Герцен А. И. - Фогту К., 5 апреля (24 марта) 1863 г.

29. К. ФОГТУ

5 апреля (24 марта) 1863 г. Лондон.

25, Euston Square, New Road.

5 avril 53.

Cher Vogt, je dirai comme Kléber: «Général, votre père est grand comme le monde». — Je l'estimais de tout mon cœur, mais je l'estime maintenant de tout mon cœur et demi. Sacristi! ce mariage est un événement historique, un antécédent révolutionnaire. Dites-moi, le plus vite possible, si vous me permettez d'en faire un petit article pour le Leader qui passera dans la Nation etc. — Mais il a rehaussé, moralisé la stupide institution du mariage — écrivez-lui de ma. part deux, trois mots de sympathie parfaite.

Hier, j'ai été dans une société de dames anglaises, on jouait aux steeple-chaises, jeu à la mode ici et très intelligent (non agaçant). Entre deux chevaux (en fer blanc) j'ai demandé la parole et j'ai raconté l'histoire. Les dames étaient enthousiasmées. Si j'avais le portrait de votre père qu'il m'a donné à Berne, je 'pourrais le montrer p<our> un 6 pences.

Votre Négro a été aujourd'hui chez moi, j'ai été aimable comme une fille publique pour faire honneur à votre recomman-Caro Vogt, quittez le maudit pays et venez ici, vous ne périrez pas d'ennui ni de pénurie.

étique à l'Université. Eh bien, Kinkel est un homme de talent, mais notre ami Golovine qui a vendu pour 80 liv. ster. un manuscrit q<uel>q<ue> chose dans le genre d'un  Uncle Тот russe.

Et vous — sacré nom de Dieu! — Lewis, le lion littéraire, vous estime infiniment. Voulez-vous, je parlerai avec lui.

Les pistolets peuvent rester dans la commode. Les autres choses aussi, mais je veux avoir la caisse de tableaux. Seulement écrivez à Berne qu'on mette dessus: «Fragile». Quant au portefeuille je n'en sais dire, ne pas l'envoyer. de papiers perdus et il y a là des lettres russes qui ont pour moi une valeur immense. Si un voyageur se présente—negro ou albo—donnez à lui, cela sera mieux.

Maintenant, Vogt, pour vous montrer qui de nous deux a raison dans la manière d'envisager les choses par rapport à l'affaire de Zurich, voilà une petite preuve en ma faveur. Avigdor m'écrit une longue lettre dans laquelle il explique que la femme a envoyé son avocat (Basilic) et que le tribunal a décidé de suspendre la démarche ultérieure, «car d'après les lois il faut poursuivre le mari qui est hors do Piémont etc.» Voyez-vous comme j'ai été floué par les braves gens qui ont voulu poursuivre l'affaire en Suisse et qui l'ont renvoyée sans avoir rien fait.

Nous n'avons rien gagné, pas un pouce — vous voyez que ni les vivres ne sont coupés, ni les Berlinois ne s'en sont pas émus et tôt ou tard, je vous le jure, je finirai l'affaire comme elle devait commencer.

M^me Reichel promet de venir ici mais je ne veux pas qu'elle risque peut-être j'irai à Paris, alors votre ironie accablante a tombé juste et je serai tout près de chez vous. Tout cela se décidera bientôt. Le 2 mai je serai avec les enfants ou les enfants avec moi.

Adieu. Une tristesse indicible s'empare de moi, j'ai commence la lettre trop gaîment.

écrit que j'avais fait la connaissance de Cariysle, l'auteur de l'histoire de la Révolut<ion>. C'est un homme d'un talent immense mais trop paradoxal — on l’appelle le Proudhon écossais. — Saluez Mathieu, mais ne saluez pas Dameth. Voilà pour Mathieu une anecdote. On a voulu voir a Londres combien il y a de réfugiés. Comme la police n'est pas sous les ordres du pouvoir exécutif — on a chargé chaque paroisse de rassembler les données. Lorsque les hommes de la police se sont présentes dans les maisons les householders leur ont dit: «Il n'y a aucune loi qui nous oblige de vous raconter qui demeure dans notre maison, c'est à vous de compter les réfugiés etc.. nous ne voulons pas vous aider». — Et les policemen s'en allèrent en disant que c'était une question officieuse. — Que les Français apprennent ce que c'est qu'un peuple libre.

