43. М. МЕЙЗЕНБУГ
4 мая (22 апреля) 1853 г. Лондон.
4 mars. Mercredi. 25, Euston Sq<uare>.
Mademoiselle,
Mes petites sont arrivées. Je voulais absolument les avoir ici Pour ces journées.
Aujourd'hui il y a juste un an après l'enterrement.
Vous avez très bien fait l’autre Jour en me parlant de cette histoire terrible. Vous m'avez fait un grand bien. Des mois passent sans qu’une seule parole sympathique parvienne à moi.
J'ai trop parlé au commencement, je me tais trop maintenant sur les laits.
Oui, mademoiselle, la position de la iemme dans cette société absurde, tyrannique est atroce. Toutes les tyrannies ensemble sont tournées contre la femme, à elle point de trêve ni merci, à elle point de réhabilitation, ni de liberté. Oui, j'ai assisté pendant une année et quatre mois à un assassinat lent, sans pouvoir aider; j'ai vu comment on applique les tortures et comment on a lini par achever la iemme la plus sublime, la plus forte que j'ai connue. Et le tout par amour-propre blessé et par la supériorité sociale d'un homme sur chaque femme.
Je vous ferai encore connaître par de petits débris, par des miettes qui ont survécu ce que c'était cette femme.
Elle voulait donner un exemple de la force morale en se mettant elle-même en scène sans se cacher derrière un mari ou un irère... Alors on lâcha la calomnie, la bassesse, la perfidie mesquine, qui marche nuitamment, qui empoisonne sans danger.
Ne me demandez pas pourquoi après tout —cet homme existe encore. — C'est ici que commence la seconde fatalité; ce n'est que cette femme qui avait la force morale d'arrêter mon bras. — Elle aussi croyait à une autre justice, -au sentiment de la moralité de notre parti. — Au commencement, retenu par un serment, j'ai cru mieux faire en demandant justice solennelle contre un monstre d'immoralité.
J'ai ému quelques hommes... et voilà tout. — Après —je m'étais compromis par ma demande.
Je suis flétri par l'existence de cet homme. Fatalité, une vie pure, sans tache, toujours dans les rangs des combattants, une vie de 40 ans —riche de forces, de bonheur. Et tout à coup — néant autour, des cercueils, des enfants —et une vengeance non accomplie, donc une llétrissure. C'est lourd —mais il faut le porter.
Au reste, pardonnez-moi que je viens de cette manière à l'improviste vous compter mes plaies. Ce n'est pas dans mon caractère, je tâche toujours d'être gai —je ne veux pas de rôle tragique, en général pas de rôle. — Mais quelquefois les sentiments débordent — et vous m'avez montré une attention affectueuse à laquelle je m'adresse maintenant...
Passons à notre affaire. Dites-moi, où dois-je prendre un piano (assez ordinaire pour le commencement). Quelles sont vos heures les plus libres et (pour ne plus retourner sur les questions pécuniaires) — quelles sont vos conditions. — Chez nous maintenant nous avons pour Alex<andre> 5 maîtres, or donc l'anglais prend 3 shill. ½ par leçon. Les mathém<atiques>, le français et le dessin 4 fr., et Müller-Str<übing> qui donne des leçons doubles allemand et latin — 5 shill.
Dites-moi franchement comment vous l'entendez et je viendrai immédiatement après votre lettre vous présenter la demoiselle Tata Herzen.
Je vous salue de tout mon cœur.
A. Herzen.
Перевод
4 карта. Среда.
25, Euston Sq<uare>.
Мадемуазель,
малышки мои приехали. Мне непременно хотелось, чтоб они были здесь в эти дни.
Сегодня со дня похорон.
Вы прекрасно поступили в прошлый раз, поговорив со мной об этой ужасной истории. Вы сделали мне великое благо. Целые месяцы до меня не доходит ни одно сочувственное слово. Я слишком много говорил вначале, теперь же слишком много молчу о случившемся.
Да, мадемуазель, положение женщины в этом нелепом, тираническом обществе чудовищно. Все тирании вместе взятые обращены против женщины, нет для нее ни покоя, ни пощады, нет для нее ни реабилитации, ни свободы. Да, целый год и четыре месяца присутствовал я при медленном убийстве, не имея возможности помочь; я видел, как применяют пытки и как вслед за тем приканчивают самую благородную, самую сильную из всех известных мне женщин. И все это — из оскорбленного самолюбия и вследствие социального превосходства мужчины над каждой женщиной.
Я еще ознакомлю вас подробнее, по мелким осколкам, по уцелевшим крупицам, с тем, что представляла собой эта женщина.
Она желала явить пример нравственной силы, выступив на сцене лично, вместо того чтоб скрыться за спиной мужа или брата... Тогда были пущены в ход клевета, низость, мелкое вероломство, крадущееся в потемках и отравляющее без опасности для себя.
— Именно здесь-то и таится начало второй фатальности; только у этой женщины и могло хватить нравственной силы остановить мою руку. — Она также верила в иное правосудие, в нравственное чувство нашей партии. — Вначале, удерживаемый клятвой, я воображал, что действую наилучшим образом, требуя торжественного суда над чудовищем безнравственности.
Мне удалось тронуть несколько человек... вот и всё. — А затем оказалось, что я скомпрометировал себя своей просьбой.
Для меня позор в том, что человек этот еще существует. Какова фатальность — жизнь чистая, незапятнанная, все время в рядах борцов, 40 лет жизни, богатой силою, счастьем. И вдруг — вокруг небытие, гроба, дети — и несвершенная месть, следственно — бесчестие. Это тяжело — но приходится нести свое бремя.
Извините меня, впрочем, за то, что я столь неожиданно стал перечислять перед вами свои раны. Это не в моем нраве, я всегда стараюсь быть веселым — мне вовсе не по душе трагическая роль и вообще какая бы то ни было роль. — Но по временам чувства выходят из берегов — а вы проявили ко мне сердечное внимание, к нему-то я теперь и взываю...
— каковы ваши условия? — У нас теперь нанято для Алекс<андра> 5 учителей; так вот, за английский язык берут 3 1/2 шилл. За матем<атику>, за французский язык и за рисование — по 4 фр., и Мюллер-Стр<юбинг>, который дает двойные уроки немецкого языка и латыни, — 5 шилл.
Скажите мне откровенно, как вы себе это представляете, и я немедленно же по получении вашего письма явлюсь, чтобы представить вам девицу Тату Герцен.
От всего сердца приветствую вас.
А. Герцен.
Печатается по фотокопии с автографа (BN). Впервые опубликовано: Л VII, 216—218. На автографе помета рукой М. Мейзенбуг (на французском языке): «1-е письмо. 1853».
<март> вместо правильного mai (май). Действительная дата определяется строками Герцена о приезде в Лондон его дочерей в годовщину смерти Н. А. Герцен; 4-е число приходилось на среду в мае, а не в марте 1853 г.
Это первое из известных писем Герцена к Мальвиде фон Мейзенбуг, с которой он познакомился на вечере у Г. Кинкеля в конце 1852 г., вскоре после приезда в Лондон (см. об этом — Мейзенбуг, стр. 226—230, 236). По всей видимости, комментируемому письму Герцена предшествовало по крайней мере еще одно его письмо к ней, не дошедшее до нас (фрагмент этого письма см. в Списке несохранившихся писем Герцена).
... малышки мои... —
Сегодня ровно год со дня похорон. — Н. А. Герцен была похоронена в Ницце 4 мая 1852 г.
— Эти мысли Герцен развил впоследствии в «Былом и думах»— X, 202—212.