37. В. С. ПЕЧЕРИНУ
21(9) апреля 1853 г. Лондон.
25, Euston Square.
21 апреля, 1853 г.
Почтеннейший соотечественник,
душевно благодарю вас за ваше письмо и прошу позволение сказать несколько слов à la hâte[49] о главных пунктах.
Я совершенно согласен с вами, что литература, как осенние цветы, является во всем блеске перед смертью государств. Древний Рим не мог быть спасен щегольскими фразами Цицерона, ни его жиденькой моралью, ни волтерианизмом Лукияна, ни немецкой философией Прокла. Но заметьте, что он равно не мог быть спасен ни элевзинскими таинствами, ни Аполлоном Тианским, ни всеми опытами продолжить и воскресить язычество.
Это было не только невозможно, но и не нужно. Древний мир вовсе не надобно было спасать, он дожил свой век, и новый мир шел ему на смену. Европа совершенно в том же положении: литература и философия не сохранят дряхлых форм, а толкнут их в могилу, разобьют их, освободят от них.
Новый мир —точно так же приближается, как тогда. Не думайте, что я обмолвился, назвав фаланстер — казармой; нет, все доселе явившиеся учения и школы социалистов, от С. -Симона до Прудона, который представляет одно отрицание, — бедны, это первый лепет, это чтение по складам, это терапевты и ессениане древнего Востока. Но кто же не видит, не чует сердцем огромного содержания, просвечивающего через односторонние попытки, или кто же казнит детей за то, что у них трудно режутся зубы или выходят вкось?
Тоска современной жизни — тоска сумерек, тоска перехода, предчувствия. Звери беспокоятся перед землетрясением.
К тому же все остановилось. Одни хотят насильственно раскрыть дверь будущему, другие насильственно не выпускают прошедшего; у одних впереди пророчества, у других — воспоминания. Их работа состоит в том, чтоб мешать друг другу, и вот те и другие стоят в болоте.
Рядом другой мир — Русь. В основе его — коммунистический народ, еще дремлющий, покрытый поверхностной пленкой образованных людей, дошедших до состояния Онегина, до отчаяния, до эмиграции, до вашей, до моей судьбы. Для нас это горько. Мы жертвы того, что не вовремя родились; для дела это безразлично, по крайней мере не имеет того смысла.
Говоря о революционном движении в новой России, я вперед сказал, что с Петра I русская история — история дворянства и правительства. В дворянстве находится революционный фермент; он не имел в России другого поприща — яркого, кровавого, на площади, — кроме поприща литературного, там я его и проследил.
Я имел смелость сказать (в письме к Мишле), что образованные русские — самые свободные люди; мы несравненно дальше пошли в отрицании, чем, напр<имер>, французы. В отрицании чего? Разумеется, старого мира.
Онегин рядом с праздным отчаянием доходит теперь до положительных надежд. Вы их, кажется, не заметили. Отвергая Европу в ее изжитой форме, отвергая Петербург, т. е. опять-таки Европу, но переложенную на наши нравы, слабые и оторванные от народа, — мы гибли. Но мало-помалу развивалось нечто новое — уродливо у Гоголя, преувеличенно у панславистов. Этот новый элемент — элемент веры в силу народа, элемент, проникнутый любовью. Мы с ним только начали понимать народ. Но мы далеки от него. Я и не говорю, чтоб нам досталась участь пересоздать Россию; и то хорошо, что мы приветствовали русский народ и догадались, что он принадлежит к грядущему миру.
— средство, память рода человеческого, она — победа над природой, освобождение. Невежество, одно невежество — своими воспитателями в животном состоянии. Наука, одна наука может теперь поправить это и дать им кусок хлеба и кров. Не пропагандой, а химией, а механикой, технологией, железными дорогами она может поправить мозг, который веками сжимали физически и нравственно.
Я буду сердечно рад...
Примечания
ПЗ на 1861 г., кн. VI, стр. 266—268, где опубликовано впервые, в составе главы из «Былого и дум»— «Pater V. Petcherine» (ср. XI, 397—399). Автограф неизвестен.
Ответ на письмо В. С. Печерина от 15 апреля 1853 г.; французский оригинал — в ЦГАЛИ; русский перевод; сделанный Герценом — XI, 397. О своей встрече с Печериным в 1853 г. Герцен упомянул впоследствии в письме к нему от 21 (9) мая 1862 г. (см. т. XXVII); ср. также в письме Печерина за 1862 г. — ЛН,
Не думайте, что я обмолвился, назвав фаланстер казармой... — В. С. Печерин писал Герцену: «У вас вырвалась фраза, счастливая или несчастная, как хотите: вы говорите, что „фаланстер — не что иное, как преобразованная казарма, и коммунизм может быть только видоизменение николаевского самовластия"» (XI, 397). Приведенные слова Герцена представляют собою неточную цитату из послесловия к его работе «О развитии революционных идей в России» (см. VII, 233 и комментарий).
... до состояния Онегина... — В. С. Печерин писал Герцену: «Вы даже сами сознаетесь, что вы все Онегины, т. е. что вы и ваши — в отрицании, в сомнении, в отчаянии» (XI, 397).
вперед сказал, что с Петра I русская история — история дворянства и правительства. — В работе «О развитии революционных идей в России» (VII, 173 и 175).
... в письме к Мишле... — «Русский народ и социализм» (т. VII).
— XI, 399—401.
[49] наскоро (франц.). — Ред.