à un procédé pour m'envoyer le portefeuille et les diverses choses qui sont à Berne (car la malle doit y être, ne vous pressez pas trop de l'envoyer) — envoyez Babette la Son-derbundienne avec le portefeuille — de rôle. Voilà— mais vraiment envoyez-la.

Adieu.

Haug ne partira pas avant Noël et a<...>[38], il restera.

P. S. Ne criez pas contTe moi parce que j'ai envoyé 1000 fr. au lieu <de> 1200. J'ai pensé qu'il n'y avait qu'une vingtaine de francs d'intérêts. Je le corrigerai. Mais de prendre des intérêts de mes amis... Excusez.

25, Euston Square, New Road.

5 апреля 53.

Дорогой Фогт, скажу подобно Клеберу: «Генерал, ваш отец велик, как мир». — Я уважал его от всего сердца, а теперь уважаю его от всего сердца да еще от полсердца. Черт побери! Этот брак — историческое событие, предвестие революции. Сообщите поскорее, позволите ли вы мне сделать из этого небольшую статью для «Leader», которая перепечатана будет в «La Nation» и т. п. — Как он, однако, возвысил, нравственно облагородил глупейший институт брака — напишите ему от меня два-три слова дружеской симпатии.

— модную здесь и очень умную (нераздражающую) игру. Меж двух лошадок (жестяных) я попросил слова и рассказал эту историю. Дамы пришли в восторг. Если бы при мне был портрет вашего отца, подаренный им мне в Берне, я мог бы показывать его за плату в 6 пенсов.

Саго Фогт, да бросьте эту проклятую страну и переезжайте сюда, вы не погибнете ни от скуки, ни от нищеты.

Кинкель читает теперь курс эстетики в университете. Что ж! Кинкель— талантливый человек, а вот наш друг Головин, который продал за 80 фунтов стерлингов рукопись чего-то эдакого вроде русского «Uncle Tom»!

А вы — черт вас побери! — Льюис, литературный лев, вас уважает бесконечно. Хотите, я поговорю с ним.

Пистолеты могут оставаться в комоде. Остальные вещи также, но мне хочется получить ящик с картинами. Только напишите в Берн, чтобы наверху обозначили: «Хрупкое». Относительно бумажника, не знаю, что сказать; его не отправлять. У меня есть уже пример с утратою бумаг, а в бумажнике находятся русские письма, имеющие для меня огромную ценность. Если появится какой-нибудь путешественник — negro или albo[39] — передайте ему, так будет лучше.

Теперь, Фогт, чтобы показать вам, кто из нас двоих был прав во взгляде на вещи, касающиеся цюрихского дела, вот маленькое доказательство в мою пользу. Авигдор написал мне длинное письмо, в котором он объясняет, что сия женщина послала своего адвоката (Базилио) и что суд решил отложить прежние демарши, «ибо, в соответствии с законами, надлежит преследовать мужа, находящегося вне Пиэмонта и т. п.». Вы видите, как одурачен я был этими славными людьми, которые намеревались продолжать дело в Швейцарии, а возвратили его, ничего не сделав.

— вы видите, что и денежные поступления не прерваны, и берлинцы ничуть не смутились, и клянусь вам — рано или поздно, я закончу дело так, как оно должно было начаться.

Г-жа Рейхель обещает приехать сюда, но я не хочу, чтоб она рисковала — быть может, я поеду в Париж, тогда ваша удручающая ирония придется к месту, и я окажусь совсем близко от вас. Все это вскоре решится. 2 мая я буду с детьми или же дети со мной.

