14. С. И. АСТРАКОВУ
Август 1856 г. Лондон.
Рукой Н. П. Огарева:
Твое послание от 3-го живо мне напомнило и тебя, трудно уживающегося с окружающим, и это окружающее, с которым трудно ужиться; печально, а надо ужиться, если хочешь, хоть на йоту, быть полезным и дожить не совсем трутнем. Честь и слава Чевкину, что он просто выслушал дело и просто принял человека, ему незнакомого. Я не согласен с тобой в негодовании на тех, которые тебя не приняли. Что же ты наперед не написал и не просил аудиенции? С чего ты думаешь, что занятой человек станет принимать всех и каждого вовремя и не вовремя, не зная кто и зачем? Это несправедливо, Сергей; вини тоже и собственную неловкость. Но все это — уже прошедшее, а дело в настоящем. Стало быть, Чевкин уже взялся за рассмотрение проекта? Теперь жду от тебя известий, что из этого вышло. Не медли, ты знаешь, как мне дорог твой успех. Статью мне присылай, я ее переведу и представлю в академию. Я стал и сам заниматься математикой и как скоро окончу работу, над которой теперь тружусь, то сильно займусь ею. Она меня увлекает, и потом на каждом шагу в других вещах незнание математики является препятствием; ergo, надо заняться ею во что бы то ни стало. Что же ты дома не отдал на коронации внаем, а сам бы куда-нибудь в деревню съездил? Теперь платят черт знает какие цены, и ты выиграл бы порядком, даром что на Плющихе. Живем насколько возможно уединенно, сживаемся с желанием покоя.
О каких-нибудь открытиях в науке давно не слыхать; страсть к бумагомаранию совсем одолела на сию минуту. Осенью примусь читать и тогда стану сообщать, что найду интересным. У вас, слышно (пишет Н<иколай> Михайлович), было лето холодное, а мы в Лондоне лета не видали. Пока мы на том же местожительстве. Если двинемся, то сообщу. Обнимаю крепко.
Дорого бы я дал, чтоб увидеть за чубуком, служащим и тростью, твою длинношерстную голову. Оно конечно, я совершенно с Брашманом согласен, что дело хорошо, да отчасти и скверно; т. е. хорошо, по совету О<гарева>, было бы на свет взглянуть, как где работают, ведь здесь родина машин, но скверно то, что ты сидишь, — а вообще важен первый шаг, потом пойдет как по маслу. О<гаре>в не пьет ни капли, работает, как вол, припадков не бывает. Я — так себе и вас обнимаю и сильно и крепко обоих. А голова у меня не болит от холодной воды. Целую вас.
Александр.
Примечания
Печатается по тексту воспоминаний Т. П. Пассек «Из дальних лет» — «Полярная звезда», 1881, кн. III, стр. 63—64, где опубликовано впервые как письмо одного Герцена (ошибка повторена: Л VIII, 326— 327), без даты. Местонахождение автографа неизвестно.
Первая, большая часть письма принадлежит, как явствует из ее содержания, Огареву. Она почти дословно повторяет то, что писал Огарев о своих занятиях и образе жизни в августе 1856 г. Н. М. Сатину — см. письмо 13.
В письме к Сатину: «Одну вещь (в стихах) кончил и покаместь смотрю на нее с любовью; другую начал и надеюсь в этом месяце кончить. Третью (в прозе) отделаю к осени. Осенью стану читать и, вероятно, спутешествую на твердую землю». В комментируемом письме: «Я стал и сам заниматься математикой и как скоро окончу работу, над которой теперь тружусь, то сильно займусь ею <...> Осенью примусь читать <...> Пока мы на том же местожительстве. Если двинемся, то сообщу».
В письме к Сатину: «Живем мы смирно и работаем». В комментируемом письме: «Живем насколько возможно уединенно, сживаемся с желанием покоя».
Содержание этой части письма (сообщение о занятиях математикой, обещание перевести научную статью Астракова, извещать о «каких-нибудь открытиях в науке») и ее стиль подтверждают авторство Огарева.
Год написания определяется строками о коронации (26 августа 1856 г.). Замечание «мы в Лондоне лета не видели» и намерение осенью заняться чтением подтверждают отнесение письма к концу лета.
«О предложении моем, которое я представил Чевкину, не могу ничего сказать, потому что вот уже почти семь месяцев и ни слуху» (ЛИ, и ответом на которое служит комментируемое письмо Герцена и Огарева.