537.
Письмо Прудона содержало ряд неприемлемых для Герцена суждений о России. Так, Прудон искал «тайных корней» русского самодержавия «в самом сердце русского народа», приписывал прогрессивную роль царю, придавал преувеличенное значение своеобразию русского исторического развития, отрывая тем самым Россию от общеевропейского революционного движения. Опубликованию письма в 1855 г. препятствовали и соображения тактического порядка. Прудон ставил в этом письме вопрос о преодолении слабостей, присущих самим революционерам. «Не следует ли, — спрашивал он, — прежде чем нападать на деспотизм притеснителей, напасть на деспотизм освободителей?» — и предлагал Герцену союз для беспощадной борьбы «против предрассудков, хотя бы мы их встречали у наших единомышленников-братьев». В этом пункте Герцен был вполне согласен с Прудоном. Однако помещать призыв к развернутой критике ошибочных взглядов и действий руководителей западноевропейской демократии, участию которых в создаваемом русском периодическом органе Герцен придавал такое большое значение, и при этом рядом с письмами самих этих руководителей, было неуместно.
«exaltado». — Кличка радикалов и либералов в Испании.
... fara da se... — «Italia farà da se!»
— См. комментарий к № 201.
[198] Quoiqu'il y a une possibilité d’un Tzar moujik, avec la barbe et une triple force.
— Ред.