Прощайте. Невыразимая грусть овладевает мною, я начал письмо чересчур весело.

Писал ли я вам, что познакомился с Карлейлем, автором истории Революции. Это человек громадного, но слишком парадоксального таланта — его называют шотландским Прудоном. — Кланяйтесь Матьё, но не кланяйтесь Дамету. Вот для Матьё анекдот. В Лондоне захотели узнать количество эмигрантов. Так как полиция не подчинена исполнительной власти — то каждому приходу было поручено собрать сведения. Когда полицейские пришли в дома, то householders[40] им сказали: «Нет такого закона, по которому мы были бы обязаны рассказывать вам, кто живет в нашем доме, подсчитайте сами эмигрантов и т. д... Мы не желаем вам помогать». — И policemen[41] ушли, говоря, что это вопрос, не входящий в их обязанности. — Пусть знают французы, что такое свободный народ.

Вот способ послать мне бумажник и различные вещи, находящиеся в Берне (так как чемодан должен быть там, не торопитесь слишком его отсылать), — пошлите Бабетту-зондер-бундовку с бумажником — и реестром. Вот так — но пошлите ее на самом деле.

Гауг не уедет до Рождества и <...>[42] он останется.

P. S. Не браните меня за то, что я послал 1000 фр. вместо 1200. Я думал, что процентов не больше, чем франков на двадцать. Я исправлю это. Но брать проценты со своих друзей... Помилуйте.

Примечания

Печатается впервые полностью, по фотокопии с автографа   — Stuttgart, 1896, p. 80; русский перевод — M, 1907, № 1, стр. 58.

Этот брак — историческое событие ~ рассказал amy историю. — Речь идет о гражданском браке австрийского революционного эмигранта Ганса Кудлиха (заочно приговоренного австрийским правительством к смертной казни) и сестры Карла Фогта — Луизы. В феврале 1853 г. профессор Вильгельм Фогт, созвав к себе в гости многочисленное общество, произнес: «Господа, имею честь представить вам доктора Ганса Кудлиха. Я отдаю ему мою дочь Луизу. Сегодня вечером они отправляются в Америку как муж и жена, с полной верой в будущее. Да будут же они счастливы! Соединяю их перед вайи всеми и прошу считать их сочетавшимися браком, а их будущих детей — полноправными и законными. У моего зятя как изгнанника нет документов, и несмотря на наши старания, они не могут сочетаться браком у гражданских властей в Берне. Я беру на себя обязанность мэра и соединяю этих молодых людей на всю их жизнь» (William Vogt. La'vie d'un homme..., стр. 79—80). Это событие повергло в смятение лицемерно-пиетистические круги буржуазной Швейцарии и привело в восторг представителей радикальной демократии. Ср. «Былое и думы»— X, 168—169.

— Была ли написана Герценом и напечатана эта статья — не установлено.

... steeple-chaises—скачки с препятствиями (англ.). Описание этой игры см. в письме Герцена к жене от 12 апреля 1843 г. — т. XXII.

Если бы при мне был портрет вашего отца, подаренный им мне в Берне... — «Былом и думах» (X, 165—168).

... да бросьте эту проклятую страну... — К. Фогт незадолго до того занял кафедру в Женевской академии. Хотя ему были антипатичны и Женева и специальность, которой он должен был себя посвятить (агрономия и ботаника), он все же не решился на переезд в Англию и остался в Женеве до конца жизни.

Кинкель читает теперь курс эстетики в университете. — О Г. Кинкеле и его лекциях по истории искусств, которые иногда посещал Герцен, см. в «Былом и думах» (XI, 153—155) и стр. 229.

... Головин, который продал ~ русского « Ucle Tome»!— См. комментарий к письму 16.

— Герцен познакомился с Т. Карлейлем 20 декабря 1852 г. (см. письмо от 23 декабря 1852 г. — т. XXIV).

[38] Автограф поврежден. — Ред.